Погудин Юрий Александрович
Онлайн-студия «Archineo.ru» (Зеленоград)
Педагог-руководитель студии
Pogudin Yuri Alexandrovich
Online studio “Archineo.ru” (Zelenograd)
Teacher-head of the studio
E-mail: yuripogudin@archineo.ru
УДК: 23/28
ТРИПТИХ О ЧЕЛОВЕКЕ
ИЛИ УЧЕНИЕ О БОГООБРАЗНОЙ ИПОСТАСИ
В СВЯЗИ С АБСОЛЮТИЗАЦИЕЙ ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ
И ПРЕНАТАЛЬНЫМИ ДЕТОУБИЙСТВАМИ («АБОРТАМИ«)
Аннотация: В работе раскрывается богословское понимание человека как ипостаси, дающее основание определять, что «аборт» – это пренатальное детоубийство. Нравственное отношение к самому мгновению зарождения жизни человека и к её продолжению после смерти в Вечности напрямую связано с двумя противоположными и несовместимыми позициями – с абсолютизацией земной жизни, либо восприятием её как определяемой превосходящими её ценностями духовного порядка.
Ключевые слова: человек, ипостась, зачатие, рождение, жизнь, пренатальный ребенок, «аборт», пренатальное детоубийство, время, Вечность, Бог.
A TRIPTYCH ABOUT A MAN OR THE DOCTRINE OF THE GOD-LIKE HYPOSTASIS IN CONNECTION WITH THE ABSOLUTIZATION OF EARTHLY LIFE AND PRENATAL INFANTICIDE («ABORTIONS«)
Abstract: The work reveals the theological understanding of man as a hypostasis, which gives grounds to determine that «abortion» is prenatal infanticide. The moral attitude to the very moment of the origin of human life and to its continuation after death in Eternity is directly related to two opposite and incompatible positions – with the absolutization of earthly life, or the perception of it as determined by superior values of the spiritual order.
Key words: man, hypostasis, conception, birth, life, prenatal child, «abortion», prenatal infanticide, time, Eternity, God.
Ты.. соткал меня во чреве матери моей..
Зародыш мой видели очи Твои.
Пс. 138:13,16
Я пришел для того,
чтобы имели жизнь
и имели с избытком.
Ин. 10:10
Мне нет никакой необходимости
пытаться заглянуть в «будущее» моей души
после смерти.. чтобы знать с полной
достоверностью – знать сейчас,
в любое мгновение моей жизни, – что я вечен.
С.Л. Франк, «С нами Бог» [7, 243]
- ДАР ИПОСТАСИ
Предлагаемая дорогим читателям работа является некоторым итогом размышлений мирянина Православной Церкви о связи определения «аборта» как пренатального детоубийства с учением об ипостаси[1] человека.
Проблема «аборта» наисложнейшая и многоуровневая: жизненная, человеческая, семейная, богословская, этическая, философская, социальная, медицинская, юридическая, экономическая, политическая, государственная и т.д. и т.д. Невозможно в одной статье и не под силу одному человеку решить её. Но мы попробуем осветить её с той богословско-философской стороны, которая, на наш взгляд, является отправной точкой в решении. От исхода общественного спора об «аборте» на этом, теоретическом уровне во многом зависит и его исход на уровнях остальных. По слову А. Лосева, «абстрактное мышление, которому учит нас история философии, должно рассматриваться нами как своеобразный символ (хороший или плохой) живого созерцания той или иной действительности. Само абстрактное мышление должно быть символом живой человеческой практики, без которой оно было бы неполным» [6, 218].
Учение об ипостаси человека является ключом к пониманию краеугольных истин христианской веры, и в том числе однозначно и безоговорочно разрешает вопрос об отождествлении «аборта» и детоубийства. Именно потому, что человек есть ипостась по образу создавшего его Ипостасного Бога – «аборт» и есть детоубийство. Человек начинается с первого мгновения зачатия, дарующего в сотворчестве Бога и отца и матери каждому уникальное и неповторимое бытие.
Рис. 1. «Не убий!» Художник Зоя Грачева
Жизнь человека и бытие мира есть свободный, творческий и великий Дар Пресвятой Троицы. Бог творит другое, отличное от Самого Себя бытие не по необходимости и не для восполнения Своего Бытия, но по преизбытку Божественной Любви, вечно раскрывающейся в Жизни Пресвятой Троицы. «Божественная жизнь в отношении к жизни в себе является оживляющей, утверждающей бытие, и всякая жизнь и жизненное движение – от жизни, пребывающей превыше всякой жизни и всякого начала всякой жизни. От неё души получают непреложное существование, и все животные и растения с последней степенью жизни получают жизнь. При отнятии её, по Писанию, оскудевает всякая жизнь, и оскудевшее вследствие слабости приобщения к ней, снова обращаясь к ней, снова становится живым» (Дионисий Ареопагит) [5, 192].
Безначален только Господь. И мир, и каждый человек имеют начало. Тайна зачатия – первоистока – человека так велика и важна для православной веры, что даже есть монастыри, именуемые «Зачатьевскими» – в честь зачатия святыми богоотцами Иоакимом и Анной Пресвятой Богородицы (22 декабря по новому стилю). И есть их икона: «Целование Иоакима и Анны». Ещё Церковь празднует зачатие Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна (6 октября по новому стилю). «У наших предков было принято перед рождением долгожданного ребенка вымаливать его на богослужениях в Зачатьевских монастырях или храмах» [26].
Есть принципиальное онтологическое различие между рождением и творением. Рожденное – той же природы, что и родивший. Созданное – иной природы. Бог создает тварное бытие не как «копию» Своего Нетварного бытия, а как Богообразную тварную инаковость [8, 224]. Тварь не противостоит Творцу как противоположное, она внеположна Ему: Им положена вне Его Природы, и Им привита к Нему Его энергиями.
Господь создает нас как онтологически самостоятельные Богообразные ипостаси, способные к предельному выбору образа бытия своей природы – с Богом или без Него. Тварность ангелов, мира и людей обязательно сопряжена с их начальностью. Если бы они были безначальны, то и не могли бы быть созданы. Если мыслить их безначальность в качестве вечных Божьих творческих мыслей-замыслов, начинающих быть в произнесении: «и сказал Бог..», то можно ли отождествлять вечные Божьи мысли и ипостаси? Мысля тварь онтологически инаковой, но сводя на Божии эманации наивысшие её сущности – ипостаси ангелов и людей, – мы снова теряем мир как созданный, снова растворяем его в Боге, перестающем быть Творцом и остающемся только Порождающим..
Чтобы Творец был Творцом, а тварь – тварью, нам нужно мыслить тварь всецело инаковой – не только в любых нисходящих сферах бытия, но и в любой сколь угодно глубокой своей подоснове, в самой последней своей сущности [9, 74]. Тварь не есть Творец в абсолютном смысле.
Изначальное ничто, не-бытие положено Творцом вне Себя, и есть «место» возможности для создания мира. Ничто есть последняя подоснова твари, и отличающая в онтологическом корне её от Творца, и дающая ей возможность не исчезнуть в Огне абсолютной Божией Сущности.
И мир (тварь) реален в своём пространстве-времени не только для себя, но и для Бога. Реальность твари утверждена сознанием её Богом, и заботой о ней Его Промысла. Тварь создана по образу Творца, жива причастием Его энергиям и способна уподобиться Ему.
«Начало» твари – и всего мира, и каждого человека – есть непостижимая граница, отделяющая Бытие от небытия [9, 230-231]. Создание твари означает, что и мира, и каждого человека не было и не было полностью, не было совсем. Время мира и время каждой человеческой жизни творится вместе с «началом» и «зачатием». Владимир Лосский рассуждает: «Первое мгновение – неделимо, его даже нельзя назвать бесконечно кратким, оно – вне временного измерения: это – момент-грань, и, следовательно, стоит вне длительности. <…> Тварь возникает в некоей «внезапности» <…> на грани вечности и времени. <…> Творческий порыв порождает время» [9, 231-232]. При всей непостижимости «до» – именно оно в нашем сознании делает Творца Творцом: мира и каждого из нас не было «до» нашего создания. Будучи тайной, «до» на границе небытия и Бытия указывает на объективную и абсолютно первую «ноту» симфонии («музыки сфер») Божьего Творения и судьбы каждого из нас.
Человек, как находящийся «между» Богом, Который Превыше его, и миром, который ниже его, стал предметом спора о том, насколько он близок к Богу или насколько близок к миру. Посреди предельных крайностей – персонификации атомов у Николая Лосского или отрицания своих ипостасей у людей в антропологии Льва Карсавина [16, 51] – будем мыслить цельное «золотое сечение», связывающее (но не отождествляющее) Творца и тварь, человека и мир в одно: как творение Божие, человек несоизмерим со своим Творцом, но как образ Его – он несоизмерим с миром и надмирен. Прот. Владимир Цветков сформулировал это отношение так: «Бог – это целое[2], человек – это большая часть, мир – это меньшая часть. И Бог так относится к человеку, как человек относится к миру» [18, 452].
Такое соотношение мыслит людей тварными надмирными ипостасями, одновременно не отождествляемыми ни с космическими стихиями, ни с «мировой душой», ни с несопоставимо превышающими тварь Божественной природой и Ипостасями Пресвятой Троицы. «Человек есть ипостась всего космоса, который причастен его природе» [9, 241, 288].
Мысль человечества тысячелетиями приближалась к Богу, но не могла дедуцировать учения о Пресвятой Троице. Оно – самооткровение Бога людям через Библию, раскрытое великими каппадокийцами[3]. Именно на основе догмата Церкви о Пресвятой Троице как Ипостасном Триединстве и откровения Книги Бытия о создании человека по образу Творца Владимир Лосский и развивает учение об ипостаси человека. Таким образом, мы можем определить его как дальнейшее раскрытие Божьего откровения в богословской мысли – откровения о человеке.
Раннее святоотеческое определение ипостаси как «существования самого по себе» (св. Иоанн Дамаскин) [цит. по: 15, 49] еще не давало богословского аргумента в защиту человека на стадии от зачатия до рождения. Но учение об ипостаси Владимира Лосского, выросшее на почве всего предшествующего академического и «внеакадемического» богословия XIX-го – начала XX веков, как это хорошо показал И.И. Улитчев [16, 21-35], содержит мощный потенциал в защиту человеческой жизни внутри материнской утробы.
Из принципа различия живых и / или неживых объектов только по категории единичного существования понятие ипостаси развилось в принцип отличия человека от своей собственной духовно-душевно-телесной природы, от мира, от каждого другого человека, от общества, от ангелов и от Бога. Учение В.Н. Лосского, с одной стороны, не противоречит Священному Писанию, с другой – содержит зерно для раскрытия духовного щита жизней пренатальных детей.
Учение об ипостаси человека чрезвычайно трудно для усвоения, потому что содержит в себе апофатическую неопределимость. Поскольку человек есть живой образ Живого Бога, то познавая Бога, познаем и человека, а познавая в человеке образ Божий – познаем его Создателя. Благодаря этой обоюдной теологически-антропологической связи, богословская мысль движется в двух встречных направлениях, скрещивающихся в тайне Богочеловечества Христа.
О несводимости человека на его природу знает псалмопевец Давид (Пс. 138:16): зародыш мой – значит, «я» не есть зародыш. Зародыш есть моя природа. Я – ипостась, зародышем обладающая.
Веками позже удивленно рассуждает Паскаль: «Тот, кто любит кого-то за красоту, любит ли он его? Нет, потому что из-за ветряной оспы, которая убьет красоту, не убив человека, он его разлюбит. И если меня любят за мою рассудительность, за мою память, – любят ли меня? Меня? Нет, потому что я могу утратить эти качества, не утратив самого себя. Где же оно, это я, если оно ни в теле, ни в душе?» [14, 269].
Вслед за Паскалем вопрошает Алесей Лосев: «Я задаю себе вопрос: что такое я, мое собственное Я, где оно, чем оно отличается от всего другого? Я вижу мои руки, ноги, голову — есть ли это мое Я? Нет, рука — моя, но не само мое Я, как равно она — белая, но не сама белизна, круглая — но не сам круг. То же и о ноге, и о голове. То же и обо всем теле. Тело — мое, но оно — не само Я. Что же еще есть во мне кроме тела? Во мне есть сознание и бесконечность видов переживаний. Суть ли они мое Я? Нет, они — не Я. Моя надежда, мой страх, моя любовь, моя мысль, мое намерение суть мои, но они — не сам Я. Я их имеет, как ведро содержит в себе воду. Но ведро — не вода. Перебравши все возможные мысли, чувства, поступки, я обобщаю и объединяю все это в одно общее понятие души. Но, очевидно, и душа не есть я; и это — уже по одному тому, что она моя» [3, 206].
Бытие человека несводимо не только на физиологию, психологию, но и на идеалистический спиритуализм. Я мыслю умом, но я не есть ум; я чувствую душевные переживания сердцем, но я не есть сердце; я действую волей, но я не есть воля. Всё это в совокупности – и ум, и сердце, и воля, составляющие душу, и тело, душа и дух – относится к полноте природы человека. Но человек несводим на неё.
Идя от понятия целого как синтеза, Лосев обосновывал новый уровень, новое качество в целом по сравнению с суммой составляющих его частей. Целое – больше, чем просто «совокупность частей». Но и на этом пути мы не дедуцируем ипостась человека. Так как всё, что мы будем в нём находить – ум, дух, душу, сознание, тело и т.д. – образует природу человека как целое. Ипостась же не есть ни часть природы, ни природа как целое. Она есть единичность носителя, субъекта, обладающего цельностью природы.
Ипостась человека есть Божий дар уникального и неповторимого бытия. Понятие ипостаси восприемлется в акте религиозной веры и философском узрении, не являющимися очевидными основаниями для биологии, медицины и юриспруденции как изолированных областей знания. Тело можно увидеть, а душу – почувствовать. Ипостась же не дана нашему восприятию как внеположный ему предмет; она сама и есть воспринимающий разум. Она становится предметом восприятия в акте самосознания, отделяющем Я человека от пространства и времени.
Учитывая определение мифа Лосевым как «в словах данной чудесной личностной [курсив – Ю.П.] истории» [1, 240] перефразируем его же мысль: «Если нет» человека как ипостаси, «самого по себе, то как можно говорить о его происхождении, о его истории, о его эволюции, о его физиологии, психологии, социологии?» Кто «же именно в таком случае» зачинается, рождается, развивается? [2, 293].
Быть чем-то и кем-то значит отличаться от всего иного. Если предмет мысли сливается с чем-то иным, мыслить этот предмет невозможно. Поэтому бытие есть всегда не бытие вообще, но определенное бытие, именно такое, а не иное бытие. Определенность его есть его фигурный лик, есть его особенная и несводимая на иное форма. Но эта форма, как бытие-для-других, таинственно являет, выражает и бытие-для-себя. И мы не можем разделить эти два принципиально разных плана непроходимой стеной. «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы» (Лк. 8:17). Личность можно определить как проявленность незримой ипостаси человека в его природе, познаваемой и чувствуемой другими людьми. Личностью становятся, ипостасью же являются от начала и во веки. Ипостась пребывает в ином, отличном от природы измерении бытия – в сверхприродном измерении, открывающемся нам в реальности собственных имён.
Отец Антоний Сурожский связывает уникальное имя человека (Откр. 2:17) с создающим его творческим словом Бога: «Согласно утверждению, которое мы находим как в самой Библии, так и в окружающей Библию традиции, имя и личность тождественны, если имя это произносит Бог. И если мы хотим представить себе все значение имени для личности, которая его носит, может быть, допустимо сказать, что это то имя, то державное, творческое слово, которое произнес Бог, вызывая каждого из нас из небытия, слово неповторимое и личное, и вместе с тем имя это определяет неповторимое, личное, ни с чем не сравнимое отношение, которое связывает каждого из нас с Богом» [цит. по: 15, 137].
Зачинаясь именем-ипостасью, человек, согласно св. Иоанну Дамаскину, сохраняет таинственную связь души и тела даже после смерти: «Если природы единожды ипостасно соединились между собой, то они навсегда остаются неотделимыми. Ибо, хотя душа и отделяется от тела в смерти, тем не менее их ипостась остается одна и та же, — ведь ипостась есть изначальное образование самостоятельного существования каждого. Поэтому и тело, и душа остаются, всегда удерживая одно и то же начало своего существования и ипостаси, хотя и разлучаются друг с другом» [цит. по: 15, 164].
Отец Павел Флоренский подчеркивает, что изначально «христианство было учением не о бессмертии души, а о воскресении мёртвых» [8, 386]. Из понятия смерти «второй» в Апокалипсисе (Откр. 20:14) следует, что душа не только смертна, но что она – неминуемо и безвозвратно смертна, если человек в своей земной жизни выбирает бытие вне Бога. Но смертность души не означает небытия, потому что обладающая и телом, и душой ипостась вечна и неуничтожима.
В одной из поздних бесед Алексей Лосев аргументирует: «Мы говорим: «Я умру». Подлежащее «Я» здесь выше своего предиката — «умру». Смерть — одно из состояний «Я»-субстанции, сопровождение «Я». Точно так же, говоря «стена белая», мы признак — белизну — не идентифицируем со стеной. Ведь белым может быть что угодно» [4].
Смерть есть разделение единства природы, не прекращающей своего бытия тождеством ипостаси. «Кто» ипостаси не только обладает разными «что» природы, но и соединяет их в одно целое. Ипостась есть самотождественная единичность, сообщающая цельность природе. В человеке душа и тело соединены ипостасью. Во Христе Божество и человечество соединены Ипостасью Бога-Сына. Человек – образ Христа [15, 93-101]. Бог создал человека по образу единства Божества и человечества в Господе Иисусе Христе, союз мужа и жены – по образу единства Христа и Церкви, семью с детьми и Церковь – по образу Единства в Любви Ипостасей Пресвятой Троицы.
Кроме самых первых людей – прародителей Адама и Евы, созданных Богом как начало человечества, каждый последующий их потомок есть существо сотворённо-рожденное. Ипостась не создается «автоматически» вследствие биологического закона. Бог творит ипостась в особом, новом творческом акте. Биологический закон соединения мужской и женской гамет определяет зарождение человеческого естества, но не самой ипостаси. Ипостаси творит Сам Бог и только Он.
По ипостаси человек творится Богом в момент зачатия, по природе – рождается родителями. Человек – совместное произведение Бога и отца и матери, он творится-рождается в Бого-родительской синергии. Без воли Бога не зачинаются и не рождаются дети. Родители рождают ребенка в жизнь временную, Бог же дарует во веки пребывающую ипостась, и Он воскресит в конце времен тело и воссоединит его с душою. А значит, родители – не собственники детей: ни созревающих во чреве, ни родившихся.
Ипостась человека как творческий акт Бога иерархически выше рождаемой родителями природы, а потому в пределе Вечной жизни каждый человек – Божий, Богом создан и благословлен в жизнь. Поэтому нельзя родителям считать себя единоличными вершителями судеб своих нерожденных детей. Мы в ответе пред Богом за них, в ответе пред Источником Жизни за решения об их жизни и смерти.
Бог настолько уважает свободу людей, что дал нам огромную власть друг над другом и власть родителям над зачатыми и растущими детьми. Бог учит людей, а люди – как образ Его – растят и учат друг друга. Но данную Богом власть родители, их родственники и врачи могут употреблять во зло, когда склоняя, подталкивая к «аборту» и совершая его, убивают пренатальных детей, тем самым препятствуя и рождению всех их потомков и, возможно, целых многопоколенных родовых «ветвей». Бог, по Своему превышающему наше разумение Промыслу, до времени попускает совершаться этому злу (как и другим злым делам), но от этого оно не перестает быть злом, и должно быть остановлено, или, по крайней мере, ограничено.
Если следовать смыслу слов апостола Петра (2 Пет. 3:8), то они означают не то, что для Бога нет времени, но что для Него время сжимаемо и расширяемо. Остается тайной, от чего зависит это сжатие и расширение. Возможно, оно связано с мерой обращенности человеческого сердца к Богу, когда даже только начало призывания Его имени становится для Библии событием, достойным отдельного слова (Быт. 4:26). Во времени как пространстве риска человеческой свободы «созревают встречи Бога с человеком» [9, 233].
Земная жизнь и вечная не противопоставлены и не противоположны[4], потому что вечная жизнь вытекает из земной, определяется земной. Не следует как-либо разделять их и делать важной лишь одну из них. Да, Бог создает ипостась, но создает не сразу в Вечную жизнь – а в Вечную жизнь через земную. Сама постановка вопроса: что важнее – земная жизнь или Вечная? – неверна. Они обе важны, и они составляют одно двуединое бытие. Символом этого двуединства является земная жизнь в её двух стадиях – беременности (от зачатия до рождения) и от рождения до смерти. Поэтому Бог создает человека сначала именно в земную жизнь. Она нужна для того, чтобы человек свободно, сознательно избрал Вечную жизнь с Богом или вечное «существование» без Него. По слову Николая Бердяева, у человека есть «право на ад» [12, 229]. Только Ангелы определили свои вечные судьбы мгновенно. Человеку дано прожить тело, и тело – это время [2, 543-544]. Тело-время замедляет грехопадения, дает возможность одуматься и покаяться, обратиться к Богу и добру. В теле вынашивается душа для рождения в Вечность и воссоединения с ним в воскресении мёртвых.
Убийство детей во чреве лишает их земного пути, который есть у родившихся (рис. 2). Верится, убитые в «абортах» будут как ангелы и войдут в Рай как мученики – невинно убиенные и крещеные кровью своею. Но в их Вечности будет какая-то неполнота, о чем рассуждать невозможно: вечные судьбы сокрыты до Второго Пришествия Христа. Не будем сомневаться в Божьем милосердии к ни в чем не повинным пренатальным детям и станем делать всё возможное, чтобы свести число «абортов» к минимуму!
Рис. 2. Четыре рождения
Таким образом, cогласно православной христианской вере, человеческое бытие непрерывно и от мгновения зачатия через беременность и земную жизнь простирается во веки веков.
Ипостась человека существует независимо от наших представлений о ней, независимо от того, сознает или не сознает человек себя ипостасью, и даже независимо от искаженности или отсутствия сознания. Ипостаси есть у пренатальных детей, у спящих, у страдающих амнезией, у людей с нарушениями психики, у находящихся под наркозом, пребывающих в коме – словом, у всех без исключения людей и всех без исключения возрастов. Только такое понимание человека и дает основание считать евгенику – ложным путем, а фашизм – чудовищным преступлением.
Фундаментальное различение в православной антропологии ипостаси и природы как разнокачественных и несводимых друг на друга онтологических категорий есть нравственное основание для безусловной межличностной любви. Именно потому, что ипостась (сам человек) несводима на свою природу и её проявления – мысли, слова, чувства, поступки, дела – имеет смысл христианский призыв любить самого человека и не осуждать его самого за его недостатки и проступки, но при этом не одобрять их. Внутри такого сложносоставного отношения пребывает коренное различие: «я люблю тебя самого, но не принимаю твой грех». Неразличение ипостаси и природы в человеке ведёт к отождествлению греха и личности, и осуждение греха становится осуждением и соделавшей его личности. На межличностно-эмоциональном уровне такое отождествление греха и личности происходит как бы «само собой», и требуется особое усилие, нуждающееся в глубинном антропологическом обосновании, чтобы в свете Божией правды о человеке как Богообразной ипостаси суметь отделить его грех от него самого, и тем самым утвердить потенциал личности к исцелению.
Для новоевропейского сознания из понимания личности как «надстройки» над безличной природой человека логически вытекает современная, встречающаяся сейчас у самых разных авторов – художников, архитекторов, философов – парадигма выхода за границы, за пределы личностной «ограниченности».
О каком преодолении человеческого говорит трансгуманизм? Для него форма есть ограниченность, а ипостась человека он или не знает, или не признает, считая личность человека его приобретенною, а потому и только внешнею формою. Отсюда рождается трансперсонализм – преодоление внешнего личностного начала. И именно здесь лежит критический водораздел христианской философии с западной и теософской мыслью, для которой личность стала синонимом ограниченности, возможности быть «только» собой.
Проблема преодоления человеком своей «ограниченности» начинает решаться в пределах сугубо земной жизни, вне перспективы Вечности. И тогда человек – «безличный в своей основе субстрат», приобретший свою «личность» в качестве социальной маски и затем стремящийся освободиться от неё во всем, что мешает максимальной интенсивности земной жизни как его личного чувства. Так пантеистический принцип понимания человека («что – первично, кто – вторично») срастается с абсолютизацией земной жизни «здесь и сейчас».
Для христианской же философии ипостась есть онтологический стержень человека: тождество разума, свободы и вечности в едином неделимом субъекте, земною жизнью решающем свою вечную судьбу. Ипостась, являющаяся корнем свободы, не определима до конца, но она есть источник определений человека о его собственной жизни. Ипостась есть не просто отличная от всего иного единичность, но она есть субъект ничем и никем не детерминированных, кроме неё самой, решений и действий, всего образа мысли и жизни[5].
Бог дарует человеку и человечеству истинные Жизнь, Единство и Вечность, и истинное расширение ограниченного человеческого бытия в Божественную Бесконечность. В христианстве преодоление границ и выход за пределы[6] совершается в природе человека. Это расширение его духа, души, тела в единстве и служении семейном, церковном, социальном. «Совершенство личности заключается в отдаче» [9, 109].
- ИДОЛ ВРЕМЕНИ
Во второй части покажем тот общий мировоззренческий и духовной контекст, внутри которого оказывается возможным оправдывать пренатальные детоубийства. И увидим, что дух, отрицающий начало (зачатие) человека, в своих следующих звеньях разрушения ведёт к отрицанию человека вообще, человека как такового. Понимание православно-антропологического учения об ипостаси даёт основание для оценки нарастающего перехода современного западного общества от либерализма к трансгуманизму. Если либерализм легализует пренатальные детоубийства, отрицающие человека на стадии беременности, то трансгуманизм ведёт уже к отрицанию всего человека в его Богом заданной сущности.
И полноты жизни, и всеобщего единства и расширения в беспредельность – часть человечества пытается достигнуть без Бога и в борьбе с Ним, вопреки данным Им заповедям. Прийти к такому безумию – мыслить Источник Жизни всей твари как «враждебное» себе Бытие [9, 252] – значит принять ложь как переопределение понятий добра и зла. В общем случае понятия «блага» и «худа», «позитивного» и «негативного» неустранимы из мысли и априори присутствуют в любом мировоззрении. Даже ницшеанское стремление стать «по ту сторону» добра и зла неизбежно означает, что такая предполагаемая «сторона» мыслится как некое «благо», а пребывание в области всеобщей оппозиции добра и зла мыслится как некое «худо». Любое мировоззрение есть всегда одновременно та или иная этика, даже в случае отказа от самих основополагающих для христианства понятий добра и зла. И каждый раз вопрос в том, что именно считать «благом» и что именно считать «худом»?
Отрицание духовных ограничений (заповедей Божьих) детерминирует рабство вседозволенности. Есть только два вида свободы и выбор между ними длинною в жизнь: свобода от Добра во зле – и абсолютно противоположная ей и несовместимая с нею в сердечной глубине свобода от зла в Добре. «Не можете служить Богу и маммоне» (Лк. 16:13).
Духовно-интеллектуальное насилие, переопределяющее библейские понятия добра и зла на противоположные, не устраняет понятие греха, но именно переворачивает, совершает переворот как искажение и подмену изначальных библейских определений. Все они основываются на том, что без Бога, без единства с Его Святой волей всё, включая и само «добро», превращается в зло. И сущность веры не в том, чтобы верить, что Бог есть, но в том, чтобы верить, что Бог свят. Только веруя в Святость Бога, можно обрести веру и в Его Промысл, и в Его Любовь. Святости противостоит хула (в том числе мат). Хула есть попытка обесценить в сознании человека Святость Бога, подорвать у людей веру в неё, доверие – для того, чтобы затем переопределить зло как «благо». Это духовный переворот, революция, отрицающая определение добра как всего, что не противоречит Святой воле Господа.
Совершив эту революцию, сознание по-прежнему стремится к «жизни», «единству» и «беспредельности». Но на место Вечной жизни поставляется утопия продления земной жизни и научный прогресс как средство к этому; на место единства Церкви и Царства Божьего поставляется утопия глобального мирового правительства и образования единой экуменической религии; на место общения с Божественной Актуальной Бесконечностью – потенциальная бесконечность «самосовершенствования», самозамкнутого, как кусающая сама себя за хвост змея.
Это попытка выйти за рамки своего тела, за рамки земной жизни – но при этом оставаясь внутри земной истории, земного царства; создать единый глобальный мир – «подобный» будущему Царству Божию, но являющийся его суррогатом, подменой в земной истории; и в меру развития научного прогресса длить эту земную историю – по образу бесконечно длящейся Вечной жизни. Здесь во всём есть правда – и в стремлении к полноте бытия, и к единству, и к бесконечности. Но неправда в том, что всё это мыслится без Бога и вне перспективы Вечной жизни.
«При каких условиях и на чем держится общество, отказывающееся от норм культуры?» [21]. Технократическое единство – как и внешнее единство при господстве христианской религии – может по-прежнему обеспечиваться государством. Согласно Льву Тихомирову [11, 634-638] оно выступает нейтрально-организующей дисциплинарной структурой, могущей спутываться с безбожными мировоззрениями.
Убить Бога невозможно. Точнее, это возможно было сделать только однажды. Но Бог (Богочеловек) воскрес. Другое дело человек. Он слаб и удобопреклонен ко греху. «Гораздо проще бороться с Богом через борьбу с человеком». Сначала отрывают человека от реальности Бога, абсолютизируют человеческий субъект и внушают ему, что Бог есть «только идея» [2, 330-331]. Затем, расправившись и с самой идеей Бога в сознании человека, «необходимо» взяться за самого человека, но тоже не сразу. Первым делом в мысли отсекается связь с будущей Вечной жизнью, а затем убивается само понятие человека как Божьего образа.
Либеральная мысль исходит из понятия ценности человеческой жизни, видимой изнутри этой жизни в пределах границ пространства и времени. Она утверждает высшую ценность именно временной человеческой жизни, вне перспективы будущей Вечности и вне абсолютной «точки зрения» Бога, у Которого «один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3:8). А поскольку полнота земной жизни делается доступной человеку именно в зрелом возрасте, то логическим следствием становится обесценивание человека на стадии зародыша (ведь ему еще «недоступна» полнота жизни) и оправдание пренатальных детоубийств. Но для Бога это не так. Для Бога первый день жизни пренатального ребенка – как тысяча лет. Для Бога это уже человек, и Библия говорит о таинственном начале Богообщения с момента зачатия: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя» (Иер. 1:5).
Либерализм в пределе своего развития есть абсолютизация времени, есть превращение времени в товар (кредиторная деятельность банков) и полагание земной жизни как главнейшей ценности. Здесь нет взгляда Бога на мир и человека. Здесь человеческое мыслится только человеческим же сознанием и не мыслится Сознанием Божественным. Либерализм есть «освобождение» мышления земной жизни от какого-либо её реального (именно реального, а не абстрактного) соотношения с Жизнью Божественной, с жизнью Родины – Небесной и земной. Здесь жизнь важна именно как жизнь, сама по себе, вне какого-либо отношения к превосходящим её ценностям. Здесь все ценности даны внутри жизни, имманентны ей.
Либерализм абсолютизирует право человека прожить свою жизнь так, как он этого хочет. Если важна только сама жизнь, и время этой жизни как сознательного её проживания и потребления абсолютизировано, то логически следует, что не важно всё то, что как-либо связывает эту жизнь с чем-либо её превосходящим и предполагающим то или иное её продолжение за пределами её границ: так обесценивается семья как связанная с продолжением рода, «воспроизводством» общества и будущим государства; допускаются пренатальные детоубийства – как прерывающие жизнь человеческих «существ, еще жизнь не сознающих», а значит не могущих воспринять её «вкуса» (и «не сознающих боли расставания с нею»); обесценивается патриотизм как забота о будущем родного Отечества после «моей» жизни.
Мифический процесc, по Лосеву, развертывается как ниспадение абсолютизации. Пройдя стадию отрицания Бога и абсолютизации человека – отдельных его сил, человека и общества в целом – новоевропейское сознание устремилось к выходам «за пределы человеческого», к самоотрицанию человека. Но поскольку любая мифология невозможна без той или иной абсолютизации, а отрицание иерархически более высокого начала ведёт к абсолютизации ниже стоящего, то, следовательно, чтобы отрицать и Бога, и человека, нужно абсолютизировать то, что иерархически ниже и Бога, и человека. Это ведёт в область разнообразия природы. В то же время абсолютизация природных сил, человеком не созданных, уже была в истории неоднократно. Поэтому настала очередь абсолютизации искусственной природы – всего мира производимых вещей.
Но среди множества вещей есть особые. Что такое абсолютизированная вещь, принявшая на себя всю силу и весь образ отрицаемого трансгуманизмом человека? Это – человекоподобный робот с «искусственным интеллектом» (в пределе – управляемый «единым суперинтеллектом»). Человек капризен, медлен и ошибается. Робот послушен (по крайней мере пока), быстр и точен. Робот, «безусловно», во многих отношениях удобнее человека. Его не нужно от зачатия растить и обучать годы и годы. Он универсален, и потому «абсолютен». Следовательно, им «можно» заменить человека, пришедшего к самоотрицанию. Так, гуманистический либерализм, логически предполагающий легализацию пренатальных детоубийств, трансформируется в либерализм трансгуманистический, для которого человек – не только в его зачатии и рождении, но и в его становлении, его взрослой жизни, в его «природой» (Богом) данном поле («гендере»), в его естественной здоровой семейности – такой человек стал «неудобен» и «избыточен«.
Абсолютизация мира вещей и роботов сопряжена с абсолютизацией производства как среды, обеспечивающей их тиражирование, обслуживание и модернизацию. Производство – становящийся «абсолют», основанный на суррогатной[7] замене чаяния будущего Царства Божьего ожиданием усовершенствованных стадий внутри земной жизни, т.е. верой в прогресс. Движущей силой прогрессирующего производства является наука, изводящая одну за другой технические новации, постепенно делающие ненужным прямой и непосредственный человеческий труд, вытесняемый функционированием усовершенствованных машин, развившихся до стадии управляемых нейросетями роботов[8].
Кибернетика, генетика и биотехнологии – возводятся в ранг главных наук, поскольку практические результаты их достижений так или иначе связаны с усилением интенсивности проживания земной жизни и её как можно большего продления – вплоть до утопии пересадки человеческого сознания в «тело» робота.
Сознание людей приучается к мысли об «ограниченности» человека, человеческой природы, которую, в связи с этим, необходимо «расширить», «доработать», произвести «био-техно-стайлинг«. «Возник феномен мизантропологии, поношения человека, показ его ущербности в сравнении с будущими роботами» [21].
Выход за пределы человеческого решается в трансгуманизме разными путями: как «выход» за пределы пола («трансгендерность»), «выход» (ниспадение) в скотское состояние животного («квадробика», «фурри», «терианы»), «выход» в биотехнологию (сращение человека и техники), «выход» в виртуальное сознание, «выход» в «астральные» области.
Эти пути «выхода за пределы» единит одно: стирание ипостаси в сознании, отречение от образа Божия в человеке. В трансгуманистической пропаганде это преподносится как «преодоление» своей ограниченности, «расширение» бытия, «свобода». Только «освободиться» от ипостаси, от самого себя означает не «свободу», а отказ от свободного бытия, сведение, редуцирование Богообразного ипостасного бытия на бытие низшее – техномира, мира животных, виртуального или иного.
Почти век назад Алекcей Лосев предощущал финалы истории: «Наступит время, когда человек станет летать свободнее птицы.. Города и государства будут уничтожаться путем нажатия каких-нибудь кнопок где-нибудь в лаборатории или учёном кабинете.. Наступит время, когда <путем> механических приспособлений будут читаться мысли по выражению лица или по внутри-мозговым процессам.. Наступит время, когда в любой момент по маленькой прихоти можно будет очутиться в любом месте земного шара, употребивши небольшое усилие, чтобы сесть в какую-нибудь машину. Наступит время, когда в любом месте земного шара будет видно всё, что делается во всяком другом месте земного шара.. <…> Нужно же все бытие, решительно все человеческое бытие превратить в алогическое становление. Нужно, чтобы всё превратилось в эту сплошную, нерасчлененную, абсолютно иррациональную массу человеческих влечений, поступков, мыслей. Нужно, чтобы водворился мировой хаос человечности, где в общем потоке сплошного и взрывного бытия, каждый мельчайший атом стремится стать абсолютом и сесть на место Божие» [2, 397].
«Можно всё» (потому что «нет ничего и никого Святого») – абсолютный принцип духовного анархизма, оборачивающийся тотальной техно-диктатурой: чтобы свести словесное существо (человека) – на цифровое, тайну ипостаси – на био-техно-скорлупу, встречу личностей – на экран, жизнь – на мерцанье, живое имя – на бездушный код.
- ЖИЗНЬ ОТ ЗАЧАТИЯ
От общего рассуждения об ипостаси и пределах человека перейдем к вытекающему из него обоснованию недопустимости пренатальных детоубийств.
Сказанное ниже об «аборте» не относится к тем случаям, когда по исключительным медицинским показаниям он, с точки зрения Социальной концепции Русской Православной Церкви [1, 121-122], допускается как меньшее зло. Также мы не будем здесь рассматривать все возможные аргументы[9], которыми пытаются оправдать пренатальные детоубийства. Но сосредоточимся на принципиальном решении вопроса согласно православной антропологии.
В кратчайшем виде вопрос о допустимости пренатальных детоубийств сводится к рассуждению: 1. если только что зачатый ребенок – не человек, то «аборт допустим»; 2. если пренатальный ребенок – уже человек, то «аборт» недопустим, и является детоубийством.
Вся логика защитников пренатальных детоубийств строится на том, что «эмбрион еще не является» человеком[10], и поэтому «его удаление не есть убийство» человека. Убивается в утробе не кто-то, «не ребенок», а «нечто«, «некая еще не оформившаяся» жизнь. У «этого нечто еще нет мыслей и чувств», «оно не сознает себя и мир», «не сознает» боли.. И следовательно, уже выросшего ребенка или взрослого человека, переживающего боль во время убийства, жалко «несравненно» больше, чем «ничего не сознающего эмбриона», свернувшегося в комочек на алтаре материнской утробы, и не могущего – в отличие от уже научившихся кричать и говорить – ответить хотя бы одним словом тем, кто лишает его жизни..
Скажем для всех, кто пытается нравственно легализовать пренатальные детоубийства. Попробуйте хотя бы на минуту осознать мгновение зачатия, когда только началась Ваша жизнь. Представьте, что это не перед «среднестатистическими абстрактными» детьми, а перед Вами во чреве Вашей матери занесён убивающий скальпель! Помыслите хотя бы в теории своё небытие и свою нерождённость. Хотели ли бы Вы сами – лично – оказаться на месте одного из пренатальных детей, так и не увидевших Божий свет земного бытия?! Нравственное сознание требует предписываемые другим советы и заповеди применить к самому себе – чтобы понять, насколько они соответствуют общечеловеческой любви, а не сиюминутной выгоде или бессердечной «логике».
Проведший множество абортов, но в итоге ставший их противником, американский психиатр и врач-акушер Джулиус Фогель пишет: «Убивая ребенка, она убивает часть себя, что не может пройти бесследно. Женщина вступает в борьбу с жизнью. И совсем неважно, верит ли она в то, что у плода есть душа или нет. Невозможно отрицать физически ощущаемый процесс создания живого существа…» [27].
Человек-зародыш создается Живым Богом для жизни и жаждет жить. Об этом говорят случаи, когда дитя, чувствуя приближающуюся смерть, втягивается в самую глубину матернего чрева и благодаря этому выживает и рождается. «Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это. Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» (Пс. 138: 13-16).
Убийство есть отъятие жизни. С точки зрения биологии как науки в зачатии новая жизнь уже началась, и пренатальный ребенок не есть часть его матери, не есть её орган, а есть связанное с нею пуповиной, но отдельное новое живое существо внутри её утробы[11]. Следовательно, «аборт» как минимум есть убийство нового живого существа. Следующий вопрос в том, является ли «это существо» уже человеком или «еще не является им»?
Поборники допустимости пренатальных детоубийств утверждают, что зародыш человека еще «не мыслит и не имеет вида человека, а значит – не является человеком». Очевидно, что мысль здесь спорит об определении человека. Каковы критерии человечности в человеке?
По мысли Лосева, «позитивизм и материализм насильственно отрывает «факты» и «тело» из сферы цельной действительности, которая ведь не есть просто собрание «фактов» и «тел», и ставит эту насильственно изолированную сферу на место всей действительности. Но «факт» и «тело» есть только абстрактный момент действительности» [2, 296]. Так, из живого целого человека вычленяется абстрактный момент его зрелой внешней формы; живая человеческая ипостась, пусть и на стадии своего полноценного начала, сводится на «кусок биомассы», т.е. превращается в абстракцию. Манипулировать же в белых перчатках мёртвыми «эмбрионами-абстракциями» намного проще, чем живыми Богообразными ипостасями.
Убийство пренатальных детей ради продления жизни другим – уже родившимся – людям сродни людоедству, в нравственном отношении ничем не отличается от пожирания себе подобных[12]. Оно вызвано возведением земной жизни взрослых людей в ранг идола[13]. Идол – по прямому библейскому определению (Исх. 20:2-6) – есть обожествление или абсолютизация чего-либо или кого-либо, не являющегося Единым Истинным Творцом и Спасителем человеческого рода.
Восприятие зародыша человека как абстракции (по-видимому, из-за его «невидимости» и малости) смыкается с брезгливым гнушением самого его вида и даже вида уже родившегося ребенка, что закрепилось в унизительно-осквернительном ругательном сленге словечком «личинус». Так относятся к зародышу и младенцу, когда отождествляют понятие человека с его оформленным видом, с развитою формою человека.
Аргумент о том, что пренатальное детоубийство допустимо по причине несформированности образа человека, несостоятелен (именно на нём выстраивает аргументацию Е. Кадосов [28]). Ведь и образ зерна любого растения или дерева существенно отличен от образа уже выросшего. Но уничтожение конкретного зерна растения приведет к невозможности развития и роста, жизни этого растения, а значит, убийство зерна есть и убийство могущего из него вырасти растения. Уничтожение настоящего, содержащего потенциальное, есть уничтожение и будущего, могущего раскрыться в актуальное, если бы потенциальное, его содержащее, не было бы уничтожено. Убиваемый «плод» в будущем, если не будет убит, станет человеком. Следовательно, устранение «плода» есть убийство потенциального, будущего человека. «Тот, кто будет человеком, уже человек», – утверждал Тертуллиан на рубеже II и III веков.
Вопрос усложняется, когда речь о заранее известных родителям рисках болезней их неродившегося еще ребенка, могущих не позволить ему развиться в социально полноценную личность. Но каждый человек является созданной Богом в момент зачатия ипостасью, поэтому людьми являются все без исключения люди – всех возрастов и любого состояния здоровья. «Прошло ли мгновение от момента зачатия, достиг ли человек расцвета своих сил или подошел к пределам старости – он всегда не только что, но и кто. Даже если его природа деформирована, даже если он обречен на гидроцефалию или старческое слабоумие – он всё равно человек» [23]. К этому нужно добавить, что в области упреждающих пренатальных диагнозов случаются врачебные ошибки.
Отец Валентин Свенцицкий убеждает: «Возьми электрическую энергию и электрическую лампочку. Когда лампочка в порядке, электрическая энергия дает свет, лампочка горит. Но вот лопнул волосок. Ток оборвался. Лампочка не горит. Значит ли это, что электричества не существует и что лампочка и электрическая энергия одно и то же? Электричество существует вне лампочки. Но для того, чтобы проявить себя, оно требует целого ряда материальных условий. Точно так же и та «энергия», которую мы именуем душой. Если ты повредишь материальный аппарат, который служит для выражения душевной жизни, например, ту или иную часть мозга, душевная жизнь не сможет выражать себя или будет выражать себя неправильно. Но из этого совсем не следует, что мозг твой и есть твоя душа или что душевная жизнь твоя – результат физико-химических процессов в мозговых клетках. Как не следует, что электрическая лампочка и электрическая энергия одно и то же» [17, 12-13].
Современная наука исследует человека с физико-химической стороны, но план бытия, доступный её материальным опытам, «соседствует» с несводимыми на него планами умопостигаемыми – духовным и ипостасным, и все планы взаимно влияют друг на друга. Ущербность в чём-либо здоровья человека говорит именно об изъяне его здоровья, из-за которого ипостась не может в земной жизни проявить себя во всей жизненно-социальной полноте. Но человек не есть здоровье и / или болезнь человека. Человек есть ипостась, в природе воплощенная.
Человек есть, в первую секунду после зачатия уже есть. Он есть целое бытие и целый мир. Он утвержден в общем бытии Самим Богом. Бог дал новой ипостаси человека новое бытие. Природа зародыша еще не раскрылась. Она может не раскрыться в земной жизни во всей полноте из-за временных (до всеобщего воскресения) ограничений здоровья, но ипостась уже есть. Это тайна создания из небытия нового человека, содержащего в себе непостижимое начало – по образу непостижимости Его Создателя [9, 90].
Развитие мысли об ипостаси человека приводит к пониманию, что в земной жизни человеку нужна вера не только в Бога, но и в человека – не только в смысле веры в его потенциал и силы, но и в смысле буквальной веры в человека – ипостасный образ Ипостасного Бога. Принятие православного учения об ипостаси человека есть вера в человека, в его несводимость ни на процесс становления, ни на его возраст, форму и вид, ни на социальные отношения, ни на образование и здоровье.
Просвещенное учением православной антропологии нравственное чувство не может видеть в существующем даже только один день пренатальном ребенке лишь «пустую доску» (tabula rasa) для воспитания и образования. Ипостась – не продукт социальных и иных отношений, а изначальное неделимое бытийное ядро человека, создаваемое Богом в самом начале новой жизни – в момент зачатия. Вокруг сотворенного Богом ядра-ипостаси образуется даруемая отцом и матерью природа – сначала тайно во чреве, а после рождения – явно во взращивании и воспитании. «Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом… Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне» (Иов 10:8,10-11).
Человек есть человек от создания, от зачатия, по начавшемуся бытию с первого мгновения – есть ипостась, Богом в Боге и мире утвержденная. Православная мысль раскрывает логику этой веры, и эта вера не бессмысленна. Но это логика тайны, и она не тождественна насквозь понятному математическому доказательству. Её можно постичь в единстве ума и сердца, почувствовавших касание просвещающей Божией благодати. «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин. 16:21).
Учение православной антропологии об ипостаси как образе Божием в человеке есть обоснование человека, есть утверждение его укоренённости в бытии Самим Богом. Каждый человек ипостасью утвержден в бытии своим Создателем. И эта утверждённость неотменима. Ипостась не имеет конца во времени и Вечности, и неуничтожима. Ипостась есть абсолютная точка, устремляющаяся бесконечным лучом от времени в Вечность; абсолютная – как образ Абсолютного Создателя.
Отрицание и стирание ипостаси в сознании ведет к духовной деградации. Без Бога в Вечности ипостась человека становится бесконечно-малой точкой, вечно ниспадающей в небытие. В Боге через синергию с Его Святой волей природа человека бесконечно расширяется – в энергийно-евхаристическом причастии в Таинствах Церкви Его Жизни, Его Бесконечности и его Единому Ипостасному Триединству.
Все мы когда-то были маленькими беспомощными зародышами, чья жизнь целиком и полностью зависела от воли отцов и матерей. Сейчас же, став взрослыми людьми, от решений которых зависит рождение людей будущих, мы даже представить себе не можем, что значит не быть и не родиться.
В своих суждения, сравнениях, оценках самих себя и других людей мы вольно и невольно ранжируем друг друга по «уровням» здоровья, силы, успешности, достатка и т.д., но в пределе Вечности и встречи каждого человека как ипостаси со своим Создателем – и только зачатого во чреве, и достигшего долголетия – мы онтологически равны, и именно поэтому жизнь пренатального ребенка любой длительности точно так же значима и ценна, как и жизнь человека любого другого возраста. «Зарождение жизни – тайна, требующая не только любви, но и защиты ее хрупкости» [26].
Вера в человека как Богообразную ипостась есть прочное основание, защищающее право каждого зачатого живого ребенка на рождение и жизнь. Отсутствие этого права делает действующим несовместимое с ним противоположное право родителей и врачей убивать пренатальных детей, маскирующееся под «безобидной» формулировкой «права не рожать«.
Пренатального ребенка не видно (до определенного срока беременности), но он есть, и нуждается в нашей вере в него как человека, в нашей защите. Словами апостола Павла о том, что жена «спасается через чадородие» (1 Тим. 2:15), Господь подтверждает священную связь между матерью и чадом с её спасением. Как возможно мыслить «утверждение прав женщины» через уничтожение во чреве жизни её же беззащитного и невинного ребёнка, никак не могшего повлиять на то, быть или не быть ему зачатым?
В нашей жизни, когда врачи и вообще люди лечат от болезней и спасают детей и взрослых, мы всегда исходим из презумпции жизни, и поэтому боремся за неё до самого последнего шанса, надежды и вдоха. Когда же речь о только что начавшейся жизни пренатальных детей, то почему-то – из-за их малости и «невидимости», а также всецелой зависимости от организма матери – эта презумпция перестает быть императивной, и в понятии «репродуктивной свободы женщины» противоестественным образом «уравновешивается» презумпцией смерти, которая делает многие жизни пренатальных детей буквально висящими на волоске от гибели.
Налицо дискриминация человеческой жизни по пренатальному признаку: до рождения / после рождения. Оправдатели пренатальных детоубийств не останавливаются и на этом: «Тот аргумент, который выдвигали противники абортов – что меняется при прохождении через родовые пути, почему снаружи – это уже убийство, а внутри – еще нет, Харрис и Савулеску полностью принимают, но делают из него обратный вывод – убивать можно и уже рожденных младенцев» [24].
Задача этой работы – не решение одной статьей вопроса о сохранении векового права на аборт, или, наоборот, отмену его, а утверждение непрерывно-значимой ценности человеческой жизни, единой в тождестве ипостаси с момента её начала в зачатии. Это утверждение имеет не юридический, а богословский и человеческий характер, характер исповедания ценности человеческой жизни без каких-либо ограничений не только по вероисповеданию, цвету кожи, национальности, полу, возрасту и т.д., но и по признаку рождённости / нерождённости, жизни вне / внутри матери.
Оставим сейчас в стороне правовую дилемму между легализацией пренатального детоубийства и поставлением вне закона делающих «аборт» даже в случае введения законодательного запрета на него и без исключительных медицинских показаний. Спросим с человеческой точки зрения: делается ли при каждом решении об «аборте»– и медиками, и родными – всë возможное, чтобы спасти и сохранить жизнь пренатальному ребёнку – по образу того, как спасают жизнь уже родившемуся человеку вне зависимости от его возраста и предположений о его будущей судьбе?
И верно ли утверждение, что «лучше» этому человеку совсем не родиться, чем попасть в детдом или прожить в нехватке родительской любви, брошенным «на произвол судьбы»? Ответим на эту мысль словами Библии: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и забыла, то Я не забуду тебя» (Ис. 49:15). «Отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня» (Пс. 26:10). Могут принять родители, желающие усыновить / удочерить ребенка.
Психолог центра «Жизнь» (Санкт-Петербург) Роксана Бондаревская пишет: «Все знают о психических травмах людей, ставших жертвами стихийных бедствий, катастроф и террористических актов, или о психических травмах военных, служивших в горячих точках. Но травма матери, сделавшей аборт, ничуть не слабее» [27].
Что может быть страшнее смерти, внезапно настигающей в таинственном и самом уютном и родном материнском лоне, когда жизнь только началась и вся может быть впереди? Это не смерть солдата, имеющего шанс себя защитить, и даже не смерть безоружного пленного, могущего сказать слово и посмотреть в глаза лишающим его земной жизни..
Для христианского сознания и смерть человека на войне, и «аборт» – это убийство человека. Уничтожение пренатальных детей в тишине абортариев есть уносящая жизни общечеловеческая беда, как и гибель под взрывами бомб. Согласно статистике, ежедневно (!!!) во всем мире убиваются около 150000 пренатальных детей [29], что превосходит по своим масштабам неядерные войны и сопоставимо только с числом жертв ядерного удара по Хиросиме.
Приводимая в «Бесогоне» [31] Никитой Сергеевичем Михалковым и невыносимая для нравственного чувства статистика пренатальных детоубийств в России начиная с 1920 года – 180 000 000 убитых людей – это длящаяся в России дольше целого века война взрослых против неродившихся детей, приведшая к потерям, кратно большим, чем все потери России в ВОВ.
За этими чудовищными цифрами стоят конкретные, живые и неповторимые судьбы отцов и матерей и их сыновей и дочерей. В письме жене (1936 г.) отец Павел Флоренский отвечал: «Детей, если бы и хотел, не могу воспринимать извне. Вот почему, когда говорят, «много ли детей?» или «сколько детей?», я не знаю, что ответить: ведь много и сколько относится к однородному, к единицам, стоящим вне друг друга и вне того, кто считает. А своих детей я воспринимаю настолько изнутри, каждого как качественно отличного от другого, что не могу считать и не могу сказать, много ли их или мало… Каждый из детей незаменим и единствен» [19].
Рис. 3. «Семья – малая церковь». Роспись на дереве. Художник Зоя Грачева
* * *
Из жития преподобного Стилиана Пафлагонского (рис. 4 [14]):
«Глубоко запали в душу святому Стилиану евангельские слова: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18:1-4). Господь даровал ему благодать покровительства малышам. Матери из близлежащих городов и деревень, издалека приносили ему своих больных детей, и святой исцелял их. Достигнув пещеры, матери падали перед святым на колени, славили Бога и молили о своем ребенке. Святой Стилиан брал его на руки, со слезами просил у Бога исцеления, и Господь даровал его. Кроме того, по молитвам святого бесплодные женщины становились многодетными матерями» [34].
Рис. 4. Преподобный Стилиан Пафлогонский
Кондак, глас 4. От утро́бы ма́терния освяти́выйся, я́ко Боже́ственный Самуи́л, богоно́сне, подви́жнически Христа́ Бо́га просла́вил еси́. Те́мже исцеле́ний показа́лся еси́ кла́дязь и предста́тель боже́ственный отроко́в и младе́нцев, Христо́с бо тя́ све́тло сла́вит, Его́же измла́да, Стилиа́не, просла́вил еси́.
* * *
Прежде не существовавший, создан мир Богом. В раю прежде стоявший, пал человек. Прежде человеком не бывший, вочеловечился Бог чрез Деву. На Кресте прежде распятый, Богочеловек Иисус Христос воскрес. Прежде непостижимый, в Пресвятой Троице явился. Людей, прежде заболевших, исцеляет Евхаристией в Церкви. Прежде уверовавших, воскресит в Жизнь вечную. Рай, прежде закрытый, отверз. Мир, прежде воевавший, преобразит в новое Небо и новую Землю
Господи, вразуми нас!
ЛИТЕРАТУРА
- Основы социальной концепции Русской Православной Цервки. – Издательство Московской Патриархии, 2000.
- Лосев А.Ф. Диалектика мифа. Дополнение к «Диалектике мифа». – М.: «Гнозис», 2022.
- Лосев А.Ф. Вещь и имя. Самое само. – СПб: Издательство Олега Абышко, 2016.
- Лосев А.Ф. Имя. – СПб: Алетейя, 1997.
- Лосев А.Ф. Избранные труды по имяславию и корпусу сочинений Дионисия Ареопагита. С приложением перевода трактата «О Божественных именах» – СПб.: «Издательство Олега Абышко»; «Университетская книга – СПб», 2009.
- Лосев А.Ф. Дерзание духа. – М.: Издательство политической литературы, 1989.
- Франк С.Л. Духовные основы общества. – М.: «Республика», 1992.
- Флоренский П.А., священник. Сочинения в четырех томах. Том 3 (2). – М.: «Мысль»,
- Лосский В.Н. Очерк мистического Богословия Восточной Церкви. Догматическое Богословие. – М.: Центр «СЭИ», 1991.
- Лосский В.Н. Богословие и Боговидение. – М.: Издательство Свято-Владимирского Братства, 2000.
- Тихомиров Л.А. Религиозно-философские основы истории. – М.: ФИВ. 2012.
- Бердяев Н.А. О назначении человека. – М.: «Республика», 1993.
- Мейендорф И., протоиерей. Православие в современном мире. – М.: «Путь», 1997.
- Паскаль Блез. Мысли. – М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1995.
- Чурсанов С.А. Лицом к лицу. Понятие личности в православном богословии XX века. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2014.
- Улитчев И.И. Учение о богословском персонализме В.Н. Лосского: истоки и специфика. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2021.
- Свенцицкий В.П., протоиерей. Диалоги. – М.: Благовест, 2014.
- Цветков В., протоиерей. Беседы о православном мировозрении. – СПб: Русская классика, 2009.
- Шеваров Д. Встреча, пронизанная разлуками. Отец Павел Флоренский о своих детях // Фома. – Август 2009. – С.74-77.
- Зеньковский В.В., протоиерей. Принципы православной антропологии. URL: https://azbyka.ru/otechnik/antropologiya-i-asketika/russkaja-religioznaja-antropologija-tom-2/8 (Дата обращения: 26.10.2024)
- Кутырев В.А. Глобализация как превращение общества в Технос. URL: https://credo-new.ru/archives/2685 (Дата обращения: 11.09.2024)
- Тарабрин Р., священник. Богословская оценка сложных моментов эмбриологии для решения вопроса о времени возникновения личности. URL: https://ruskline.ru/monitoring_smi/2015/03/19/bogoslovskaya_ocenka_slozhnyh_momentov_embriologii_dlya_resheniya_voprosa_o_vremeni_vozniknoveniya_lichnosti (Дата обращения: 18.08.2024)
- Почему эмбрион – человек? Статус человеческого зародыша в свете богословия. URL: https://pravoslavie.ru/1209.html (Дата обращения: 18.08.2024)
- Почему Церковь выступает против абортов? // Журнал Фома / URL: https://foma.ru/pochemu-tserkov-vyistupaet-protiv-abortov.html (Дата обращения: 18.08.2024)
- Аборт — узаконенное убийство. URL: https://chram.ortox.ru/2014/06/06/abort-uzakonennoe-ubijstvo-audio/ (Дата обращения: 11.10.2024)
- Городова М. Почему зарождение новой жизни нуждается в Благословении Божьем. URL: https://rg.ru/2024/10/02/sekret-zachatevskih-monastyrej.html (Дата обращения: 04.10.2024)
- Бондаревская Р. Есть у аборта миг, когда криком исходит душа. Что переживает женщина после принятия страшного решения URL: https://www.pravmir.ru/est-u-aborta-mig-kogda-krikom-ishodit-dusha (Дата обращения: 28.10.2024)
- Кадосов Е. Человеческий зародыш на ранней стадии. Богословское осмысление. URL: http://vergeles.ru/src/src-church-current/kadosov-evgeniy/embrion/ (Дата обращения: 18.08.2024)
- Аборты: моральные дилеммы и права женщин. URL: https://www.litres.ru/book/alpaka-fikshn/aborty-moralnye-dilemmy-i-prava-zhenschin-69274882 (Дата обращения: 28.10.2024)
- Проект документа «О неприкосновенности жизни человека с момента зачатия». URL: https://msobor.ru/comments/50
- Михалков Н.С. БесогонТВ. С чего начинается Человек? URL: https://dzen.ru/video/watch/66b633de92b676336f18a8f2 (Дата обращения: 18.08.2024)
- Смирнов Дмитрий, протоиерей. Беседа об абортах в родильной клинике. Фильм на телеканале СПАС. URL: https://vk.com/video156832145_164559965 (Дата обращения: 25.10.2024)
- Фильм «Отроки во Вселенной» (СССР, 1974). URL: https://yandex.ru/video/preview/1447460404322121128 (Дата обращения: 11.11.2024)
- Преподобный Стилиан Пафлогонский https://azbyka.ru/days/sv-stilian-paflagonskij (Дата обращения: 01.12.2024)
[1] Понятия личность и ипостась синонимичны в православном богословии, но автор в этой работе отдает предпочтение второму термину в силу меньшей его зависимости от различных коннотаций в светской философии и психологии.
[2] Здесь «целое» нужно мыслить не пантеистически, а символически – как метафизическое подобие-связь.
[3] Имя трех великих отцов Церкви, действовавших во 2-й пол. IV в.: Василия Великого, его младшего брата Григория Нисского и его сподвижника и друга Григория Богослова (Назианзина), уроженцев Каппадокии, области в Малой Азии.
[4] Ср.: «Отцы воздерживались от определения вечности «a contrario», то есть как противоположности времени» [9, 233].
[5] В этой статье мы не касаемся очень большой темы о грехопадении и поврежденности природы человека, преодолеваемой действием благодати Божией в соработничестве с ним. Скажем кратко мыслью прот. Василия Зеньковского: «Каждая личность (неотделимая от своей природы) индивидуальна: понятие индивидуальности относится к единству личности и природы, в их взаимодействии, в их развитии. Но личность может бороться со своей природой, противостоять ей, может влиять на жизнь природы в ней, и это противоборство личности и природы означает утерю той первозданной Justitia originalis, того «богоподобия», которое было до греха: до греха было такое отношение между личностью и природой, которое действительно было «богоподобием», ибо в Боге «сущность» не «противостоит» Св. Троице. Грех же, поразив природу человека, вдвинул в существо человека неизбежность противоставления или противоборства личности и природы» [20]. Об этом же рассуждает Владимир Лосский: «Индивидуальное, самоутверждающееся, в котором личность смешивается с природой и теряет свою истинную свободу, должно быть сокрушено. В этом – основной принцип аскезы: свободный отказ от собственной своей воли, от видимости индивидуальной свободы, чтобы вновь обрести истинную свободу – свободу личности, которая есть образ Божий, свойственный каждому человеку» [9, 93].
[6] О выходе за пределы своей природы, о расширении границ человеческого бытия без потери самой человечности знает православное богословие. Приведем несколько цитат.
Владимир Лосский: «Тварь, будучи одновременно «природной» и «ипостасной», призвана осуществлять равным образом свое природное единство и свое личностное различие, благодатно преодолевая индивидуальные пределы [курсив – Ю.П.], которые дробят природу и стремятся свести личности к уровню замкнутого бытия частных субстанций» [10, 302].
Прот. Иоанн Мейендорф: «Вышнее звание» человека – «образ и подобие Божие» – есть прежде всего беспредельное, божественное, свободное расширение его творческих возможностей [курсив – Ю.П.]: стремление к абсолютному Добру, к высшей Красоте, к истинной Любви и возможность испытать это Добро реально, потому что истинные Добро, Красота и Любовь есть Бог, любящий человека» [13, 14].
Архим. Софроний (Сахаров): «Ипостась не может быть лимитативным принципом. И в нашем тварном бытии ипостась есть начало, воспринимающее в себя беспредельность» [цит по: 15, 142].
[7] Ср. текст А. Лосева об «индустриальном преображении»: «Экономическая жизнь творит таинства, чудеса. Она есть наше утешение и спасение. В ней – благоухание человеческой красоты, неизведанная бездна откровений, последняя опора и надежда страждущего человечества. Правильно поставленное производство спасет и украсит нашу жизнь, осчастливит и преобразит человека, принесет мир на землю и даст подлинное «благоволение». Не будет страданий, скорбей, болезней. Будет вечная радость, счастье, свободная и беспечная жизнь, полное и окончательное разрешение всех вопросов о человеке и всех проблем его существования. Человек, наконец, будет искуплен. Исчезнут преступления, зависть и злоба. Все будут как боги. Экономическая жизнь – последняя реальность. В ней обоняются и осязаются последние истоки бытия. Она преобразит жизнь и весь мир» [2, 360].
[8] Пророчески звучат слова героя из фильма «Отроки во Вселенной», вышедшего полвека назад: «Теперь мы расскажем вам о нашей планете. Так выглядела наша планета 250 лет назад. Мы были счастливы и искали новые пути развития. Творческий труд приносил нам радость. Величайшим созданием наших ученых стал биотехнический робот-исполнитель, который освободил нас от примитивных трудовых процессов. Вслед за роботом-исполнителем был создан робот-вершитель, который был способен не только управлять исполнителями, но и совершенствовать их. Но роботы-вершители решили улучшить и нас, живых. Они считали, что полное счастье нам мешают обрести муки творчества, чувство неудовлетворенности собой, сострадание к другим, доброта, совесть. Они решили лишить нас этих качеств. Мы не хотели такого счастья, мы начали бороться, но было уже поздно. Всё, что вы видите, этого уже нет. Остались только картинки. На последнем этапе этой планетарной трагедии роботы-вершители проявили страшное коварство. Они создали «зов» – такое жуткое чарующее сочетание звуков, услышав которое даже самые сильные из нас теряли волю и покорно шли на пункты, где их превращали в счастливых, бессмысленных, самодовольных существ. «Абсолютно» счастливые проживали остаток своей жизни бесцельно, не оставляя после себя потомство, потому что они были лишены и чувства любви» [33].
[9] Кратко остановимся на одном из них – вопросе монозиготных близнецов. Священник Роман Тарабрин пишет: «Богословская оценка естественного развития монозиготных близнецов из одной зиготы может базироваться на учении преп. Максима Исповедника о тропосах существования и логосах бытия. При этом если близнецовость является следствием естественного развития зиготы, то процесс предначертан от вечности Богом. В случае искусственного разделения эмбриона и проявления клетками свойства тотипотентности наделение новых организмов самостоятельным бытием, т.е. становление их ипостасями, происходит вопреки предопределению Бога в связи с проявлением воли человека, не согласной с замыслом Творца. Однако и в том и другом случае Господь наделяет отщепившуюся часть самостоятельной ипостасью в соответствии с ее логосом бытия вследствие Своего Божественного предведения» [22].
[10] «Дитя в утробе, как и новорожденный младенец, являются человеческими существами – они и не думают это отрицать – но не являются личностями, так как «лишены таких определяющих черт личности, как рациональность, автономность и самосознание» [24].
[11] «Муж, у которого убили беременную жену, имеет право на компенсацию за потерю двух родственников, а не одного. Во всех смыслах он теряет двух членов семьи, а не только жену. Такой пример приводил уполномоченный по правам человека в Московской области в контексте несовершенства правовых норм» [30].
[12] «После легализации абортов многих тянет преступить заповедь не убий именно потому, что это можно совершить безнаказанно. Жизнь эмбрионов приносится в жертву острым ощущениям. Федор Михайлович Достоевский писал об этом в романе «Преступление и наказание» так: «Нет, батюшка Родион Романыч, тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитируется фраза, что кровь «освежает»; когда вся жизнь проповедуется в комфорте», – говорит Раскольникову следователь Порфирий Петрович. И здесь практика ставить эксперименты на эмбрионах смыкается с мироощущением самых диких и мрачных религиозных культов, с сатанистскими жертвоприношениями» [23].
[13] Ср.: «В Карфагене стоял идол по имени Молох. Он был сделан из меди и серебра. Внутри его разжигали огонь; металл раскалялся, тогда на протянутые руки идола клали детей, которых добровольно приносили родители. Убийство ребенка считалось высшей жертвой демону. Чтобы заглушить стоны и крики детей, жрецы играли на музыкальных инструментах, пели и плясали» [25].
[14] Фото иконы св. Стилиана – из открытого источника в сети Интернет.