Кутырев Владимир Александрович
Федеральное образовательное учреждение
«Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского».
Профессор кафедры философии, доктор философских наук.
Vladimir A.Kutyrev
Federal Educational Institution “National Research Nizhny Novgorod State University named after N.I.Lobachevsky «. Professor of the Department of Philosophy, Doctor of Philosophy
E-Mail: kut.va@mail.ru
УДК – 005.44
Глобализация как превращение общества в Технос
Аннотация: Современное общество характеризуется тотальной технологизацией межчеловеческих отношений и самого человека. В пределе оно предстает как «технос» или «человейник», а его члены – техноидами, когда вместо личности возникает человеческий фактор, зомби, агент, персона-ж. Экспансия технологий «вширь» — причина и суть глобализма, ведущего к деградации культур, наций и даже «Слова» — земнородных языков, их замене «цифрой». Цифра – субстанция искусственной реальности, в которой живой природе и естественному человеку не будет места. Задача философии в том, чтобы противостоять техногенному тоталитаризму и нашей «деградации в иное», защищая человеческое общество как традицию.
Ключевые слова: Глобализм, технос, техноиды, человейник, постобщество, тоталитаризм, антропоконсерватизм.
GLOBALIZATION AS TURNING SOCIETY INTO TECHNOS
Abstract: Modern society is characterized by the total technologization of interhuman relations and of the person himself. In the limit, it appears as a «technos» or «human man», and its members — as technoids, when instead of a personality there is a human factor, a zombie, an agent, a person. Expansion of technologies «in breadth» is the reason and essence of globalism, leading to the degradation of cultures, nations and even «Lay» — earthy languages, their replacement with «digital». A digit is a substance of artificial reality, in which there will be no place for living nature and natural man. The task of philosophy is to resist technogenic totalitarianism and our «degradation into another», protecting human society as a tradition.
Keywords: Globalism, technos, technoids, humanist, post-society, totalitarianism, anthropoconservatism.
На любую вещь или процесс можно посмотреть как извне, так и из(в)нутри. Глобализация, если смотреть извне, это превращение мира в некую целостность, с общей экономикой и, следовательно, политикой, без границ (идеал космополитизма), без культурных, языковых, а постепенно и собственно антропоморфных, (включая половые, идеология гендеризма), различий. Всемирное единство, унификация и стандартизация. Большинство этому радуется, но много, многие критикуют и не принимают. А почему, собственно, надо противиться этому процессу? В результате его будет примерно как одно-этно-национальная страна, только в масштабах мира. Нынешние нации тоже образовывались из более мелких этнических единиц. При этом снимается множество противоречий, трат, трудностей, исчезают визы, пошлины, другие препятствия для все большей эффективности производства и свободы передвижения человека. Более того, можно надеяться, что глобализация уменьшит или вовсе предотвратит угрозу мировой войны. Вот оно, всеобщее братство народов, о котором мечтали лучшие умы человечества как о светлом будущем.Так что неприятие глобализации это скорее эмоциональное проявление консерватизма, как всегда типичное в начале утверждения нового. С философской точки зрения –поверхностное, а значит, преходящее неприятие.
И тем не менее, для консервативной критики глобализма есть реальные, теоретически обоснованные причины. Только они более фундаментальные, когда за видимыми благами процесса (в)скрываются его до времени не осознаваемые опасные последствия. Их можно обобщить через главную особенность: в отличие от этно-национальных образований, глобальное единство современного мира образуется не в результате культурного роста людей (их высшими ценностями и внутренними переживаниями), а путем разного рода методов внешнего контроля и манипуляции, вплоть до так называемой технологии Hi-hume, т.е. непосредственного воздействия на генетический аппарат, мозг и сознание человека. По своей движущей силе и сути, это – техногенная глобализация. Она ведет к тому, что возникает другой способ нашего бытия: вместо социальности и культуры как институциализированной духовности им становятся технологии, которые, разумеется, не сводятся к «железу». Это институциализированный, очищенный от веры, любви, поэзии и других жизненных страстей научный разум, принципом функционирования которого является эффективность. На месте человеческого общества возникает нечто Иное.
По минимуму отвлекаясь на в чем-то полезные, достаточно известные, но по большей части схоластические различения разных «измов» (глобализация, глобализм, альтерглобализм и т.п.) примем как данность, что сейчас человечество устремилась к идеалу некоего всё более производительного и результативного техногенно-экономического целого, в котором человек только материал его дальнейшего развития. Не случайно, понятие «человек» стихийно, под влиянием объективных процессов фактически заменилось понятием «человеческий фактор», или, все чаще, «человеческий капитал». Превращение в фактор означает, что он больше не субъект (принятия решений и деятельности), а только ее элемент, или, конкретизируясь как капитал, средство (получения прибыли). Не личность. С распространением Искусственного интеллекта на повестке дня – технологизация всех его проявлений, вплоть до процессов творчества. Т.е. конец творчества, что означает конец и самостоятельного, собственно человеческого мышления. При данной тенденции, в ее пределе «Homo» оста(н)ется без «sapiens», приближаясь к этому качеству через dementia («цифровая деменция»), существуя и даже действуя в состоянии программируемого роботообразного. «Sapiens» же, оставшись без «Homo», оторвавшись от него, как таковой не исчезает. Он (разум) продолжает развертываться в новой беспредметной (информационной) реальности, становясь тем самым artifitial (искусственным). В пределе, возникает так называемый (по Томасу Фридману) «плоский мир», третья стадия глобальной цивилизации универсальных вещно-информационных (IoT) систем и сетей (Цусс). Или, сказать по-другому, – ТехноСистема, а населяющие ее люди, не случайно уже сейчас самоопределяясь как «пост» и «транс», становятся техноидами, т.е. тоже мутируют в нечто Иное.
Технос как глобальная техногенная цивилизация – это постобщество (опять-таки не случайно в нем все приобрело приставку «пост» или «транс»: религия, мораль, искусство, культура, секс, и в конце концов, как норма появился термин — постчеловек). Непосредственно социальные отношения замещаются опосредованными, «о(т)чужденными» техникой контактами. Идеальным воплощением глобализма-технологизма являются виртуальные коммуникационные процессы в медиасфере. Там теряют значение любые свойства живого человека: пол, возраст, национальность, характер. Только текст, «ник» и программы. Это действительно «конец истории» когда культура становится традицией или размывается вообще, реальное общение заменяется виртуальным функционированием, личность редуцируется к человеческому фактору, агенту и трансхъюману. Возникающий Технос – это, если воспользоваться введенным выдающимся российским философом, ученым и политическим деятелем А. Зиновьевым понятием-метафорой, глобальный технологически регулируемый Человейник [4].
* * *
В конце ХIХ века, в разгар торжества модерна, всеобщего пиетета перед Разумом и великих надежд на новые достижения человечества в ходе промышленной революции, Ницше предупреждал и объявлял: «Я утверждаю, что все ценности, к которым в настоящее время человечество стремится, как наивысшим – суть ценности decadence… Я утверждаю, что всем высшим ценностям человечества недостает этой воли (к власти – В.К.), что под самыми святыми именами господствуют ценности упадка, нигилистические ценности»[1, 268]. Этот упадок воли к власти, ведущий, в конце концов, человечество к превращению в нечто Иное, Ницше связывал с господством в Европе христианской религии, основанной на ней морали и — наукой. Они – «высшие ценности». И именно они подавляют силу человека, заменяя страсть и радость ее проявления в борьбе с другими представителями жизни: заменяя расчетом и мещанским благополучием. Всячески проклиная их во имя сохранения природного человека, его инстинктов, обобщенно выражающихся в стремлении к самоутверждению (власти), он защищал натурализм, цельность духа, аристократизм и благородство чаемого им «сверхчеловека». Собственно говоря, защищал природу от культуры, как она сложилась к тому времени в виде науки, гуманизма и демократии.
С тех пор прошло более 100 лет. Если бы Ницше попал в наше время, то при первом взгляде на ситуацию, возрадовался. Не говоря пока о науке, которая обрела самостоятельность и фактически перестала быть частью культуры (теперь говорят/пишут: наука и культура), ненавистные ему христианская религия и мораль находятся на последнем издыхании. По крайней мере, в Евроамерике, т.е. на передовой линии прогресса, где под лозунгами свободы и прав человека «на все» идет их подавление, открытая диффамация, отказ от них. Грех, совесть, любовь, честь, авторитет старших и семьи, а также все, так называемые традиционные культурные ценности размываются, терпят поражение. Любые Боги осмеиваются, проявление религиозных чувств допустимо лишь в специально отведенных церковных резервациях, а публично нельзя даже обозначать принадлежность к той или иной конфессии. От государства отделяется не только религия, но и мораль (оно провозглашено «правовым»: все, что не запрещено законом – разрешено). Противоположность добра и зла притупляется, обволакиваясь толерантностью. Легализация браков «по гендеру», а не по полу, другие формы перверсивной сексуальности, ювенальная юстиция, пропаганда child free возводятся в норму. Презираемый Ницше гуманизм тоже вытесняется «трансгуманизмом». Возник феномен мизантропологии, поношения человека, показ его ущербности в сравнении с будущими роботами [2]. Человечество намерено (и как-то умудряется) жить без регулирующих социальные отношения норм, культурно-духовных традиций, идеалов и другого «лицемерия».
При втором взгляде он бы, однако, озадачился. Никакого возрастания воли к жизни, после умаления ее противников почему-то не произошло. Напротив, она приближается к нулю, перерождаясь в «волю» к смерти. Теоретически эта (не)воля выразилась в господстве «пост» и «транс»– в отношении всего, что раньше рассматривалось как культура: истории, искусства, разумеется, религии и морали, наконец, самого человека. Вместо реальной истории говорят о «социальной памяти» или вообще не говорят, господствуют фантастика и футурология. Все нестандартное, сильное, мужское, активное, что он защищал от нивелирующих их «высших ценностей», умаляется еще больше. Культа Бога нет, но он сменился другим культом – взаимно обусловленными богатства, комфорта и техники. О необходимости сохранения природы напоминают только «зеленые», а о, или скорее, против любви, в основном, геи («голубые») и феминистки. «Права человека», эту, начиная с эпохи Просвещения Idee fix западного общества, Ницше сразу бы определил как права индивида, превозносимые во вред роду, т.е. продолжению человечества. И совсем бы впал в ступор, увидев, что «смерть человека», как такового, стала брендом прогрессистской = постмодернистской мысли. Встретив транссексуала – тут же умер бы сам. Возникает инклюзивное общество «фальшизма», без святых и героев, без различий мужского и женского, высокого и низкого, больного и здорового, а если они существует, то как традиция, то есть по инерции, в отсталых странах, которое, если они хотят стать «цивилизованными и демократическими», надо преодолевать. Философия перешла от защиты Бытия к апологии Ничто, теперь оно, отрицание и пустота, расчленяемые только электронными импульсами, которые обозначаются цифрами 1 и 0, объявлены подлинным содержанием всего.
Этот «тренд» к отказу цивилизации от религии, морали, других «высоких» культурных ценностей и основанного на них образа жизни наметился уже в ХIХ веке, что в борьбе с ними не увидел Ницше, а у(рас)смотрел его русский союзник по консерватизму К.Н. Леонтьев, посвятивший данному явлению специальную статью с характерным заголовком: «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения». «Все меньше и меньше сдерживают кого-либо религия, семья, любовь к Отечеству – именно потому, что они все-таки сдерживают, – считал он – на них более всего обрушиваются ненависть и проклятия современного человечества. Они падут – и человек станет абсолютно и впервые «свободен». Свободен как атом трупа, который стал прахом… Быть может, это так и нужно; но чему же тут радоваться?.. Не могу понять и не умею!»[3, 130]. В отличие от Ницше К. Леонтьев защищал культуруот техники, экспансии капитализма и промышленной революции, полагая, что она является последним рубежом в сохранении собственно человеческого общества. Если же говорить без преувеличений, то вопрос о прямой угрозе человеку еще не стоял, фактически он защищал личность от ее перерождения в «актора» (дельца, прагматичного деятеля).
Никто не может предвидеть будущее сколько-нибудь точно. К. Леонтьев, как и Ницше, тоже был бы удивлен, попав в наше время. Идеал среднего европейца практически осуществился, более того, распространяется в глобальном масштабе, религия, семья, любовь к Отечеству действительно попадают в маргинальное положение, но насчет «разрушения» он был бы вынужден признать, что ошибся. Крик о свободах стоит, внутренне люди атомизированы, все более бесчувственные, постэстетические (появился даже термин «undead» – не мертвые, хотя уже не живые), но общество не распалось, наоборот, все пронизано связями и коммуникацией, притом во всемирном масштабе. Вместо атомизации – тотализация, скученность и совместность приобрели невиданные никогда и нигде масштабы, «трупы», как от них бы ожидалось, вовсе не неподвижны, они мельтешат и перемещаются с огромными скоростями. Кроме поверхности земли, как было при жизни К. Леонтьева и Ф. Ницше – под землей, в/на воде, в воздухе, в космосе – во всех средах. Планета буквально кипит от разнообразного и многомерного функционирования «свободных человеческих атомов».
Но как эти люди-атомы могут действовать вместе без духовных регуляторов? «Я хочу такого общества, где я мог бы сделать преступление, но не хочу, а не такого, где я хочу сделать преступление, но не могу»,- говорил Ф.М. Достоевский, считая такими регуляторами мораль и религию. Без Бога, – полагал он – все позволено. А тут не только без Бога, но и без внутренних скрепов, однако, все движется, люди множатся, теснятся – и сосуществуют, не перекусали друг друга, «толерантны». При каких условиях и на чем держится общество, отказывающееся от норм культуры? По-видимому, только при условии, что возникает какой-то другой, «посткультурный» способ влияния на их поведение; что социальность трансформируется в новое качество или, может быть заменяется иной формой связи людей между собой. Какой?
Несмотря на споры по поводу определений, культура немыслима без табу, норм и регламентаций, общего представления о долге, стыде и совести, составляющих содержание моральных, религиозных и эстетических регуляторов. Это ценностно-рациональное отношение к миру. Оно ограничивает свободу индивида, его личные интересы. Эгоизм, «гордость», самодостаточность – самый большой грех в любой религии и подвергаются порицанию во всех традиционных обществах, включая социализм, требующих «служения» чему-то внешнему, высшему, Богу или социуму. Эти принципы служения элемента целому, индивида роду несовместимы с функционированием состоящего из акторов «свободного и холодного» – так называемого открытого общества, которое формируется в эпоху глобализма. Максимум, что в нем допустимо – правовое государство, потому что оно тоже стремится преодолеть остатки ценностного подхода к социальным проблемам вплоть до провозглашения «приоритета права над благом». Принципы служения, делающие общество «теплым и душным», тоталитарным, «закрытым» в нем преодолеваются. Другими словами, преодолеваются культура и личность, которые теперь, если и существуют, то в остаточной форме, как «традиция».
И напротив, общество определяется как «открытое», когда люди в нем действуют, руководствуясь принципом полезности и личной выгоды, опираясь на расчет. Все его члены – разумные эгоисты, механизм их взаимосвязи – эквивалентный обмен услугами. Когда не только экономика, а сама социальность – вся, превращается в товар. Внеэкономические формы поведения, характерные для сфер искусства, образования, врачевания, любовные, дружеские отношения или исчезли, или – продаются. Заменяются целе-рациональными, всегда направленными на эффективный результат. Не случайно Запад в настоящее время характеризует себя в терминах не культуры, а цивилизации. Оставшиеся недемократическими страны тоже стремятся не приобщиться будто бы к более высокой, нежели у них культуре, а «вступить в цивилизацию». Происходящее очевидное разложение культуры не встречает должного отпора, успешно и результативно, потому что оно служит дальнейшему техническому прогрессу, является его выражением. Современный распад культуры детерминируется будущим состоянием человеческих отношений.
В пределе, если исключить «пережитки культуры» и брать рациональность в действии, «состояние цивилизации» – это когда все вопросы регулирования жизни решаются технологически (социо- и психотехника, сексуальные технологии, техника общения и т.п.). Господствующие в современной цивилизации целерациональные отношения между людьми, это, по сути, технологический подход к миру, даже если он еще не воплотился в товары или «железную» технику. Технос не просто сфера, наряду с другими (техносфера), а именно то, что как когда-то культура, пронизывает все. Торжествует принцип пользы, расчета, автоматической обязательности. Если при приеме на работу практикуют предварительное тестирование и проверку на детекторе лжи, то совесть и профессиональная честь большой роли не играют. Если брак заключают как контракт, а ребенок рождается от совокупления шприца с пробиркой, то вопрос о любви и чувствах при создании семьи снимается. Если служба в армии стала профессией, то проблема патриотизма и священного долга перед Родиной не актуальна. Человеческое общение вытесняется социальной и гуманитарной техникой (Hi-tech). Когда-то офицера сажали под домашний арест, под честное слово. Теперь под «электронный браслет». Все решается «извне», в том числе в интимно-внутренней жизни, в сфере духа. Вместо воспитания личности к ней начинают применять психопрограммирование вплоть до применения Hi-Hume, «считывания» эмоций, контроля (для начала), а потом деконструкции и перекодирования сознания. Наиболее последовательные техноиды мечтают об изначальном конструировании человека – о дизайн-бэби. Генные инженеры во всю над этим работают.
В технологическую стадию постепенно перерастает и экономика, становясь «посткапиталистической». Без конкретных собственников и «гуру-управленцев», которых вытесняют логистические процессы. В ближайшей перспективе возможно образование интеллектуально-технологических систем, которые непосредственно, без финансовых расчетов будут объединять субъектов хозяйства, управления, а потом и жизни в некую общую транснациональную систему. Для функционирования таких систем нужен не экономический, а «технологический человек». С началом четвертой промышленной революции, он возникает все больше и лучше укладываясь в своих проявлениях в оператора на производстве или превращаясь в лишенного работы невольного паразита, носителя магнитной карточки, а лучше бы чипа в быту, которые от его имени представительствует в контактах с остальным миром[1].
* * *
Главная забота идеологов техногенного глобализма в настоящее время – как обмануть себя и других насчет того, куда идет дело, как замаскировать процесс самоотрицания. Возникла «потребность в непонимании». Любопытно, как ее пытаются реализовать через манипуляцию языком. «Имя ожидаемого результата эволюции очень и очень важно. Постчеловечность ассоциируется с бесчеловечностью, постчеловек – с нелюдью. Названия «киборг» или «биоробот» также не являются подходящими, поскольку изначально соответствующие устройства предназначаются для того, чтобы выполнять волю человека, а их выход из подчинения рассматривается как катастрофа. Между тем, название «техночеловек» как синоним и обозначение новой стадии эволюции «человека технологизирующегося» не только лучше характеризует существующую направленность эволюции, но и больше подходит для создания положительного ценностно-эмоционального контекста, столь необходимого для формирования мировоззренческой программы технобиоразвития» [6,19]. Мировоззрение нужно для программы технобиоразвития, а не человека! А понятие техночеловека (если без маски, то постчеловека, биоробота, киборга) наделяется сугубо положительным статусом, достичь которого желательно как можно скорее. Вслед за «телятами с отредактированным геном и гибридными курицами», к техноцентрах ведутся исследования по подготовке к редактированию генома человека. Сначала для «предупреждения болезней», а потом «по улучшению человека» вообще. И никаких сомнений в том, что общество мутантов — это хорошо. Чудовищная будто бы философия постправды(лжи)! На переднем крае. На наших глазах.
Таким образом, по мере роста возможностей технологического манипулирования людьми, культура как духовность, как механизм поддержания их социальности устаревает, становится ненужной. Отмирает и личность, даже «актор» (функциональный, но самостоятельный делец), на смену которому идет то, что от них остается. Техноиды: человеческий фактор (социотехнической системы) зомби (мыслящий без о-сознания зачем и для чего мыслит), агент (компьютерных сетей), персона-ж (виртуальный концепт человека). А потом следующая стадия, трансгуманистический техночеловек – киборг, биороботы, просто роботы. Если в перспективе и вместе – робовейник?
Этот технологический человек, «техноид», бурно протестуя против ограничения своей свободы культурными регуляторами, довольно легко смиряется, если они будут техническими. Лишение индивида имени, замена его номером и тем более «клеймение», всегда воспринималось как надругательство над достоинством человека. Но если номер обещают ставить лазерным лучом и хранить в компьютере, то у «прогрессивной общественности» особых возражений нет. Протестуют консерваторы, фундаменталисты и прочие критики техноглобализма. Слежка за гражданином, наружное наблюдение и письменные доносы– тоталитаризм, стукачество, но если посредством телекамер просматриваются целые кварталы и обо всем подозрительном предлагается звонить по специально объявленным «телефонам доверия», если из-за низкого рейтинга вы не можете выехать за пределы определенного региона проживания, это воспринимается как необходимость обеспечения общественной безопасности. Поставьте «телескринов» больше, наблюдайте на всех улицах, вычисляйте эмоционально неблагонадежных на всех станциях метро, умоляют обыватели будто бы «правовых государств». Обыск в форме ощупывания одежды руками отвергается как нечто унизительное (хотя теперь его открыто практикуют), но если по телу водят электронной палкой, все стоят как покорные бараны. И т. д. и т.п. Лишь бы не со стороны живых людей, не от имени культуры, техникой – и защитники прав и свобод соглашаются на самый тотальный контроль. Современные либералы незаметно, возможно для самих себя, перерождаются в техно(идов)кратов. Открытое гражданское общество становится поли-техницейским, оно закрыто и регламентировано не меньше, чем традиционные, культурные, разница в том, что закрытость здесь «усовершенствованная», технологическая. Власть в нем, как возможность реального влияния на массы и управления ими, переходит к владельцам информационных сетей, так называемой «силиконовой мафии». Однако сказать «мафия» — было бы слишком просто, по обывательски. Это новый правящий класс, в отличие от старых, исторических, это носители и творцы Иного, будущего целиком постчеловеческого мира, враги Homo Genus, которые по своему усмотрению могут «лишить слова», «забанить» любого демократически избранного политика, не исключая, как показывает поистине исторический и символический казус США, даже законного, при наличии всех его официальных полномочий, Президента. Человейник – за(от)крытое образование, част(ич)ным идеалом которого на данный момент, по-видимому, можно считать «государство-компьютер» типа Сингапура. В условиях постобщества демократия заменяется технократией.
Замену хотя и стандартных, одномерных, но культурных отношений между людьми на технологические можно считать рубежом превращения глобализации в глобализм. Этот «изм» – выражение перехода к жизни без оценки поступков с точки зрения греха и воздаяния, добра и зла, прекрасного и безобразного. Главное, не нарушать правила игры, требующие из всего извлекать пользу, вписываться в потребности дальнейшего роста производства и совершенствования техники. В традиционных обществах спорили о высоких целях, в глобальном человейнике – о высоких технологиях и комфорте. Они стали целями человечества. Комфорт по-русски – удобство. Цели современного человека, провозглашаемые, в том числе в России на государственном уровне – «удобства». И чтобы как можно ближе. Их наличие отождествляется со счастьем. Глобальный человейник– это общество, которое предсказывали фантасты-утописты начала 20 века. Одни с упованием, другие с ужасом. Рассматривая его с временной дистанции практического становления «мирового государства», Дж. Оруэлл писал о складывающемся механизме посткультурного развития человечества: «Будущее представляется все более ускоряющимся маршем технического прогресса: машины, избавляющие от физического труда, машины, избавляющие от размышлений, машины, избавляющие от боли, гигиена, высокая производительность труда, четкая организация производства, больше гигиены, рост производительности труда, лучшая организация производства – пока вы не окажетесь в знакомой уэллсовской утопии, тонко спародированной в «О прекрасном новом мире», рае маленьких толстяков» [7, 170]. Ну, все так и есть, только Оруэлл не предполагал, что люди будут считать это благом и среди них почти не останется сил, способных сопротивлятьсясвоему вы(пере)рождению , или даже видеть его. Что они не (за)хотят знать, когда и как их не будет. Что они пойдут по пути эвтаназии.
Глобальный человейник – это конец истории, точнее, конец социально-культурной истории человечества, в ходе которой сформировался традиционный Гомо сапиенс как разумное, но телесное, чувственное, ценностно-духовное, а не виртуально-информационное существо. Очевидно, что все, считающие себя представителями этого типа бытия, за сохранение культуры должны бороться. Объявивший «конец истории» Ф. Фукуяма совершенно логично доводит его до провозглашения «конца человека». «Биотехнология предоставит нам средства, позволяющие завершить то, чего не удалось специалистам по социальной инженерии. И тогда мы окончательно покончим с человеческой историей, поскольку мы отменим «человеческие существа» как таковые. И тогда начнется новая история, история по ту сторону человеческого»[цит. по: 8, 173].
Это людоедское = геноцидное = трансгуманное теоретизирование, которому нацистские идеи ХХ века годятся только в подметки (сам Фукуяма этих идей не разделяет, наоборот, он их критикует, специально доводя до логического конца) базируется на вполне реальных фактах и тенденциях развития современной цивилизации. Как с гордостью за успехи человеческого(?) прогресса сообщают газеты, Билл Гейтс, под лозунгом осуществления «капитализма без помех» запатентовал «исключительные права на использование человеческого тела как локальной беспроводной сети» (патент № 6 754 472). В заявлении компании Microsoft говорится, что человеческое тело – это всего лишь «объект интеллектуальной собственности, который подлежит лицензированию» и, следовательно, продаже. Да мало ли чего следует – после отказа человека от самого себя в контексте торжества «работающей на иное», глобально суицидной идеологии. Казалось бы, защитники демократии и прав человека в свете таких тенденций должны рвать на себе волосы и биться головой об стену, но мы видим почти олимпийское спокойствие, они оживляются только против культурных ограничителей, особенно если те нужны ради продолжения человеческого рода. Потому что современные либералы (в изумлении от коварства истории, повторим это еще раз), сами того не замечая, стали сторонниками тоталитаризма, только не политического, а технологического.Знамя свободы выпало из рук прогрессистов (фаталистов), отныне его несут антропоконсерваторы, лозунг которых: «Изменяясь, оставаться собой». Они — защитники свободы.
И теперь, глядя на эти тенденции, любой честно мыслящий автор – невольник, понуждаемый объективными обстоятельствами следовать по дороге Ницше, в соответствии с новой ситуацией, обязан признать, что вместо decadence (упадка воли к жизни) наступают ценности Mortido (отказа от жизни и воли к смерти).Под лозунгами прав человека, политкорректности и толерантности господствуют ценности самоотрицания и техницизма, идеология автогеноцида. Человечества! Его Бытия! [9]. Именно под давлением этих сил человека пора заносить в Красную книгу. Потому что он становится традицией, сохранение которой равнозначно продолжению его дальнейшего существования. Не видеть подобных тенденций могут только слепые и трусы. Или слепые, потому что трусы, будто бы оптимисты, а на самом деле «комфортники», «гламурники», «толерантники», прочие ленивые души и деятельные, но ограниченные технократы (как много их!), не понимать только те, кто мыслит не дальше хода е-2 – е-4 (кажется, большинство, и особенно, кажется – ученое). Не случайно эти то и дело по разным поводам ожидания апокалипсиса, его перенос на новые сроки. Потому что он происходит, здесь и сейчас, вполне реально. Не обязательно мгновенно, в дыму и пламени, а – эпоха. Глобального человейничества.
«Деградация вТехнос» = в иное = в состояние «пост» всего жизненного, феноменологического мира человека – так можно определить ее трагическую для человечества суть. Цифротехнократизм, идеология инновационизма, когда все вещи считаются существующими не для того, чтобы быть, работать, а скорее исчезнуть, замениться другими, более совершенными, «на другой день» еще более совершенными – этот растянутый во времени, непрерывный апокалипсис стал фактической целью переднего края технонауки, на котором его называют сингулярностью. И теперь, когда провозглашенная постмодернизмом смерть человека воплощается на практике, путем его поэтапной замены техноидами, потом киборгами и «трансхьюманами», его превращения из Homo sapiens в Homo dementia, в результате чего оно превращается в глобальный, регулируемый рейтингами человейник, задачей подлинной философии становится раскрытие закрываемых техноидеологической катарактой теоретических глаз человечества.
Итак, мы свидетели, кто способен и решается видетьдальше своего носа, называя вещи своими именами, что в современном обществе происходит глобальная «революция мутантов», ведущая к закату-концу Человечества. А в потенции, при продолжении такого развития, и всего живого на Земле. Антропоцен сменяется техноценом, как уже произошло на планетах, где мы «не находим ни жизни, ни разума». «Ибо материально воплощенная информация заключена, уже «сидит в вещах», — на любой мертвой планете, каждая из которых в контексте информационной онтологии представляет собой «спящий» Большой компьютер. Жизнь и Разум, познание – его, происшедшее на Земле пробуждение. Но теперь происходит их «падение в сон» по-научному. Умирание, выражающееся наступлением времени Mortido (стремлением разума к мертвому и искусственному). Фантасты, писавшие о самоубийстве цивилизаций по достижении ими определенного уровня развития – как никогда близки к истине» [10, 436].
Наша закатная = глобальная, а не только западная(по Шпенглеру) цивилизация. Смысл и надежду на продолжение ее существования(при)дает динамический консерватизм, призывающий к борьбе со стихией наступающего будущего с целью влияния на его разнородные тенденции. На это управляемое развитие (controlled development) можно надеться, опираясь на ту же новейшую науку, которая предполагает существование неопределенности и возможных миров. За сохранение «нашей реализации» одного из них, обеспечивающей продолжение бытия Живого, Исторического, Традиционного Человека!
ъ
Литература
- Ницше Ф. Сумерки кумиров. Соч. в 5 т. М., 2012. Т. 5.
- Гуревич П.С. Мизантропология как метанойя. // Человек. 2014. № 6.
- Леонтьев К.Н. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения. М., 2011.
- Зиновьев А.А. Глобальный человейник. М., 1997.
- Осипов Ю.М. Эпоха постмодерна. М., 2004.
- Алексеева И.Ю., Аршинов В.И., Чеклецов В.В. «Технолюди» против «постлюдей»: НБИКС-революция и будущее человека. // Вопр. филос. 2013. № 3.
- G. Orrwell. Wells, Hitler and the World State. L. 1970.
- Вирилио П. Информационная бомба. М., 2002.
- Кутырев В. А. Время Mortido. СПб., 2012.
- Кутырев В.А. Сова Минервы вылетает в сумерки (избранные философские тексты ХХI века). СПб., 2018.
[1]Анализируя процессы перерождения общества в технос, надо помнить, что они еще не захватили его на всю глубину: остаются живые социальные отношения, высокое и народное искусство, традиционная семья и мораль. Даже в экономике существуют очаги ее трактовки как обусловленного культурой хозяйства. Центром сопротивления превращению экономики в экономикс и технос в нашей стране, а может быть и мире, является направление «Философии хозяйства», возникшее в конце ХХ века при Московском государственном университете, с позиции и от имени которого, мы, собственно говоря, столь святотатственно осмеливаемся обличатьсуицидные тенденции современного прогресса [ 5].
