Иваненков Сергей Петрович. ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОРЕНБУРГЕ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

Иваненков Сергей Петрович

Главный редактор журнала «Credo new»

доктор философских наук,

профессор

S.P. Ivanenkov

Editor-in-chief of the magazine «Credo new»

Doctor of Philosophy, Professor

E-mail: credonew@yandex.ru

УДК — 378

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОРЕНБУРГЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Аннотация:  В статье содержатся воспоминания о первом  этапе жизни в Оренбурге. О работе в Оренбургском политехническом институте и переходе в  научно — исследовательский институт. Автор описывает события, в которых он принимал участие, когда был сотрудником политехнического института и искал возможности трудоустройства вне стен политехнического института. Выражает своё субъективное  мнение по поводу тех далеких событий и отношений.

Ключевые слова: воспоминания, Оренбургский политехнический институт, субъективное мнение, события и отношения.

MEMORIES OF ORENBURG

PART ONE

Abstract: The article contains memories of the first stage of life in Orenburg. About work at the Orenburg Polytechnic Institute and the transition to a research institute. The author describes events in which he took part when he was an employee of the polytechnic and was looking for employment opportunities outside the polytechnic. Expresses his subjective opinion about those distant events and relationships.

Key words: memories, Orenburg Polytechnic Institute, subjective opinion, events and relationships.

 

Разговор об Оренбурге, о том, как я в нем появился, и что этому предшествовало. Опираться я буду на воспоминания и на некоторые документы, переданные мной в архив.

Моё и наше появление в Оренбурге имело некоторые исторические предпосылки, мы имели к  этому городу  некоторое, хоть и отдаленное,  отношение. В 1919-1921 годах бабушка и дедушка  Ажар учились здесь  в  Совпартшколе. В то время Оренбург был столицей Кыргызской (Казахской) АССР, а позднее вошёл как  область в состав РСФСР и СССР.  Может где-то сохранились и какие-то документы, но воспоминания об этом периоде в семье Ажар точно имелись и сохранялись как семейные предания. Носителем этой истории была  Буба – бабушка Ажар. В конце 1970-х годов в Оренбурге в мединституте учился мой старший брат Виктор.

В 1980 году подходило к концу наше обучение на философском факультете МГУ, и нам прямо было сказано, что надо искать целевое направление в аспирантуру (далее – «целёвка»). Это было необходимое условие, и ни мой  предполагаемый красный диплом, ни какие-то другие обстоятельства во внимание не принимались. Целевое направление из любого института,  любого города страны надо было иметь на руках за полгода до окончания учебы, т.е. к февралю 1981 года.  Ситуация для  нас осложнялась тем, что мы вдвоём должны были найти два таких направления из одного города,  что  сделать было очень и очень непросто. Такие направления проходили не только через институты, но и обязательно через Министерство высшего образования, так как это был элемент плановой  экономики и решения  кадровых вопросов  в стране: с помощью «целёвок» страна и правительство решало проблему обеспечения кадрами учреждений на местах.

Если оценивать в целом идею целевых направлений и практику ее реализации, то можно сказать, что в свое время она была  оправданной. И государство, и молодой специалист были союзниками, их интересы – пусть не у всех и не всегда – но у значительной части совпадали. Страна и каждый институт  заранее – как минимум за 3 года – готовили себе  не просто кадровый резерв профессионалов и специалистов с высшим образованием, а пополнение и смену  научно-педагогического персонала со степенью кандидата наук. Молодые специалисты же гарантированно получали работу по специальности и – что имело тогда особое значение – на льготных условиях обеспечивались жильем. Однако в упомянутое время социально-политическое развитие страны в целом  уже шло по траектории «падения социализма», система планирования и распределения кадров тоже претерпевала трансформации, и нередко молодые специалисты – особенно обучавшиеся в Москве – имели свой взгляд на свое будущее и искали разные пути уклонения от этой «повинности».

В поисках «целёвки» я конце 1980 года  побывал в Брянске. Беседовал в БИТМе с зав. кафедрой философии Петром Ивановичем Роговым, который потом  стал депутатом Госдумы от КПРФ. Его наш вариант очень заинтересовал: два кандидата наук из МГУ, и при этом претенденты лишь на одну квартиру – это было выгодно. Но ему надо было посоветоваться с руководством  института, ибо целевое направление  подписывал ректор и визировал проректор по научной работе. Другой вариант был в Семипалатинске, откуда была Ажар, и исходил он зав. кафедрой философии мединститута, которая тоже хотела  получить двух выпускников МГУ.

Между тем, как  оказалось  при ближайшем рассмотрении,  ни Брянск, ни Семипалатинск нас не устраивали, потому что льгота на внеочередное получение жилья,  по действующему законодательству, полагалась лишь тем молодым специалистам, которые по окончании вуза не возвращались на родное место жительства, а осваивали новое.   Довузовская прописка у Ажар в Семипалатинске, а у меня в Брянске лишала нас льготы на получение жилья, а ждать квартиру в порядке общей очереди – это 20 лет жить у родителей. Следовательно, эти оба вариант  нам  не подходили. Мы давно решили  для себя, что жить надо отдельно от  родственников, у нас  к тому времени уже  был один ребёнок – Артём, и мы твердо решили искать  целевые направления в других городах страны.  Наш инспектор курса Ирина Степановна Власенко предложила нам две  «целёвки»… из Читы! Одного взгляда на карту страны было достаточно, чтобы понять, что оттуда выбраться невозможно ни  сейчас, ни в будущем, потому этот вариант тоже сразу был отклонен.

Найти две «целёвки»  надо было во что бы то ни стало! Интернета не было, по телефону  межгород – заявка заранее  и ждать несколько часов, да и, скорей  всего, телефонная беседа без личного общения могла не дать никакого результата. Поэтому мы включили все доступные каналы – а это родственники и знакомые из разных городов. И этот ход, как потом  показало время, оказался очень даже  не холостым выстрелом. Моя  сестра Елена обучалась заочно в Орле в институте культуры. В ответ на ее обращение зав.кафедрой философии  сказал, что рассмотреть этот вариант можно, но надо приехать лично, и разговор вести с ректором. От себя лишь пообещал поддержать нашу просьбу. Старший брат Виктор обучался в это время  в Оренбурге,  в мед. институте очно. И от него тоже пришла весточка, что есть шанс получить две «целёвки», но приехать тоже надо обязательно лично.

Начал я с Орла, ибо он был ближе: на поезде от Москвы 12 часов – это даже в то время считалось рядом. Потому мы решили, что это неплохой вариант. Добирался я до него и обратно  на автобусе, было очень утомительно, но зато в суточном доступе. Утром  я был в институте культуры. Пошёл прямо в приемную ректора. Мне сказали, что надо посидеть и подождать, ибо у ректора гость из Москвы.  Примерно через полчаса  из кабинета ректора вышла сияющая наша сокурсница Наташа Белова. Как оказалось, ректор только что подписал ей целевое направление в аспирантуру. Поэтому наш с ним разговор носил, скорее, формальный характер, поскольку он сразу сказал мне твердо «Нет», и объяснил, что может дать только одну «целёвку», ибо сам располагал  максимум двумя, одну из которых отдал пять минут назад. Кстати, впоследствии  Белова так и не воспользовалась этой «целевкой», но и нам заблаговременно ее не передала, как говорится  «собака на сене».

Оставался еще вариант  – Оренбург. Туда на автобусе не доедешь, и я   купил билет на поезд. В Оренбурге имелось как минимум четыре института, и шансы найти хороший  вариант дальнейшего обучения в  аспирантуре на философском  факультете МГУ были. По приезду  в Оренбург я первым делом стал искать брата, чтобы можно было у него переночевать, так как по всему раскладу,  за один день я никак не мог обойти все институты и уж тем более решить свой вопрос. Брата по указанному им адресу я не нашёл. Дом представлял собой какую-то убогую лачугу, что, как оказалось потом,  для Оренбурга  было достаточно распространенной картиной. Проблема старого жилья в то время стояла остро, да и сейчас она в полной мере не решена. Не найдя брата по указанному адресу,  я решил искать его на занятиях в мединституте.  В конце концов, безуспешно обойдя два  корпуса этого заведения, я решил, что  брат мне не особо и нужен, надо брать всё в свои  руки, и самостоятельно отправился на кафедру философии. Была уже вторая половина дня, мне надо было спешить, чтобы успеть в другие вузы.

На кафедре философии зав. кафедрой Леонид Антонович Касперович, выслушав мою просьбу, сразу сказал, что не верит мне и моим обещаниям вернуться в институт после аспирантуры. Не знаю, с чего он так решил, может, имел горький опыт на предыдущих аспирантах-целевиках, но не отказал, а предложил  приехать, два года поработать, и пообещал, что если мы зарекомендуем себя как надо, то он даст нам направления в аспирантуру.

Надо сказать, что от такого варианта меня изначально отговаривал мой научный руководитель по диплому Виктор Алексеевич Вазюлин, у которого я собирался продолжить свое образование. Когда мы с ним обговаривали возможные варианты дальнейшего обучения, он не сомневался в том, что я пойду в аспирантуру, и сказал, что ни в коем случае нельзя соглашаться на вариант  «сначала работа – потом аспирантура». В  данном случае, я полагаю,  он тоже опирался на свой опыт работы с будущими аспирантами. Мы с Ажар после некоторых размышлений также пришли к выводу, что вариант продолжения образования в аспирантуре  сразу после окончания факультета был для  нас  наиболее предпочтительным. Поэтому я поблагодарил зав.кафедрой мед. института и сказал, что  мы подумаем над его предложением.

К тому времени  мне уже надо было появиться в гостинице. Когда  я приехал утром и попытался  найти место для ночлега, это оказалось почти неразрешимой проблемой. Я пробовал попасть  в 2-3 гостиницы, но не удалось. И только в гостинице на Кировской, напротив кинотеатра, где свободных мест тоже не было,  тем не менее, мне любезно посоветовали занять очередь на возможное вечернее заселение. При этом обязательно следовало явиться  в 16 часов и подтвердить свое намерение проживать в этой гостинице. Поэтому я побежал в гостиницу. При моем появлении там в 16 часов, мне было сказано: «Приходите к 18 часам» – и это было почти гарантией на обеспеченный ночлег.  Оставалось только ждать, и, чтобы скоротать время, я отправился в кино, благо кинотеатр был рядом. В 18 часов меня разместили в номере, по-моему, с двадцатью кроватями, напоследок  пожелав спокойной ночи. Так что проблему со своим ночлегом я решил, хотя особо не выбирал, главное было не остаться на улице, так как дело было в январе, а зима была достаточно холодной. Относительно ужина и завтрака я тоже особо не заморачивался – купил беляши с кефиром. Ночью в номере было холодно, и мне пришлось укрываться своим тулупом, который, когда-то, во времена моей учебы в техникуме,  мне подарил брат. Но разнообразный опыт студенчества дает хороший опыт выживания.

 

 

 

Утром  часам к 11 я  поспешил в политехнический институт на встречу с зав. кафедрой философии Валентином Андреевичем Любичанковским. Он задал мне несколько вопросов обо мне и Ажар и сразу сказал, что  может дать своё согласие  на два целевых направления, но решает этот вопрос не он, а проректор и ректор. Сразу же предложил пройти к проректору по учебной работе Юрию Федоровичу Верещагину, заметив, что ректор Бурба уже на чемоданах, и практически Верещагин Ю.Ф. окончательно решает данный вопрос, следовательно, надо произвести  на него хорошее впечатление.

Юрий Федорович при встрече выглядел весьма импозантно, «как денди лондонский одет» – пришли мне в голову строки Пушкина.  Наша беседа была непродолжительной, говорил в  основном Валентин Андреевич. Верещагин внимательно выслушал, потом задал мне какие-то дежурные вопросы, и при мне сказал, чтобы Любичанковский готовил все документы в министерство. На мой вопрос,  нужно ли мне еще приезжать или куда-то обращаться лично, Валентин Андреевич ответил, что никуда более обращаться не надо, а ждать результата в деканате. Действительно, где-то через месяц  нас пригласили в деканат и сообщили, что министерство выделило нам два целевых направления от Оренбургского политехнического института. Таким образом, эти два человека – Любичанковский В.А. и Верещагин Ю.Ф. сыграли решающую роль в том, что мы появились в Оренбурге. Мы всегда это помнили и были благодарны  им  всю жизнь, не только в период пребывания в Оренбурге, но и позже, когда переехали в Санкт-Петербург.

После защиты диплома и окончания факультета мы ожидали начала экзаменов в аспирантуру. Я получил рекомендацию на  свою кафедру  «Истории марксистско-ленинской  философии», у Ажар все оказалось не так прямолинейно. Кафедра логики, на которой она специализировалась и защищала диплом, рекомендацию в аспирантуру ей – в числе шести других выпускников – дала, но объявила, что к себе берет из выпуска этого года только двоих парней. И хотя ее научный руководитель по диплому В.С.Меськов заверил, что место ей будет, надо лишь подождать пару месяцев, пока Министерство скорректирует свои планы, ждать в неопределенности она не захотела. Поэтому ей пришлось искать место в аспирантуре  вне философского  факультета. Она обратилась на кафедру философии естественных факультетов МГУ, которую возглавлял профессор Владимир Иванович Купцов. После собеседования на кафедре с заведующим кафедрой и заместителем заведующего кафедрой по работе с аспирантами А.Ф.Надточаевым Ажар получила рекомендацию в аспирантуру от этой кафедры, а после сдачи вступительных экзаменов на «отлично» Владимир Иванович пригласил Ажар под свое личное научное руководство. Она окончила аспирантуру и защитила с ним кандидатскую диссертацию. Забегая вперед, скажу, что впоследствии, уже на этапе докторских диссертаций, Владимир Иванович в качестве научного консультанта (у докторантов нет научных руководителей, есть консультанты) оказывал содействие в поступлении в докторантуру, выборе темы, работы над ней и выходе на защиту. На том этапе он взял под свое научное крыло и меня. Низкий поклон и вечная благодарность этому замечательному ученому и человеку!

Но вернемся к этапу поступления в аспирантуру. Жили мы в Доме Студента на Вернадского (ДСВ), хотя все другие, поступавшие в аспирантуру, жили в Ясенево. Мне удалось  это благодаря связям с Андреем Поповым, который на факультете занимался заселением, и с которым мы дружили на общей почве собирания  книг. Он по-дружески устроил нас в ДСВ, и мы там задержались не только на время экзаменов, но и на время зачисления в аспирантуру,  то есть, до 15 декабря. Точно так же мои связи по линии собирания книг с Марком Малером, работавшим на факультете,  помогли мне в подтягивании моего  французского для сдачи вступительного экзамена в аспирантуру. Его жена занималась репетиторством по французскому языку и согласилась позаниматься  с нами. Ажар это было не очень надо, а мне было необходимо, так как я очень плохо владел французским. Мы с Марком договорились, что за то, что его жена занимается с нами, я расплачусь с ним бартером – книгами. Супруга его, полагаю, даже не знала об этом. Таким образом, мы решили свои важнейшие проблемы – расселения и подготовки к экзаменам – за счёт неформальных связей на ниве собирания книг. Вообще наш клуб книголюбов на факультете  – это особая тема! Сергей Астахов, Юра Сахаров, Марк Малер, Андрей Попов – лет пять мы устраивали обмены и дружно пополняли свои библиотеки нужными книгами. Я в то время усиленно собирал Философское наследие.

Мой реферат для поступления читал мой руководитель В.А.Вазюлин. Все остальные проблемы вступительных экзаменов не оставили особых следов, поскольку сдача этих экзаменов  для меня  носила, скорее, формальный характер: ведь после сдачи  на «отлично» экзамена по специальности всё было ясно. Тем не менее, мне запомнилась сдача вступительного экзамена по истории КПСС. Сдавал я его доценту Николаю Михайловичу Рахманову, памятному мне еще с первого студенческого курса. Не знаю, помнил ли он меня, или мой ответ про три источника и три составные части марксизма удовлетворил его, но я получил свои пять баллов, хотя до меня именно он срезал  Наталью Белову, поставив ей три  балла. Уже не помню, какие вопросы она не ответила, но её ставка на то, что Рахманов помнит её с первого курса, не сыграла. Что касается французского, то я не очень переживал, хотя и слабо знал язык, так как до нас дошла установка кафедры французского языка  плохие оценки не ставить, поскольку им надо было набрать аспирантов, чтобы на кафедре была педнагрузка. С этим именно у кафедры французского языка всегда были проблемы,  у немецкого и тем более английского языков таких проблем не было.

Если говорить о связи с Оренбургом, то ни на этапе подготовки и сдачи экзаменов, ни все три года обучения в аспирантуре В.А. Любичанковский, и  уж тем более кто-то из ректората, нас не искал и никакими вопросами  и просьбами не тревожил. Так что можно сказать, что мы достаточно плавно и без  особых проблем  из студентов философского факультета превратились в аспирантов, и это был наш успех. Сразу надо сказать, что за все время обучения  нам в голову никогда  не приходила мысль «откосить» от распределения в Оренбург. Хотя вокруг нас  было много людей,  которые любыми способами пытались остаться в Москве.  Мы же хорошо понимали, что только в Оренбурге мы могли – как молодые специалисты – рассчитывать на  внеочередное получение жилья. Выбирая более комфортный вариант – Москвы или другого города, – мы теряли бы это важнейшее право.

Опуская московский аспирантский период, которому место в другой части воспоминаний,  перехожу ко времени окончания срока обучения в аспирантуре. В конце 1984 года я «обсудился»  и готовился  к защите кандидатской диссертации в январе 1985 года. Надо было определять свой дальнейший маршрут жизни и, в том числе, отдавать уже взятые на себя долги. Предварительно созвонившись с  В.А.Любичанковским, самолётом  лечу  в Оренбург. Мы встретились на кафедре, я предъявил ему отпечатанный автореферат с датой защиты и спросил про дальнейшие действия. Он  поздравил меня и вдруг со своей знаменитой улыбкой заявил, … что они  нас не ждут! Я впадаю в ступор. Как так не ждёте?! Мы не уклонисты, не собирались «куда-то делать ноги» и не искали никакого запасного варианта! Он мне – про изменение условий и отсутствие ставок. Тогда  я потребовал дать мне официальный отказ, чтобы я  мог перераспределиться через министерство.

Положа руку на сердце, его отказ не особо меня огорчил, потому что если нас двоих, выпускников МГУ, три года назад много где с охотой брали на работу, то  теперь, когда мы уже были парой без пяти минут кандидатов наук, выпестованных в стенах МГУ, – тем более. А Оренбург – не пуп земли и не столица мира, есть места и получше!  Валентин Андреевич, обрадованный моим мирным, без скандала и драки, принятием его отказа, уведомил, что для соблюдения всех формальностей надо идти к ректору. А ректором института за это время стал доктор технических наук, профессор Рамзес Талгатович Абдрашитов. Выслушал Валентина  Андреевича, всю историю про то, как три года назад я получил здесь два целевых направления, ректор, обратившись ко мне, попросил мой автореферат, бегло пробежался  по нему, и тут же очень положительно оценил его. Далее последовала картина, достойная экранизации. Исподлобья, что было у него в привычке, он вопрошает у Любичанковского, в чем проблема, почему тот не хочет  брать двоих выпускников МГУ, почти кандидатов наук. Ответ Любичанковского, что у него нет ставок, его не удовлетворил, и он вопрошает: «А что, у нас  выпускники МГУ, кандидаты наук валяются на дороге возле каждого перекрестка?» После чего наставительно заключает, что  вопрос ставок – это не его, заведующего кафедрой, вопрос. Любичанковский В.А. от неожиданности  теряет свою обычную уверенность и, с трудом подбирая слова, пытается  выкрутиться.

Вообще, для В.А.Любичанковского  ценность  выпускников МГУ была проблематичной, ибо сам не  имел базового философского образования и имел смутное представление  о ценности профессионалов, испеченных в МГУ. В свое время он, будучи по образованию физиком и выпускником Черновицкого университета, где-то и как-то «погорел» на философских проблемах науки:  имея весьма смутное представление об этом, он, видимо, не очень успешно пытался  решать их где-то на Украине, отголоски этого скандала дошли  до нас в виде сплетен и слухов. Сам Валентин Андреевич это тщательно скрывал.  В то время как ректор, доктор наук,  хорошо представлял себе всю ценность и выпускников МГУ, и кандидатов наук, и в возрасте до 35 лет, как для кафедры, так и для института, поскольку при аттестации вуза образование и научная степень преподавательского состава были значимыми показателями оценки  кадров  и кадровой    политики института. Ректор это прекрасно понимал, поэтому он  назидательно сказал: «Ни в коем случае не отказываться, а напротив, мы должны сделать всё, чтобы эти двое специалистов пришли работать в наш институт!» и пообещал решить проблему  ставок  к моему приезду. Точно так же, когда я предупредил, что приеду после защиты с сыном (Ажар продлевала аспирантуру еще на год, в связи с рождением дочери) и нам понадобится жилье, он ответил, что как ректор  решит этот вопрос в установленном законом порядке.

Итак, взяв на себя решение всех наших проблем, ректор  Рамзес Талгатович Абдрашитов решил нашу судьбу. Уж не знаю, как там крутился Валентин Андреевич, но к моему приезду ему удалось найти вариант моего трудоустройства. Об этом ниже я расскажу более детально. Выделение мне с сыном  места в общежитии тоже прошло не гладко, ибо поселили меня в одной комнате с преподавателем математики Малиновым, который никак не хотел освобождать мне место для сына. Я почти месяц спал с сыном  на одноместной кровати в комнате на втором этаже первого общежития. Это богоугодное заведение и сейчас страшно вспомнить, не то что там жить! Убогие потрескавшиеся стены без ремонта;  ситуация с даже не предполагавшейся горячей водой усугублялась отсутствием и холодной в дневное время; полночный гвалт студентов, ибо 5-этажное общежитие было студенческим, – список обещал быть длинным.  Но главная достопримечательность – единственный на все 5 этажей, постоянно забитый туалет!  Вследствие того, что на его коллектор  оказалось подвешенным еще и здание нового на то время, 3-го общежития, коллектор, просто не предназначенный для такого количества  отходов, естественно, задыхался. Время от времени он бунтовал, и тогда весь 5-этажный корпус, набитый людьми, оставался вообще без туалета. Впрочем,  решить эту проблему  по существу не удалось ни прежнему ректору, ни новому.

Как бы то ни было, но вопрос о моём трудоустройстве был на время решён, и как только я после защиты диссертации появился  в институте, то оказался в должности старшего преподавателя, но не на кафедре философии, а на кафедре научного коммунизма. Возглавлял кафедру Турцев Геннадий Васильевич, который был сослан на преподавательскую работу из обкома партии за пьянку. Это в то время считалось ссылкой и понижением статуса, да и в наше время  имеется такая практика – ссылать проштрафившихся управленцев в ВУЗы. Но, как говорится, сие не моего ума дело. Мне пришлось смириться с таким трудоустройством. Как потом выяснилось, два заведующих кафедрой, Турцев и Любичанковский,  что-то между собой не поделили и вели длительную войну. Вопрос начала моей преподавательской деятельности мог бы стать проблематичным, но их личные интересы в данном случае не имели значения. И, поскольку он  был решен на самом верху, его  надо было выполнять. Таким образом, в феврале 1985года я был зачислен на кафедру научного коммунизма, а в марте 1986 года,  пройдя по конкурсу, стал старшим преподавателем кафедры философии.

При этом этими перипетиями я особо не  заморачивался, так как  мне необходимо было кормить не только свою семью, но и помогать первой семье, которая  осталась в Брянске. По договоренности я посылал  своей дочери 20 рублей в месяц, и их надо было где-то найти, заработать сверх зарплаты, которая составляла 125 рублей до вычета подоходного налога в 13%.

Кафедра научного коммунизма тогда выступала ответственной за организацию Факультета общественных профессий (ФОП). Завкафедрой Турцев Г.В. и старший преподаватель Иван Нестерович Сурмач отвечали за его организацию и проведение занятий. Они сразу же предложили мне на полставки участвовать в этой деятельности. Это было 25 рублей, от которых я не собирался отказываться. И как же я вовремя оказался   в нужное время в нужном  месте! Один из оппонентов  этих деятелей, Иван Степанович Копылов, из-за того, что его студентов сняли с занятий, попал на занятие ко мне, хотя в этой аудитории в данное время было запланировано занятие И.Н.Сурмача. Чуть позже Иван Степанович в такой же ситуации, т.е когда  у него сняли студентов, вновь попал на мою лекцию, но уже не на ФОПе, а на обычном занятии по курсу научного коммунизма. Я расхаживал у доски, рассказывал и следил, чтобы студенты слушали и не теряли внимания. Иван Степанович на протяжении всего занятия что-то сосредоточенно писал. На мой вопрос об его мнении насчет проведенного  занятия  он сказал: «Я потом Вам всё  расскажу». Это «потом» было на очередном заседании кафедры. Речь шла, если мне память не изменяет, о развитом социализме  и тех его признаках, которые были сформулированы  и закреплены  в Конституции СССР 1977 года, в брежневской «Конституции развитого социализма». Самое значимое замечание, сделанное мне Иваном Степановичем на заседании кафедры, состояло в том, что я читал лекцию без бумажки. Это было «криминалом»! В результате постановили  обязать меня написать и представить на кафедре опорные лекции по курсу. Я как мог «динамил»  это поручение, но совсем от него открутился только в результате моего перевода на кафедру философии. Кстати, сами ведущие доценты все читали всё по бумажке, это я выяснил,  посетив открытые лекции. Странно было видеть, как глядя в пожелтелые бумаги, доценты долдонили уже изрядно залежалый материал (шел 1985 год, до начала «Перестройки» оставались считанные месяцы!!), не обращая внимания на аудиторию.  Но как бы то ни было, мы с ними дружно принимали госэкзамены, о чем есть даже фото в газете «Политехник».

В целом у меня остались противоположные чувства о периоде пребывания на кафедре научного коммунизма, но никаких личных претензий к его преподавателям не имею. Очень скоро я перевелся на кафедру философии, а чуть позже совсем покинул политехнический институт, отправившись в ВолгоУралНИПИгаз зарабатывать квартиру. Об этом чуть позже расскажу отдельно. Между тем, о времени пребывания на кафедре научного коммунизма сохранился интересный документ – стихотворение на мой день рождения, написанное Борисом Николаевичем Кавешниковым, заведующим методкабинетом от кафедры научного коммунизма. До прихода в институт он долгое время был корреспондентом газеты «Правда». Запомнился  мне еще очень  сердечной фразой, сказанной после смерти его матери: «Между мной и могилой более нет никого!» Я тогда не мог в должной мере оценить всю глубину сказанного, прочувствовав ее гораздо позже, когда  потерял своих родителей. Так что стихотворение  и это воспоминание – главное, что осталось у меня от  времени  пребывания на этой кафедре. Стихотворение я разместил на стенде профбюро, что возмутило Г.В. Турцева. Он расценил это как тщеславие, тогда как с моей стороны это было попыткой обратить внимание на факт, что коллектив товарищей может творчески поздравить своего коллегу не просто дежурным подарком в виде коробки конфет.

Кроме дополнительного источника дохода  от ФОПА, у меня был еще один легальный источник – Общество  «Знание». Началась эта история еще в Москве. На  4 курсе  у нас была общественная практика, в ходе которой нам полагалось  прочитать 5 лекций как раз по линии этого общества. Многие наши сокурсники впали в ступор: «Как читать?»  Ведь предстояло выйти в любую «производственную» аудиторию и рассказать что-то актуальное про науку, политику и т.п. Продолжительность лекции – 1 час, стоимость – 5 рублей. Я сразу готовился и потом спокойно отчитал все лекции за себя и за Ажар. Весть об этом пронеслась по курсу, и ко мне выстроилась очередь из желающих уступить мне право чтения этих лекций за себя. Уж не помню, сколько человек постучалось ко мне в дверь. Я никому не отказывал, меня официально приняли в общество «Знание»  лектором. Я накопил опыт чтения подобных лекций, и главное – у меня оказался разработанным целый цикл  лекций! Здесь была еще и одна привлекательная хитрость. Чтение подобных лекций на предприятиях шло по профсоюзной линии. Обычно оно проходило либо во время обеда, либо прямо во время работы, без отрыва от производства, даже были случаи, когда читал в микрофон. Поэтому ответственные от профкомов часто были готовы отметить все путевки разом, за одно посещение. Поскольку реально предприятие платило за них не из кармана рабочих, а из профсоюзного фонда, то никто этим не возмущался. Понятно, что этот способ профессионального зарабатывания денег был для меня весьма привлекательным.

Организация лекций в Оренбурге ничем не отличалась от  Москвы. И, конечно, я почти сразу постучался в дверь Общества «Знание». Первый раз мне подсказал, куда обратиться,  коллега по кафедре доцент Иван Иванович Гвоздик, который тоже постоянно читал подобные лекции.  Там меня весьма радушно встретили  две  женщины (их ФИО уже не помню, а в документах они не сохранились), обходились со мной любезно, я пил  с ними чай, и они тоже с нетерпением ждали моего кандидатского диплома, наличие которого влияло на отчетность по качественному составу лекторов. Помимо денежного интереса, здесь у меня был еще и информационный интерес – доступ к  источникам «для служебного пользования», открытый только для лекторов Общества «Знание».  Эти источники очень помогали, их можно было использовать на лекциях, но ссылаться на них было нельзя.  Я активно пользовался ими и хотел иметь их в своём распоряжении, но эти любезные женщины мне их не давали, а, как было предписано правилами,  уничтожали. Под самый конец нашего сотрудничества  они согласились передать мне эти сборники года за два, но при этом оформили акты об  их уничтожении. Эти  материалы я продержал у себя  в общежитии до переезда в квартиру в  1988 году, но при переезде  мы их уже не взяли, так как они устарели.

Была еще одна «шабашка». Выдал её нам ректор Р.Т. Абдрашитов. Руководитель Евсюков В.Н., исполнители Иваненков С.П. и Мархасина Алина Фраимовна. Любопытно, что этот договор с  Оренбурггаздобычей  на самом деле был  бонусом за выполнение другой, госбюджетной темы. Но Евсюков В.Н. и Мархасина А.Ф. не захотели за одни деньги делать  две темы и очень быстро  сбежали. Я остался один, и не будучи в состоянии в одиночку вытянуть две темы, был вынужден отказаться от договора с  газдобычей. Вот тебе и бонус! Видя такую «картину маслом»,  ректор и  проректор по науке Владимир Дмитриевич Шевеленко придумали для меня новую «морковку» – идею публикации моей  кандидатской диссертации в  виде монографии в издательстве Свердловского университета, как бы, под мою  предполагаемую докторскую. В результате «морковка» сработала, и  я один принялся за исследование областной статистики и заполнение сотни таблиц  в рамках госбюджетной темы!

Моя общественная жизнь шла параллельно. Я хотел активно участвовать в общественной жизни института и всего общества, как призывала партия. Я познакомился с Вадимом Валерьяновичем Шестовым  – редактором многотиражки «Политехник», он был рад нашему сотрудничеству.  Я начал с того,  с чего фактически начинал Перестройку  Горбачев М.С.,  который стал говорить о том, как много и сколько воды утекает, когда, к примеру, мужчина бреется и не закрывает кран, – с экономии ресурсов. Я, как будто, подхватил его тезис и написал статью «Экономия и бережливость», которая  увидела свет 8 октября 1985 года. В статье я писал о том, как надо экономить бумагу, ибо конспекты, которые студенты выбрасывают в мусор, не занимают тетрадь даже наполовину. Этой  темой я болел еще со времен  аспирантуры  МГУ, когда работал уборщиком на этажах, где жили студенты и аспиранты. Меня возмущало то, как студенты  фактически хищнически  относятся  к нашему богатству – лесу. То,  как мы относимся к своим богатствам, – это не только экономическая, но и нравственная, и ценностная позиция! Но там не  было возможности выразить ее публично, а здесь редактор сразу же согласился предоставить мне газетную полосу. В этом же номере газеты студентка Ольга Пыжова призывала жить активно, уделять внимание  не только учебе, но и досугу, беря пример  со студенческой жизни мединститута. Она отвечала в комитете ВЛКСМ за досуговый  сектор, и потом мы с ней очень дружили.

Следующая моя публикация «Привычка или духовный примитив» была  посвящена теме мата, она вышла в ноябре 1985 года. Люди не могут выразить свои мысли и чувства  богатым русским языком и обращаются к мату. Я сравнивал эту вредную привычку с курением: вред от курения всем известен, а  вот от мата не так очевиден.  Таким образом я пытался повлиять на общественное мнение и на поведение определенной социальной группы – студентов, в лице которых страна растила свой интеллектуальный и культурный потенциал, свою интеллигенцию. Тогда мат еще не стал таким рядовым и повсеместным явлением, как сейчас, но студенческие ряды уже захватывал довольно широко.

Редактор В.В.Шестов с удовольствием  печатал мои материалы. В то время он постоянно заходил в нашу преподавательскую и просил преподавателей именно с кафедр общественных наук написать что-нибудь про Перестройку или на актуальные темы повседневности –  время за окном уже становилось бурным и переменчивым. Однако особой популярностью «Политехник» не пользовался, поскольку писать бесплатно никто не хотел.

Интересно, что на это же время приходится и моё становление как социолога, которое в  ближайшем будущем  обеспечило мне возможность перехода в ВУНИПИгаз в качестве социолога. Но первое своё исследование я провел в институте на общественных началах.  Первая анкета – про то, какие качества важны для студента и какие нужно формировать в ходе обучения в ВУЗе. Мы впервые с помощью социологического исследования – не на уровне представлений, а на уровне общественного мнения, – зафиксировали разрыв между «хочу»  и «могу» в общественном сознании студентов. Этот ход подсказала мне моя интуиция. Анкеты раздавались среди студентов, исследование  было очень объемно и вручную его было очень трудно обработать. Обрабатывали его А.Ж.Кусжанова и студенты, среди которых  наибольшей активностью отличалась Ольга  Соловьева.

Далее мы с редактором задумали клуб «Камертон». Мы печатали анкету в газете, собирать ее предполагалось через специальный ящик, который разместили на выходе из 3-го учебного корпуса. Но мы понимали, что много анкет в такой форме обратной связи мы не получим. Поэтому редактор сам заносил целые  стопки газет в группы на занятия, и таким образом,  нам удалось собрать около 300 анкет. По результатам опроса я опубликовал статью «Нужен лидер коллективу», в которой призвал не бояться  позиции лидера, а мои студенты Ольга Соловьева и  Дима Михалёв написали две статьи. Но результаты этого исследования не нашли широкого отклика среди студентов, и мы решили изменить тематику.

Мы  запустили анкету «Про любовь». Анкет было много, и мы решили обработать их в виде диалога «Он» и «Она». Диалог опубликовали в газете  в ноябре 1986 года.  Исследование  и  его результаты были глубокими, а форма изложения результатов в литературной обработке, как мы полагали, будет доступна студентам  гораздо больше, чем  сухие проценты. Таким образом, мы искали разные средства для проведения воспитательной работы со студентами. Наша договоренность с редактором Шестовым в это время ещё соблюдалась, конфликт ещё не вспыхнул.

Далее мы провели полноценное и полномасштабное социологическое исследование среди преподавателей и частично изложили его результаты  в газете «Политехник» от 7 февраля 1987 года в статье «Климат, в котором мы трудимся». Это была последняя моя и наша статья, которая вышла  в многотиражке,  после этого ещё одна моя статья была сдана в  «Политехник», но она так и не увидела свет.

В это время  я вел бесконечные бои местного значения с ректором Р.Т. Абдрашитовым по поводу открытия социологической лаборатории. Он, как будто, не возражал и даже поддерживал. Но я подготовил штук 7 вариантов приказа ректора об открытии данной лаборатории, однако то ли по каким-то неведомым мне соображениям, то ли в силу своих каких-то качеств, от нежелания ли брать на себя ответственность, но ректор окончательный  вариант приказа об открытии лаборатории всё никак не подписывал. На мою сторону встал секретарь парткома  Виктор Константинович Щёлоков, но и его поддержка не дала искомого результата. Как оказалось,  Щёлоков действительно ходил к ректору, но, как говорится, в слабой позиции просителя, ибо в это время решалась его судьба – он уходил с должности секретаря парткома и искал место дальнейшего трудоустройства. Этим местом оказалась кафедра научного коммунизма, а учитывая отсутствие у него ученой степени даже кандидата наук, понятно, что в позе просителя он не многого мог добиться от ректора. Новый зав. кафедрой научного коммунизма Борис Кириллович Кучкин оказался ярым противником организации соц. лаборатории по причине… что сам хотел её возглавить. Он отказался визировать проект приказа, который уже завизировали зав.кафедрой политэкономии Елизавета Семеновна Щукина и зав.кафедрой философии Валерий Васильевич Кашин.

Предполагалось,  что работать в лаборатории  сотрудники  будут на платной основе.  В качестве сотрудников предварительно было получено согласие Кусжановой А.Ж., Сорокина О.Н., Литвиновой Т.С., Азиханова Ф.З. По поводу помещения тоже были варианты – в  частности,  комната в третьем общежитии, где мы работали на хоздоговоре под руководством Евсюкова В.Н.. Она долгое время стояла никем не занятая,  и мы вполне могли бы претендовать на неё, но без приказа ректора мы ничего не могли сделать. В результате воз под названием соц.лаборатория. так и остался на месте. Когда же «ушли» из ректоров Р.Т.Абдрашитова  и пришел А.Б. Козаченко, то сразу стало ясно, что это «варяг из Москвы» для галочки, а точнее, записи в трудовой книжке,  которому  уже было уготовано место в  министерстве, и все об этом знали. Его слабые попытки поддержать  мои усилия в деле открытия соц.лаборатории, также решить уже явно затянувшийся по обещанным срокам мой квартирный вопрос ни к чему не привели. Более того, к  его появлению в институте я уже  практически решил вопрос о своем переходе в ВУНИПИгаз в качестве молодого специалиста, и это гарантировало мне внеочередное получение квартиры.

Новый секретарь парткома Владимир Федорович Котов был в курсе моих битв, так как до этого он работал зав.кафедрой экономики, располагавшейся практически на одном этаже с кафедрами политэкономии, научного коммунизма и философии. Конечно же, до него доходили не только слухи, и он воспользовался  моей  ситуацией: проведение соц. исследования среди преподавателей было своеобразным тестом на готовность  работать в лаборатории. По крайней мере, примерно так он озвучил свою позицию в разговоре со мной. Вот почему мы с Ажар совершенно бесплатно, на общественных началах, можно сказать, «в кредит» согласились провести и обработать данное исследование. В организации поля нам помогал Фарих Закарьевич Азиханов – вечный аспирант Р.Т.Абдрашитова, которого сей «научный руководитель» использовал в затыкании дыр  и в самых различных целях, держа перед ним вечную «морковку» в виде защиты кандидатской диссертации.

В это время уже назревал конфликт между ректором Р.Т.  Абдрашитовым и секретарем парткома В.Ф.Котовым. Редактор Шестов встал на сторону  парткома в конфликте не только с ректором,  но и с комитетом ВЛКСМ. В борьбе с комитетом комсомола он затеял  «коммуналку», используя все рычаги, не гнушался как закулисных интриг, так и прямого наступления по линии парткома и Центрального райкома ВЛКСМ.

Комитетские ребята были частью нашими студентами, а частью – как зам.секретаря комитета по идеологической работе Сергей Воронков, секретари бюро механического факультета Олег Котовщиков и автомобильного факультета Дима Кулагин – нашими неформальными учениками и единомышленниками. И это был НАШ комитет. Поэтому наступление на него и целевым, и сопутствующим образом оборачивалось наступлением на нас, от чего мы вынуждены были защищать ребят и косвенно – себя. Этот конфликт мы описали в книге «Так закалялась сталь. История одной первички в эпоху перестройки».

В конце мая в  «Политехнике» вышла статья Касперовича Л.А. о том, что надо поставить под контроль проведение всех исследований в институте. Это был последний злобный плевок в хвост уходящего поезда, ибо  я уже сидел на чемоданах – в июне 1987 года я покинул политех и перешёл в ВУ НИПИгаз.     В то же  самое  время я активно сотрудничал с газетой  «Комсомольское племя». Проводил в редакции «круглые столы» по проблемам перестройки работы  комсомольских организаций, постоянное  анкетирование читателей газеты по различным проблемам, а результаты публиковал в газете. Организовал проведение выборов на конкурсной основе  секретаря комитета комсомола  в СПТУ 26 и др. – всё это повышало мой профессионализм на почве социологии и увеличивало шансы при поиске работы социологом. Или, как принято сегодня говорить, всё это оседало в  моем  портфолио.

Чеботарёв Федор Васильевич – председатель Райисполкома Центрального района. Я  был у него научным руководителем центра по ускорению промышленного развития района, созданного, по примеру Ленинграда, с целью  обеспечить ускорение НТП. Кстати, именно Чеботарёв пытался решить мой квартирный вопрос, как только появилась возможность. История такова. В преподавательском доме возле института освободилась двухкомнатная квартира. Нам она не подходила, поскольку мы  с двумя детьми разного пола претендовали  на трехкомнатную. Но Чеботарев сделал всё для того, чтобы на заседании квартирной комиссии придержать на уровне райисполкома эту квартиру и не распределить её никому. По этому поводу он даже вызвал к  себе ректора Козаченко, но вмешался профсоюз в лице председателя месткома Валерия Николаевича Морозова, который встал на защиту как наших интересов, так и – главное – интересов  очередников, которые могли получить эту квартиру не по временному варианту, а на постоянной основе, как улучшение  жилищных условий. Я сейчас даже не вспомню, кто именно ее получил, да, впрочем, я и тогда особо не знал их ФИО.

В тот период также мы выполнили исследование на знаменитой своими изделиями фабрике пуховых платков.  Этот хоздоговор был заключен с НИС политехнического института, так как других возможностей провести оплату работ  в то время не было. Руководителем хоздоговора назначили Кашина Валерия Васильевича, так как я  еще не был доцентом, а он на некоторое время стал заведующим кафедрой философии. Отношения с ним до выдвижения его на эту должность были вполне теплыми, но после стали решительно портиться, и в тот период были уже не очень дружественные. Тем не менее, он позволил  нам с Ажар выполнить все работы, тогда как сам получал зарплату на 40 рублей больше, нежели мы, ответственные и реальные исполнители,  хотя не понимал в социологии ровным счетом ничего и ни пошевелил и пальцем.

8 июня 1987 я, уйдя переводом из политеха, оказался в ВолгоУрал  НИПИгазе. История моего перехода имела почти детективный характер, и дело было так. В ноябре 1986 года в Челябинске проходили 6-е социологические чтения. Пригласительный билет на эти чтения мне передал социолог Владимир Васильевич Попов, который в то время работал в городском социологическом центре и плотно сотрудничал с Эльвиной Михайловной Виноградовой и особенно плотно с Валерием Васильевичем Редькиным. Узок был круг социологов в Оренбурге! С Виноградовой мы всегда с приятствием раскланивались, хотя она явно видела во мне конкурента и стремилась не допустить на прямые контакты с заказчиками.

Если честно, то я поехал в Челябинск с ясной целью –  найти место работы и жительства под гарантии получения квартиры. К этому времени уже истек год и пошел второй, в течение которого мне изначально была обещана квартира. Уже было ясно, что Р.Т. Абдрашитов выполнять свои обязательства не собирался, и я уже начал активно искать  варианты смены места жительства под гарантии  решения жилищного вопроса. Были мои письма в Белгород, Самару (тогда Куйбышев), ещё куда-то… Я ехал в Челябинск на встречу, прежде всего, с Нариманом Абдрахмановичем Аитовым – лидером Башкирского  социологического сообщества, возлагая на него определенные надежды. Однако на этих чтениях его  правая рука – Файзулин Фаниль Саитович, молодой доктор философских наук, с которым я уже был знаком  по линии Философского общества, сказал, что нам  как русским, а также,  поскольку мы кандидаты наук, в Уфе  ничего не светит. Он сказал мне об этом прямо, открытым текстом, и я ему очень благодарен, так как я не потерял время зря, ясность была очень важна.

Работали мы в «закрытом» городе Челябинск – 70. Там я попытался обратиться  к Льву Наумовичу Когану, с которым был  знаком тоже по линии Философского общества. Некогда я встречался с ним как с руководителем школы молодых философов. Как раз на школе молодого философа он очень высоко оценил моё  выступление на  секции и первым сказал, что мне надо писать докторскую диссертацию, используя  в качестве  исходного материала социологические исследования, но диссертацию писать по социальной  философии. Здесь он тоже прямо сказал, что искать трудоустройство в Свердловске практически бесполезно. И ему я также был благодарен за то, что не надо напрасно тратить время на поездку в Свердловск. Чем  и хороши такие общественные мероприятия – конференции, конгрессы и пр., так это тем, что там можно провести «разведку боем» сразу с несколькими людьми из разных городов.

Ещё  я установил контакты с коллегой, кандидатом наук из Нижнего Тагила, не помню её фамилию. Она обрадовала известием, что их секретарь горкома партии очень одобряет появление новых контактов с кандидатами наук, готовыми  приехать в город на трудоустройство. И надо сказать, что мы  чуть-чуть  туда не  уехали. Также я встретился с Вишневским Ю.Р., с которым был очно знаком, мы  вместе участвовали на конференции в Нижнем Новгороде по проблемам молодежи. Его труды по проблемам молодежи были очень интересными и содержательными. В это время  я только начинал свои научные интересы подчинять исследованию проблем молодёжи. Общение с коллегами было приятным, однако я не за тем туда приехал. Но Вселенная слышит наши желания!

Уже при отъезде из Челябинска мы стояли на вокзале с В.В. Редькиным и вели беседу за социологию в городе Оренбурге, просто по душам, ожидая нашего поезда в Оренбург. В этот момент к нему подошёл  человек, явно с ним знакомый, и на дружеской ноге стал с ним общаться. После традиционного обмена приветствиями, он обратился ко мне и представился: Беляков Вячеслав Петрович – зав. сектором социологии  ВолгоУрал НИПИгаз. Я, в свою очередь, сказал  про себя: кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии политехнического  института, в свободное время занимаюсь проведением социологических исследований, приехал в Челябинск на социологические  чтения для поиска  места работы в любом городе, где мне предложат варианты решения квартирного вопроса.

Беляков В.П. очень заинтересовался  моими данными, попросил какой-нибудь контактный телефон и сказал, что сразу после Нового года найдёт меня. Разговор наш состоялся  в конце декабря, а единственный телефон, который я мог ему дать, был телефон кафедры философии. Мы благополучно добрались до Оренбурга. И, если честно, то сразу после Нового года я не ждал никакого звонка, ибо эта мимолетная встреча на вокзале почти меня не затронула и не настроила на рабочий лад. Между тем, числа 5 января, когда я в институте вёл консультацию по философии, дверь аудитории приоткрылась, и меня  пригласили к телефону. Вполне возможно, что это была  наша лаборант Ольга Валентиновна. В телефоне я  услышал бодрый голос Вячеслава Петровича Белякова, который предложил мне приехать к  нему на работу в ВолгоУралНИПИгаз, захватив свои наработки по социологии.

На следующий день я, собрав свои отчеты по социологии, распечатки итогов результатов на ЭВМ, которые мне по наследству остались еще от Л.А.Касперовича Э.М. Виноградовой,  я  направился  на встречу  к Белякову. Наша встреча носила деловой и конструктивный характер. Его очень вдохновил вид распечаток, которые я умею читать. В то время ЭВМ еще занимала огромную комнату, а результаты анкетирования вводились в машину оператором. Работающая машина выдавала результаты в  виде распечаток  по запросу оператора или исследователя, который имел доступ к машине и мог самостоятельно задавать необходимые команды, чтобы ЭВМ могла выдать какой-то результат.  Этот результат затем надо было еще обработать. Судя по всему, сам В.П. Беляков имел весьма смутное представление об этом процессе, и ему очень хотелось иметь в своем распоряжении человека, способного считывать и интерпретировать результаты исследования. Я ему подходил по всем статьям. Он еще раз уточнил,   каковы мои условия перехода к нему в сектор, и я озвучил  главное условие – квартира для моей семьи.

Вячеслав Петрович предупредил, что сам он этот вопрос не решает, но займется его продвижением и поиском вариантов. Особо он зацепился за вариант молодого специалиста, каковым я на то время еще являлся. Мы расстались до следующего его звонка. Только после встречи с ним я стал выяснять, кто он такой и насколько ему можно доверять в таком сложном вопросе. Моя разведка увенчалась следующими сведениями:  что он бывший второй секретарь Ленинского райкома партии, которого «ушли» на «почётную» пенсию и «блатную» работу зав.сектором социологических исследований ВолгоУралНИПИгаза, так как, якобы, он перестал соответствовать высоким требованиям, предъявляемым к партийным деятелям в условиях Перестройки. Уж не знаю, чему он перестал соответствовать, но сдается мне, что он просто-напросто стал жертвой кампании «борьбы за Перестройку», в которой райкому надо было отчитаться за увольнение определенного количества «старых» партийных кадров, дабы никто и ничто более не могло тормозить Перестройку.

Вся моя  последующая работа под его руководством показала, что у него действительно была и деловая хватка, и умение работать с людьми и в коллективе. В свою очередь, его приход и « десантирование»  на должность зав.сектором социологии сломало планы Фариды Шамильевны Юльметовой , которая  уже готовилась занять это место. Ей оставались лишь некоторые формальности, но они оказались для неё непреодолимым препятствием. А вот Беляков В.П., несмотря на отсутствие какого-либо образования по социологии, оказался во главе сектора социологических исследований! Здесь ларчик просто открывался: он шёл по линии партии, а партия в то время еще сохраняла свою прежнюю руководящую и направляющую силу.

Партком  в лице его секретаря Коряка (ФИО  не помню) лоббировал  продвижение Фариды Шамильевны на место зав.социологическим сектором, но партком пойти против райкома не рискнул. Фарида Шамильевна быть просто научным сотрудником сектора не согласилась и ушла в «свободный полёт», точно не могу сказать, куда именно. В секторе оставался еще один сотрудник – Владимир Леонтьевич Рамаданов. По образованию он был не социологом, а психологом, хотя, как и я, выпускником МГУ, что в то время повышало его статус в глазах начальства любого уровня. Он занимал штатную должность научного сотрудника–психолога, а сектору надо было развернуть во всем масштабе именно социологические исследования. Кандидат философских наук, еще и имеющий опыт проведения социологических  исследований  для руководителя сектора Белякова В.П, был отличным вариантом, решавшим все его проблемы и снимавшим головную боль.

Как бывший партийный функционер, Беляков хорошо знал коридоры власти, был в этом специалистом: не прыгал через голову начальства там, где не надо было, но и не очень-то придерживался субординации, когда речь шла о важных для него вопросах. Он устроил мне «смотрины» у руководителя лаборатории экономических исследований Александра Николаевича Алешина.  Тот не очень напрягался по моему поводу, хотя сектор социологических исследований входил структурным подразделением  в лабораторию экономических исследований. Всю  известную мне историю А.Н.Алёшин действовал по принципу «ваши  львы – вы и спасайте», а в данном случае – «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», то есть, вопрос  кадров соц .лаборатории был вопросом Белякова В.П., которому Алёшин делегировал его решение, а его лишь попросил держать в курсе дел.

Руководство  института  в лице  директора Владимира Александровича Швеца тоже сразу заняло пассивную позицию, так как сам ВолгоУралНИПИгаз получал квартиры по разнарядке от объединения Оренбурггазпром, в чьих руках и находился этот вопрос.  Так что для решения квартирного вопроса Белякову В.П. надо было выходить наверх, к руководителю объединения Оренбурггазпром Сперанскому Борису Валентиновичу. Я так долго и детально описываю всю вертикаль власти, чтобы было понятно, сколько моему новому шефу пришлось  топтать коридоры  власти, решая кадровый вопрос для себя и жизненно важный квартирный – для меня. Ему нужен был свой квалифицированный специалист, а в условиях, когда в стране социологов еще нигде не готовили, этой деятельностью могли заниматься выпускники  философского факультета после соответствующей переподготовки.  Это еще не значило, что любой выпускник философского факультета мог  работать социологом, но в данном случае я являлся находкой для В.П. Белякова, поскольку имел уже приличный практический опыт. Ему было что терять и находить в моём лице, и в этом наши интересы совпадали.

                             (Продолжение следует)

Loading