Красиков Владимир Иванович. СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ И РАДИКАЛИЗАЦИЯ

Красиков В.И.

Всероссийский государственный

университет юстиции

д.ф.н., проф.;

Krasikov V.I.

All-Russian State

University of Justice

Ph.D., prof.;

E-mail: KrasVladIv@gmail.com

УДК: 316.752.4

 

СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ И РАДИКАЛИЗАЦИЯ[1]

 

Аннотация: В этой статье мы ставим своей целью рассмотреть взаимодействие средств массовой информации, новых и традиционных, с массовым же человеческим восприятием — под углом зрения его радикализующего потенциала.

Реализуя эту цель, мы в первой части статьи определяемся с пониманием «радикализации» в приемлемом для нас методологическом формате.

Вторая часть статьи посвящена обсуждению когнитивных механизмов взаимосвязи медиа и радикализации в методологических рамках «теории социального научения». Также использованы концепты «теории установления повестки дня» и «теория прайминга».

 

Ключевые слова: когнитивная и поведенческая радикализация, средства массовой информации, социальное научение, когнитивные подходы

 

 

MEDIA AND RADICALIZATION[2]

 

Abstract: In this article, we aim to consider the aspect of the possible radicalizing influence of the media on human perception.

Realizing this goal, in the first part of the article we define the understanding of «radicalization» in a methodological format acceptable to us.

In the second part of the article, we discuss the cognitive mechanisms of the relationship between media and radicalization within the methodological framework of «social learning theory». We also use the concepts of «agenda setting theory» and «priming theory».

 

Key words: cognitive and behavioral radicalization, media, social learning, cognitive approaches

 

 

Введение

С древних времен радикальные группы использовали все возможные в свое время средства информирования масс – сначала с помощью граффити, монет и плакатов, потом печатного станка – для распространения пропагандистских и вербовочных материалов  и продвижения своих идей. В наше время медиа-возможности значительно расширились и продолжают расширяться. Пионером внедрения новых медиа-технологий в пропагандистскую и вербовочную практику, похоже, можно считать печально известную «Аль-Каиду»,[3] которая стала систематически их использовать для массированного миссионерства и чуть ли не глобального охвата своих потенциальных сторонников и новобранцев. С конца 1980-х она уже использовала новые технологии аудио- и видеозаписи, позже перешла к разработке более сложных видеороликов, высококачественных журналов и уже в 1990-х стала появляться в Интернете с помощью веб-сайтов, чатов и форумов только для своих [1. С.5-8].

С тех пор радикальные группы – и правые, и левые, и религиозно-экстремистские – занимаются созданием музыки, альтернативного радио и телевидения, анимации и видеоигр как форм трансляции своих идей. Сторонники крайних идей прочно закрепились в широко распространенных социальных сетях, включая Facebook, Twitter (X), Instagram[4] и YouTube, у нас это ВКонтакте и Одноклассники. Даркнет[5] также предоставил новые возможности для более скрытного общения, равно как и мобильные средства связи, такие как WhatsApp и Telegram, причем последний многие считают предпочтительной платформой ИГИЛ[6] [3].

Существует много разнохарактерных исследований влияния средств массовой информации на формирование агрессивного поведения и распространенность насилия в обществе, равно как и теорий, объясняющих природу «восприимчивости зла», последствия потребления экстремистского контента и механизмы поведенческого копирования-подражания. Причем обобщения здесь делать довольно-таки трудно [4].  Но, несмотря на эту богатую литературу, мало что известно о масштабах воздействия различных типов средств массовой информации на радикализацию, особый тип девиантного результата с когнитивными и поведенческими измерениями. То есть мы на самом деле не знаем, повышают ли телевидение, Интернет и видеоигры вероятность радикализации, в какой степени и каковы эффекты этих различных средств массовой информации.

 

Радикализация в контексте средств массовой информации

В последние годы радикализация стала интенсивно обсуждаемым понятием в исследовательской литературе [5] и обычно используется для обозначения процесса изменений, через который проходят люди на пути усвоения крайних мировоззренческих позиций и к участию в противоправных акциях. Причем исследователи все чаще утверждают, что радикализация означает принятие идей, которые могут привести к насильственным антиобщественным действиям [6]. Тем самым можно говорить о двух различных, хотя и взаимосвязанных результатах радикализации, когнитивном и поведенческом, аналогично различиям между криминальными знаниями и преступным поведением.

Когнитивная радикализация ведет к убеждениям в оправданности насилия в защиту какого-либо дела или идеологии. У небольшого числа людей, придерживающихся подобных радикальных взглядов, может развиться чувство личного долга самим участвовать в актах дестабилизации существующего порядка вещей, и они могут тем или иным образом провозглашать такие намерения. Однако даже среди тех, кто выражает такие намерения, на самом деле лишь незначительное меньшинство действительно когда-либо примет участие в насильственных действиях.

Можно предположить, что не все практики-радикалы обязательно сильно «подкованы» в идейном отношении, однако, по всей видимости, когнитивная радикализация почти всегда является необходимым предшественником радикализации поведенческой. Поэтому важно рассматривать когнитивный и поведенческий аспекты как два разных, хотя и взаимосвязанных, результата радикализации. Действительно, почему некоторые люди оказываются восприимчивыми к радикальным взглядам, а другие — нет, и почему некоторые из тех, кто придерживается радикальных взглядов, начинают вести себя радикально, а большинство — нет. Скорее всего, многое можно объяснить контекстом воздействия или наличия факторов, как риска, так и защиты в биографии человека, например, жертвы дискриминации, или, наоборот, личности с сильными социальными связями [7].

Так вот одним из наиболее часто упоминаемых предполагаемых факторов риска является воздействие средств массовой информации, при этом чаще всего в наши дни имеется в виду Интернет. Однако Интернет — не единственная форма средств массовой информации, которая потенциально может увеличить риск радикализации, поскольку используется в качестве средства распространения провоцирующего контента. Есть и другие формы как «старых», так и «новых» медиа: телевидение, радио, музыка, печатные средства массовой информации, социальные сети и видеоигры. Кроме того, помимо простого воздействия, существуют и другие аспекты взаимодействия человека со средствами массовой информации, такие как их частота, продолжительность и интенсивность воздействия.

Традиционно считается, что телевидение является одной из основных платформ, которые экстремисты используют для радикализации новых сторонников и рекрутинга потенциальных новобранцев. Все помнят недавние и давние трансляции зверств террористов. Нетрудно предположить, что все более «зрелищные» террористические атаки часто замышляются с целью их широкого освещения и распространения в новостных лентах. И по мере того, как террористические акты получают более широкое освещение на телевидении, возрастает интерес к этим группам и в Интернете. Спутниковое телевидение позволяет радикальным проповедникам и правым экстремистам напрямую вещать в дома миллионов людей.

В последнее время развиваются и становятся довольно популярными новые формы цифрового разговорного радио и подкастов, подхваченные комментаторами, аналитиками и пропагандистами, предлагающими специализированные программы, посвященные конкретным темам. Онлайн-радио и подкасты, особенно посвященные миграции и теориям заговора, часто бывают источником радикализации, в частности, ультраправых.

Наконец, Интернет, которому в последние годы уделяется основное внимание исследователей, создает среду, особенно благоприятную для деструктивной индоктринации. Ведь Интернет — это пространство, в котором отсутствует надзор, регулирование и контроль, когда речь идет о таких вещах, как разжигание ненависти и радикальном контенте. До сих пор можно найти в сети онлайн-журналы  Inspire Аль-Каиды или Dabiq ИГИЛ, видео с обезглавливанием или манифест Андреса Брейвика. Точно так же Интернет облегчает людям поиск взглядов и мнений, которые менее приняты в обществе в целом, равно как и общение с единомышленниками и группами, которые разделяют такие же взгляды и мнения. Помимо доступности, Интернет также обеспечивает быстрый и частый доступ к такому контенту и группам. В результате люди погружаются в радикальные сети и сообщества, которые укрепляют их девиантные установки, плюс устанавливают онлайн формы социального контроля над ними. В некоторых случаях привязанность человека к своим онлайн-ассоциациям и сетям может быть столь же сильной и даже сильнее, чем к их офлайн-ассоциациям. Кроме того, когда человек погружается в онлайн-среду, в которой налицо господство одной и, как правило, крайней идеологической позиции, тогда эта среда превращается для неофита в «эхо-камеру», способствуя предвзятости, поляризации и экстремизму мнений.

 

Когнитивные механизмы радикализующего влияния средств массовой информации

Но простое знакомство с радикальным контентом вряд ли заставит человека вдруг оправдывать идеологически мотивированное насилие, поддерживать экстремистскую группу или пытаться совершить насильственный акт. Все же деструктивная индоктринация действует в первую очередь на тех людей, которые готовы к ее более сочувственному восприятию всем своим предшествующим развитием или же специфическим контекстом. Приемлемой методологической основой для понимания взаимосвязи медиа и радикализации представляются концепции А. Бандуры – «теория социального научения» и ее более поздний вариант «социально-когнитивной теории» [8]. Согласно им повторяющееся воздействие сообщений и изображений, относящихся к экстремизму и воспринимаемых сочувственно некоторыми людьми, в силу их психологических особенностей возраста, идеологических предпочтений или религии, может привести к моральному дистанцированию от пострадавших и, в конечном итоге, к радикализации. Например, подчеркивая «плохие дела» жертв, такие как их участие в формах угнетения или преследования виктимных групп (или таковыми считающимися), можно предположить, что они «заслуживают» наказания. Насилие здесь является как бы «возмездием» и оно незначительно в свете прошлых действий пострадавших.  В более общем плане повторяющееся воздействие сообщений и изображений насилия может привести к «эмоциональной десенсибилизации», которая будет способствовать радикализации, поскольку облегчает оправдание или поддержку применения насилия [9, С.126]. Также возможно, что человек, относящий себя, по тем или иным причинам, к виктимной группе, может почувствовать чувство косвенной групповой несправедливости или напряжения, подвергаясь воздействию изображений или сообщений о тяжелом положении конкретной группы, с которой он себя идентифицирует.

Соответственно, теория социального научения рассматривает принятие радикальных взглядов и поведения как усвоение (интериоризацию, «овнутрение» внешнего) – так же, как и принятие социально одобряемых идей и поведения. Научение, будь оно радикальное или, напротив, в рамках имеющихся норм,  происходит, в первую очередь, через различные контекстные группы, в которые включен реципиент, такие как сверстники, семья, члены социальных сетей и средства массовой информации, которым человек придает разную степень важности или легитимности.

Радикальному поведению научаются тогда, когда оно подкрепляется – со стороны «значимого окружения», единомышленников – сильнее, чем социально одобряемое. Это возможно в рамках так называемых дифференциальных ассоциаций [10] или виртуальных радикальных групп в Интернете, в онлайн-социальных сетях. Они также предоставляют модели для подражания и источники подкрепления, благодаря которым человек узнает о том, какого рода социальную реакцию он может ожидать, приняв идентичность и соучастие.

Также теория социального научения и когнитивные подходы описывают влияние медиа с точки зрения взаимного детерминизма: когда существовавшие ранее предубеждения формируют и определяют потребление медиа, и это потребление еще больше укрепляет эти прежние убеждения. Действительно, по словам многих бывших экстремистов, они не просто натыкались на радикальный контент и группы в Интернете, но и активно их искали. Недавние исследования показали, что потребление радикального контента, который активно ищет пользователь, оказывает большее влияние на усиление радикализации, чем потребление радикального контента пользователем, который просто наткнулся на него [11].

Самостоятельный отбор похожих групп и идеологически конгруэнтных медиа приводит к созданию уже упомянутой медийной эхо-камеры, в которой человек погружается лишь в тот контент и в те ареалы онлайн социальных сетей, которые усиливают существующие установочные тенденции и блокируют альтернативные взгляды. Эхо-камеры характеризуются высоким уровнем изолированности и изоляции – как от идеологически чуждых групп в онлайн-сетях, так во многом и от прежнего офлайн-окружения.  Эхо-камеры также повышают вероятность того, что идентичность отдельных членов группы все больше совпадает с идентичностью групповой. И хотя эхо-камеры существуют и в офлайн-режиме, эффект онлайн эхо-камер сильнее, поскольку онлайн-среда обеспечивает более частый и регулярный доступ, обеспечивая, тем самым, большую стабильность для новой идентичности.

Также важно учитывать то, как действуют средства массовой информации и как они влияют на восприятие людьми проблем. Согласно «теории установления повестки дня», неоднократное обсуждение определенной темы в средствах массовой информации служит для привлечения внимания потребителей к этой теме, подчеркивая, что это то, о чем они должны заботиться [12]. Человек может сначала познакомиться с террористической группой и ее требованиями, когда он читает новости, освещающие нападение. Атаки «Аль-Каиды», живописуемые во всех основных средствах массовой информации, привели к значительному увеличению числа поисков этой группы и их пропагандистских материалов в Интернете.

Связанная с предшествующей, «теория прайминга» предполагает, что средства массовой информации наряду с «назначением» повестки также вводят в сознание людей и неявный нарратив отношения и оценки, или того как люди должны относиться к этому (мягкое подталкивание, имплицитное навязывание определенной оценки) [13]. Наверное многие из нас неоднократно удивлялись довольно странным обстоятельствам, которые форматируют информационные потоки в крупных масс-медийных идеологических локациях: будь то «свободного мира» или формирующихся сейчас глобальных панрегионов (Россия, Китай, Африка, Латинская Америка и пр.) Темы и проблемы, события – одни и те же, меняются сразу и как по команде. Идеологический формат также строго выверен и настолько же одинаков: либо «плач Ярославны», либо торжественные оды. Причем и охват, и повестки, и форматы тотальны: и ТВ, и цифровое радио, и интернет-каналы, и онлайн социальные сети.

Таким образом, средства массовой информации денно и нощно работают над созданием нарративов по определенным вопросам. Они как бы «засаживают» человека  определенной отобранной информацией, унавоживая наше сознание теми ингредиентами, на почве которых взойдут ростки того восприятия реальности, которая  по каким-то причинам нужна авторам нарративов.

 

Заключение

Итак, очевидно, что существует множество способов, с помощью которых различные типы средств массовой информации могут способствовать формированию у человека радикальных взглядов, а в некоторых случаях и подталкивать к участию в противоправных актах. Выбрав наиболее методологически приемлемое для нас понимание радикализации, мы рассмотрели ее основные когнитивные формы, реализуемые во взаимодействии различных СМИ, их старых и новых форм, с массовым восприятием людей. Тем не менее, представленные здесь соображения следует рассматривать как введение в вопрос и предварительное очерчивание проблемно-предметного поля для дальнейших изысканий.

 

Литература

 

  1. Lieberman J., Collins S. Violent Islamist extremism, the Internet, and the homegrown terrorist threat. United States Senate Committee on Homeland Security and Governmental Affairs. 2008. https://fas.org/irp/congress/2008_rpt/violent.pdf

 

  1. Gareth O., Savage N. «The Tor Dark Net». Accessed December 13, 2016.

https://www.cigionline.org/static/documents/no20_0.pdf

 

  1. Weimann G. Going dark: Terrorism on the dark web // Studies in Conflict & Terrorism. 2016. 39(3), 195–206. https://doi.org/10.1080/1057610X.2015.1119546

 

  1. Зубакин М.В. Насилие в СМИ: теории и исследования // Вестник Пермского университета. 2017. вып.4. С.584-595. https://cyberleninka.ru/article/n/nasilie-v-smi-teorii-i-issledovaniya

 

  1. Сакаев В.Т. Понятие радикализации: обзор научных подходов в современной зарубежной литературе // Антиномии. 2021. Т. 21, вып. 2. С. 45–72. https://cyberleninka.ru/article/n/ponyatie-radikalizatsii-obzor-nauchnyh-podhodov-v-sovremennoy-zarubezhnoy-literature

 

  1. McCauley C., Moskalenko S. Understanding political radicalization: The two-pyramids model // American Psychologist. 2017. № 72 (3). pp. 205-216.   https://doi.org/10.1037/amp0000062

 

  1. Wolfowicz M. et al. PROTOCOL: What are the effects of different elements of media on radicalization outcomes? A systematic review // Campbell Systematic Reviews. 2021. V.17. Issue 1. https://doi.org/10.1002/cl2.1148

 

  1. Ранджан Р. Теоретический анализ зарубежных когнитивных теорий личности // Baikal Research Journal. 2021. Т. 12. № 1. https://cyberleninka.ru/article/n/teoreticheskiy-analiz-zarubezhnyh-kognitivnyh-teoriy-lichnosti

 

  1. Пашукова Т. И. Воздействие сцен экранного насилия на эмоциональную сферу старшеклассников с разной гендерной идентичностью // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Образование и педагогические науки. 2023. Вып. 3  (848). С. 121–128. https://cyberleninka.ru/article/n/vozdeystvie-stsen-ekrannogo-nasiliya-na-emotsionalnuyu-sferu-starsheklassnikov-s-raznoy-gendernoy-identichnostyu

 

  1. Щербаков Г.В. и др. Развитие научных взглядов на преступное поведение: к социальному научению через теории психодинамики, социального окружения и дифференциальной ассоциации // Прикладная юридическая психология. 2020. № 3(52). С. 6–18. https://cyberleninka.ru/article/n/razvitie-nauchnyh-vzglyadov-na-prestupnoe-povedenie-k-sotsialnomu-naucheniyu-cherez-teorii-psihodinamiki-sotsialnogo-okruzheniya-i

 

  1. Frissen T.Internet, the great radicalizer? Exploring relationships between seeking for online extremist materials and cognitive radicalization in young adults //Computers in Human Behavior. 2020. № 114. Article 106549. https://doi.org/10.1016/j.chb.2020.106549

 

  1. Казаков А.А. Теория установления повестки дня: основные подходы и направления исследования в российской политической науке // Вестник Московского университета. Сер. 12. Политические науки. 2014. № 3. С. 41-56. https://cyberleninka.ru/article/n/teoriya-ustanovleniya-povestki-dnya-osnovnye-podhody-i-napravleniya-issledovaniya-v-rossiyskoy-politicheskoy-nauke

 

  1. Нуркова В.В. и др. Иерархическая регуляция непроизвольной памяти: включенность в деятельность, уровневые эффекты и судьба фоновых стимулов // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2023. № 2. С. 154–182. https://cyberleninka.ru/article/n/ierarhicheskaya-regulyatsiya-neproizvolnoy-pamyati-vklyuchennost-v-deyatelnost-urovnevye-effekty-i-sudba-fonovyh-stimulov

 

[1] Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-00080, https://rscf.ru/project/23-28-00080/

[2] The study was supported by the Russian Science Foundation grant No. 23-28-00080, https://rscf.ru/project/23-28-00080/

[3] Запрещена в РФ.

[4] Эти социальные сети запрещены в РФ.

 [5] Даркнет представляет собой очень небольшую и труднодоступную часть Глубокой паутины (или Deep Web, который в тысячи раз больше, чем «нормальный» Интернет или Surface Web, доступный среднему пользователю [2]). На долю же Даркнета приходится менее 0,01% сайтов в Интернете: сравните – около 45 тыс. сайтов Даркнета и сотни миллионов обычных. Однако Даркнет труднодоступен и опасен для обывателя.

[6] Запрещен в РФ.

Loading