Меньшикова Елена Рудольфовна. Сквозная апория «парадокса лгуна» (Зонг-фантазия на тему Филета)

Меньшикова Елена Рудольфовна

Новый Институт Культурологии (Москва),

кандидат культурологии, теоретик, независимый эксперт

Menshikova Elena Rudolfovna

New Institute for Cultural Research (Moscow), Candidate of Cultural Research, expert

УДК 820

Сквозная апория «парадокса лгуна» (Зонг-фантазия на тему Филета)^[1]

Аннотация: Прецедентов с обиженными инфантами 30-40 лет становится все больше – они эмоционально не воздержаны, ибо находятся в искусственной коме инфантилизма, в которой ‘желание’ заменило ‘жертвенность’, и явно лицемерны, отчего Праздник непослушания, развешивая вкруг планеты мигающую гирлянду конфликтов и войн, создаёт турбулентную зону, в которой точки бифуркации вынесены наружу – за орбиту здравого понимания, обращая Сознание в тишайшего Сфинкса, плодя гипотезы. Крылатое выражение вольно-невольно может стать «крылатой ракетой» – и разрушить весь мир, плох он или хорош, но теория, создаваемая предчувствием научного поиска, может помочь сохранить его в здравии и во плоти божественного замысла, но при одном условии: при соблюдении покоя и воли Сознания – непременном паритете Ума, что парадоксами множит как сущности, так и сомнение, чьи ментальные альбатросы форматируют наше понимание. Так гипотеза, основанная на парадоксе, формирует Образ Понятия, и тем самым строит фундаментальный каркас мировоззрения, не умаляя слонов, и не забывая кита. В нашем мире лжец (он же лгун) как жена Цезаря, оказывается вне подозрения, и, значит, обсуждения, а его фигура столь прозрачна и нано-технологична, что давно впаяна в ‘шкалу погрешностей’ всякого восприятия, – и это тот беззубый кашалот, что подставил свою спину столпам мышления, отчего не только маячит мудрой черепахой, но и воспринимается весёлым Буддой. Время от времени кит открывает свой рот – и все мы оказываемся в его глотке, а сам лжец – вне Закона, вне конфликта, но в Праве: в правовом поле Абсолюта, которому ведома только доктрина исключительности и привычен пурпур бесстыдства.

Ключевые слова: Сознание, парадокс лжеца, Образ понятия, сингулярность, ‘множественная единичность’, Смысл, насилие, континуум, дихотомия, лицемерие, двоемыслие, формальный захват.

THE THROUGH APORIA OF THE LIAR`S PARADOX

(ZONG-FANTASY ZONG FANTASY ON THE THEME BY FILET)

Abstract: There are more and more precedents with offended infants of 30-40 years old – they are not emotionally abstinent, because they are in an artificial coma of infantilism, in which ‘desire’ has replaced ‘sacrifice’, and are clearly hypocritical, which is why the Holiday of Disobedience, hanging around the planet with a blinking garland of conflicts and wars, creates a turbulent zone in which the bifurcation points are taken out – beyond the orbit of common understanding, turning Consciousness into the quietest Sphinx, producing hypotheses. The saying, willingly or unwittingly, can become a “winged missile” – and destroy the whole world, good or bad, but the theory created by the presentiment of scientific research can help keep it in health and in the flesh of a divine plan, but on one condition: while maintaining peace and the will of Consciousness – the indispensable parity of the Mind, which multiplies both entities and doubt as paradox, whose mental albatrosses format our understanding. Thus, a hypothesis based on a paradox forms the Image of the Concept, and thereby builds a fundamental frame of the worldview, without belittling the elephants, and without forgetting the whale. In our world, a liar as Caesar’s wife turns out to be beyond suspicion, and, therefore, discussion, and his figure is so transparent and nano-technological that it has long been soldered into the ‘scale of errors’ of all perception – and this is the toothless sperm whale that substituted its back for the pillars of thinking, which is why not only looms as a wise turtle, but is also perceived by a cheerful Buddha. From time to time, the whale opens its mouth – and we all find ourselves in its throat, and the liar himself is outside the Law, outside the conflict, but in the Law: in the legal field of the Absolute, who knows only the doctrine of exclusiveness and the purple of shamelessness is accustomed.

Keywords: Consciousness, liar`s paradox, Image of concept, singularity, ‘multiple unity’, Meaning, violence, continuum, dichotomy, hypocrisy, capture as a formality.

Поскольку Принципат Обмана, объяснению и описанию которого мы посвятили не одну страницу своих размышлений, вводя концепт «Троянского терроризма» в научный обиход еще в 2017 г. квантовым наитием – скачком восприятий, – этот коловорот Обмана как «институциональный феномен» – кругом, словно плесень промерзшей стены поглощает пространство квартир и домов: его видят и осознают теперь (и увы) тысячи обманутых и претерпевающих ложь, предлагаем еще одну статью о «Парадоксе лгуна» – как «продолжение» того материала, что печатал журнал Credo new в 1’2020, поскольку был написан в марте 2020, то есть в то время, как философский Теоретический печатал «Парадокс лжеца». Это «развитие» Образа-Понятия, что явилось автору в канун нашего ковидного карантина 2020, когда мощь «собачьего безобразия»[2] становилась все очевиднее: день ото дня, и наконец потребовала не только «определиться», но, пошатнувшись гневным смехом, стала искать (шаря буквально в потемках эпистемологии) теоретических обоснований Лжи как «феномена», и было написано как «теория» – новая – «понятия», что всем очевидно, но дефиниция – при всей прозрачности понимания – дырявая, ибо строится на относительных и абстрактных понятиях. «Сквозная апория ‘парадокса лгуна’» представляет собой научное эссе, написанное по заветам Барта, Пятигорского, Мамардашвили – сомнением, и волею Воли: желанием разобраться в прецеденте, что всем мешает жить честно и прямодушно радостно. Разумеется, сама «САПЛ» упирается, словно в стенку, в Обман Одиссея, но следует учесть, что за века распространения Гомерова дискурса – идеологически ангажированного властью, склонной к измене и обману (см. исторические хроники-конфликты второй половины первого тысячелетия до н. э.), популярнее становилась «Одиссея» – ее использовали римляне, ведя захватнические войны в Средиземноморье, отнимая у ахейцев Терру, переформатирую империю Александра под свою стратегию «Порядка подавления» – исключительной забавы «исключений Лишнего». Их Обман, о котором знали только они, стал их сверхзадачей – идеей фикс, обернувшись методом расподобления Другого и других, – вот почему в среде совокупных греков, попавших под оккупацию римлян, смог (и вполне оправданно) возникнуть сначала один усомнившийся – Филет Косский – тот, кто почувствовал фундаментальную проблему изнутри – осмыслением внутреннего – ментального – конфликта, или иначе, Сопротивлением Ума. Так возник «парадокс лжеца» – как философское умозрение, отчасти «ментальный подвиг», как следствие осмысления происходящей социальной трансформации, что явилась следствием антропософских изменений, а после Пелопонесской войны она была – и какая! – читайте источники и ахейскую мелику.

Как поясняет Стратановский, переводчик Феофраста, древние доблести () этизировались и стали пониматься как средняя величина, некая ‘норма’ (правильная середина) между двумя крайностями (пороками), образующимися от чрезмерности и недостатка. Так, «мужество» – это середина между отчаянной отвагой и трусостью, а «щедрость» – середина между расточительностью и скаредностью [19, С. 67]. И потому, ‘доблести’ в понимании древнего грека – это средства для достижения «высшего блага». Аристотель (для удобства – не иначе) даже разделил это «высшее благо» (словно оно слоеный пирог – каламбур, однако, но именно так мои современники его и рассматривают – «куском пирога», или тем, что приносит удовольствие), разделил с подачи, разумеется, Платона, на душевные блага (кардинальные доблести), телесные (здоровье, сила, красота, острота ума) и внешние блага (богатство, власть, успех, дружба). Как видим, это деление привело к утратам, невосполнимым – «душевные» растерты внешней атрибутикой «благополучия». И поскольку Благу противостоит «зло», что древними определялось как нечто неупорядоченное, то предназначением «блага» рассматривали «совершенство», что призвано ‘упорядочить’, придавая ‘оформленность’ всякому явлению/предмету – собственно, чему способствовала Эйдотея – организуя мысль и мышление – о чем угодно, хоть о постройке триеры. И все же наивность свою древние греки с доверчивым оптимизмом оставили миру – они полагали, что человек может распоряжаться только душевными благами, но не внешними: богатство и власть по их сверхэтичекому восприятию – идеальному – не зависят от человека!^[3] Однако их заблуждения как незабудки для нравов грянувших грозой веков! Они превратили иллюзии в ‘оружие’ – принуждающим доводом негодяя – аргументом политического насилия.

Когда множественность ‘принуждений к миру’ приобрела систему нелинейных уравнений – тогда ‘насилие’ приобрело свою искомую легитимность, а ‘право на мировоззрение’ – утратило свой статус, и право – то ‘многоголосие’ – на века задернуло шторы (до Возрождения – «христианство» как догматическое учение не рассматриваем, это другая история). И можно сказать, что Парадокс лгуна – то ‘обоснование’, что искало свое «принуждение к миру» (начиная с Перикла), что станет в итоге «римским правом» – «Правом без Космоса». Заметим, третий, так называемый «Новый», или «прекрасный», стиль придет после 350 г. – то есть с приходом македонцев: с утратой греками их «права на голос» – после Ламийской войны (323-322 г.), и когда смешение с римлянами стало катастрофичным – он демонстрирует мир кардинально иной: мир другого Языка, без метафизики.

И как ни странно прозвучит, но возникшие проблемы с ‘правом на мировоззрение’ в этом изначально нестабильном регионе можно было бы, выражаясь отчасти аллегорически, назвать «поиском статистических погрешностей беспорядка» – словно неутомимые греки решали одну их проблем Гильберта – ‘греческое пространство’ представляло собой континуум, что долго и мучительно ищет ответ на вопрос: «можно ли вполне упорядочить множество действительных чисел, не прибегая к аксиоме выбора»^[4], ведь каждый грек в нем представлял собою «натуральное число». Именно это ‘упорядочение мировоззрений’ как решение нелинейной проблемы бытия-в-мире пришло с «римским правом», что предпочтя одного героя-протагониста – гибриста, действовало как гибрист – нахально осмеивая: огульно – философское обобщение, принуждая его избегать и стыдиться, то есть «натуральное число» обращая «действительным»^[5]. Это когда потребовалось изменение целого – на частное: мировоззрение подменить функциональностью, чтобы координировать поведение самого человека (частные проявления) – для порядка, надо полагать, когда смеркалось от абсурда, что ‘отрицанием’ делил сам мир – c полюсами полесий и полисов, бросая «сухими остатками» – колониями Великого Рима. Обращая человека дробью в ‘винтик’ и ‘функцию’ наступательных операций, задумав линейное уравнение по ‘упорядочиванию мира’, Рим достиг своей цели. Мы до сир пор живем в проекциях этого глобализирующего мира уподобления образцу – единому Порядку соподчинения и обращения в ‘вещественное число’, без величин (но об этом потом, в другой книге). И вот когда социум, обременён бунтом, словно старая кобыла, подготовленная цыганом на продажу, готов к нестабильным вспышкам поскольку уже допустил «теоретико-множественные концепции», а сами общественные трансформации основаны на подлоге, насилии и манипуляции, то Космос не нужен – всех выстраивают по ранжиру, вручая пустышкой веру и обол Харона^[6].

«Характеры» Феофраста – это не только новый язык новой эпохи, это коды и шифры – и по ним можно прочесть о болезни, что сгубила греческую цивилизацию (ту единую Духом натурфилософов, трагиков и поэтов) – она отравлена была ядом гибризма (не гибриста – Терситами украшали комедии) – но зловонной смесью насилия и лжи. Психоневротическое заболевание человеческого организма, что исследовал философ, было забыто на тысячелетие, и прочитано было как «восприятие эпохи в лицах» – комическими персонажами, литературным зарисовками с натуры, над коими можно посмеяться, но не задуматься/озаботиться первопричиной. Свои предупреждения художники бросают как перчатку и – уходят в забвение, иногда даже не хлопнув дверью, незамеченные, а мир – мир болеет. Время словно обязывало Трагедию высказываться каламбуром гибриста – этих трагиков не приняли, не чтили – забыли, а разве сейчас цифровизация Науке диктует иные правила, оскопляя форму и слово? В 20-е, карнавальные, было иначе? – сменой алфавита, презрением классики, обструкцией в прессе, арестом философов развлекались наркомы – новые Тиберии и Калигулы Просвещения.

Гибрист – надменный дерзкий циник, но вместе с тем, он лицемер и насмешник, то есть некий тип, использующий «двойственность» как нарицательную уловку двойного назначения, и Смех как семантико-стилистическую структуру, двойственную по природе, что выдаёт свою «противоречивость» за ‘норму’ восприятия/поведения, поскольку считает, что «двойственность» вообще это «нормально». Но заметим (что важно!), ‘нормально’ для мышления – при создании мыслительного восприятия, при формировании мысли, что ткётся противоречиями, сплетая все вертящиеся эйдосы. Этическая (поведенческая) двойственность имеет другие корни происхождения – они в нарушении общих правил и уложений, в способах обхождения этических преград, и в оправдании этих уловок, то есть в создании некоторого движения мысли, что будет возмущать одних, но умиротворять других, поскольку этика – сфера, нормирующая отношение к Другому.^[7] Заметим, циник – это ‘провокатор’ (триггер), он подвергает сомнению, и не столько «отрицает» как антагонист, но именно возбуждает сомнение, приученное к полетам во сне и наяву в широких слоях ноосферы, что вполне отсылает к Ньютону, Сократу, Диогену, вопросом смущавшим, возмущая, но возбуждая мысль – не Дионисом, но отрицательным нуклоном – сомнением, что не было «положительным», но скорее носило характер издевки, содержало негативные коннотации. Так возникало сомнение с отрицательным зарядом – оно не несло радости освоения и познания мира, создавая прецедент мыслительной ситуации ‘зависания между двумя (и более) посылками’. Что же сам циник?

С процессе расподобления «греческого мира», бесстыдном обмолоте живого зерна – греческого зрака – аллегорического мышления, которое ‘осмеянием’ как бы исторгалось из оборота цинического (рационального) мировоззрения, что вело к стиранию характеров, итак уже растворенных в конгломерации Империи римлян, к угасанию греческой эпиграммы и драмы, Циник-философ спрятался в тень Гибриста-нахала, и впоследствии таким коловращением натягивая паруса Смеха, упорядочил двойственное мировосприятие, наполняя гибриста философичностью: пронзая то, что должно быть осмыслено обоюдоострыми стрелами, напитал глубиной критического осмысления, постижением «немыслимого». Так впервые решалась проблема Гильберта – предощущением будущего. Однако в быту (повседневных реалиях бытовой и политической жизни) за циником закрепилось лишь ‘брутальное’ и ‘злое’, тогда как Смех предлагал и ’высшее благо’ – ту положительную и благую часть «осмеяния», то существующее в человеке понимание баланса сил в природе бытия, что определяет, наделяя ‘пониманием’ смысловых ориентиров априори, что помогает держать спину и держаться на плаву Бытия.

И в чем разница циника от лжеца? В наличие корысти у последнего, что и обрекает первого на крест непонимания, скрывая истинную причину его ‘возмущения’, вопреки демонстрации надменной силы, словно Демона, постигшего природу двойственности. Циник со временем начнёт эксплуатировать это ‘понимание’ как нарушающее общественное табу «норму», не привлекая к себе, но отвращая и пугая, ибо Обман строится на обратной стороне всякого предмета/понятия – ‘противоположной стороне луны’, в тени его значения, в облатке умбры – тайного смысла, что легко обернуть «умыслом». И в этом, на наш взгляд, трагедия растворившегося в сознании многих спутанного обобщения понятий «гибриста» и «цинизма», которое мы постарались прояснить, вынося под абажур сомнения, и обнаруживая заломы создавшегося «смыслового замещения».

Неожиданно – репликой в сторону – недавнее впечатление: «Вторжение» Ф. Бондарчука, как и «Бесы» Ф. Достоевского, это предупреждение об уже состоявшейся беде-болезни, очередной трансформации социума, в которой победитель обязательно поменяется с «побежденным» – дело времени: XX век ответил Достоевскому тотальным анархизмом, XXI – уже отвечает Бондарчуку, не успел он рта открыть: цифровой диктат, агрессивный цинизм проявлений, бунты при слепом подчинении 20-го года поражает скоростью реакций. Искусство всегда в предчувствии беды и катастрофы – рецепторы просто обнажены до предела (у тех, что искусством живет, но и дышит), но вдруг «уснув», оно обязательно воспрянет от страха и сна, но нужно отойти от болезни. Как долго дремало оно от походов Македонского? Несколько веков. Вы готовы к такому насильному погружению в забвение? Парадоксальным выводом вернемся к теме наших рассуждений.

Поскольку мы трепетно относимся ко всякому определению, ища обоснование гипотезе, чтоб та явилась былью научной теории, то введем определение термина. «Парадокс (от греч.  ‘неожиданный, странный’) – то же, что противоречие, в широком смысле – неочевидное высказывание, истинность которого устанавливается достаточно трудно; в этом смысле парадоксальными принято называть любые неожиданные высказывания, особенно если неожиданность их смысла выражена в остроумной форме. В логике П. (или антиномиями, противоречиями) называют высказывания, в точном смысле слова противоречащими логическим законам; недоказуемость П. (т.е. непротиворечивость) – основное требование, предъявляемое к логико-математическим исчислениям, аксиоматическим теориям» – такое определение термина вручает словарь философии [21, С. 477]. И как можно с таким определением жить, господа философы? Как можно судить да рядить о мировоззрении оперируя сабелькой математической? Всякий каламбур признавать «парадоксальным»? И каждый первоапрельский день считать «парадоксом», поскольку в этот день выпадает снег, как по расписанию: неожиданно? На наш просвещенный взгляд, определение «слегка» неполно.^[8] Однако греческий словарь хранит и другой денотат – демиургический что ли: ’принятие‘, ‘принятое’, ‘обычай’, ‘предание’ (поэт. позд.) ‘передача’, ‘выдача’, ‘передача учения’, ‘учение’, ‘предание’ – [3, C. 935]. Судя по определению современных философов, их дефиниция трактует ‘абстрактное понятие’ как «признак» (адъективацию) предмета/явления, сосредоточившись на одном слове из страны происхождения, игнорируя семантическое поле в целом, в котором, на наш взгляд, и остался не сорванным искомый одуванчик – в нем «определяющее семя», что заявлено необходимой (для определения «понятия») категорией существительного – ‘передача знания’, причем это «знание» является принятым, то есть прошедшим ментальную обработку (переработку). Заметим, носители языка, того, что принял в себя весь греческий понятийный словарь без остатка – и при этом не только не испытывал трудностей, но и был крайне доволен «воспринятой ношей», а я сейчас о русском языке, – так вот носители русского языка, для которого слово «парадоксальный» сродни «сообразительности»:

«О, сколько нам мгновений чудных

Готовит просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, бог изобретатель…» –

– вскормленные рифмой Пушкина как молоком, управляются с этим денотатом довольно ловко: «парадоксальный» применяется качественным прилагательным, вместо тождественного «противоречивый», а «парадокс» – используется для обозначения того «нечто, нуждающемся в растолковании», сродни загадкам Сфинкса из мифов. Гуляя в народной среде просторечий, этот философский термин принят всей широтою оксюморонных объятий афоризмов и анекдотов как ‘неразрешимый веселый казус’ или ‘прецедент, что не имеет решения’.

Считаем, что для терминологической ясности необходимо учитывать греческую сему – минимальную предельную единицу плана содержания, которая присутствует во всех трех словах, и это –  что в греческом существует в своем «предельном» значении: ‘мнение’, ‘представление’, ‘предположение’, и которая в сочетании  будет означать: ‘против предположения или ожидания’ [3, С. 339], то есть когда значение приобретает прямо противоположное значение, но служебная часть слова – аффикс -, наполняя определенной спецификой «преодоления», в греческом достаточно популярен: выступает как наречие (возле, подле, мимо) и как предлог (широкого спектра ‘присоединения/приближения’) в значении при- или пере- , но иногда в сложных словах может означать ‘отступление от цели или истины’, ‘переиначение’ [3, С. 932-933].

Итак, встряхнув этимологически, выстроив значения по ранжиру, начнем проверять их логарифмической линейкой. это не всегда ‘противопоставление’ – зависит от контекста, но это всегда ‘приближение’ – как поезда, что всегда ожидают отчаянно и нетерпеливо, это направленное к вам заказное письмо из налоговой, это ‘сближение-приближение’, что ведёт к ‘столкновению’, но не всегда конфликту – вы же не понесетесь догонять летевшего мимо велосипедиста доставки, что заставил вас пошатнуться и прыгнуть в сторону? Вы скорее зададитесь вопросом: отчего он мчится посередине тротуара, с корзиной поклажи, да еще разговаривая по телефону? Такая фигура скорее вас удивит, озадачит, и вы хотя бы попытаетесь найти объяснение. Словом, para- подводит минимальное ядро ‘плана содержания’ – «чужое мнение» – к пересмотру позиций, по итогу ‘сближения’, в результате приближенных до совмещения позиций, для того чтобы найти ‘обоснование’ такому сближению-приближению. Парадокс ищет именно ‘обоснования’ двум высказанным точкам зрения, или заявленным ‘проявлениям’ – он обозначает «разное», что не всегда «против» в значении «противопоставления», но в значении «невероятно, но факт» (безумный вело-рикша же существует, и множится на ваших улицах), то есть то, что требует насущного объяснения, мыслительных упражнений – как загадка, и это не то ‘противоречие’, что воспринимается оппозицией антиномий «день-ночь», «аверс-реверс» и т.д., это не ‘противоречие’, которое логики объявляют как Светопреставление, и закрывают глаза, и отворачиваются. Парадокс – диалогическая форма, что ищет именно обобщенного развернутого обоснования (иногда в кругу друзей). И как стремление к обобщению парадокс – это инструмент познания. И именно это привнесенное дополнение, стремящееся снабдить мнение/суждение  тем расширением понимания, что придаст слову «парадокс» недосказанность, недопонимание – ту «прозрачность», что всегда увлекает фон таинственности, вдохновляя, будоража, склоняя к необдуманным поступкам, провоцируя неопределенностью, – словом, вот отчего человечество полюбило парадоксы, влюбившись в них с первого взгляда, с древности, когда Сознание нашего предка искало ответов на «неожиданное», «непонимаемое», требуя разъяснений Оракула, нетерпеливо ожидая ответа и – получало отказ. Это игра в «ожидание».

Парадокс – это всегда процесс ожидания, что гений проснется, и вовремя, потребует чашечку кофе, и свингово зажурчит в вашей голове, ловя все капли дождя, что там стучат, разно, «мурашками лопнувших почек». Парадокс – то, что всегда удивит, возмущая, но при этом будет иметь «свое» будирующее разъяснение как «логику» – ведь у мчащегося на вас рикши, не знающего вашего языка – сплошь междометия вводных конструкций, непременно есть своя логика поступка – и она будет «верная», с его точки зрения, не противоположная вашей, но другая, что может допустить (вот новость!) и ваша – понимание события/суждения действительно возможно, но оно просто «переиначивается». ‘Возле’ – это не всегда «напротив», как и ‘мимо’ – просто это то, что оставляет вас с носом, пролетая ветерком или Летучим голландцем, это, наоборот, указывает, на некую «неопределенность понимания», на наш взгляд – загадочность, неясность, но это не обязательно должна быть жесткая антиномия как ‘противоположное суждение и мнение’. Полагаем, что определение из философского словаря сузило значение слова, и тем внесло путаницу в восприятие и понятийный блок, прошу прощения, за тавтологию, самого понятия «парадокса», принимаемого как ‘не совсем понятное высказывание или предположение’. Сближение посылок, что входят в парадоксальное суждение не всегда очевидны своей ‘противоположностью’ – это могут быть разные сферы и области – главное, чтобы соблюдался принцип: опрокинутого ожидания – то есть ‘против восприятия’, но не ‘противоположность предмета’. Не ‘противное’ (противоположное), но ‘переданное’ предположение или мнение (суждение), полагаю, что это то, что многие, готовы рассматривать как «переданное знание» (что при передаче и усваивается, и перерабатывается, и переиначивается – тот самый декупаж в каждой отдельно взятой голове. При этом аналогий может быть множество, а вот «противоречие» предполагает лишь две позиции, смотрящими друг на друга недружественно.

Как термин «парадокс» должен был бы отсылать на поиски своего значения к существительному, как обязательной категории при определении ‘абстрактного понятия’, коим и является слово «парадокс», как ‘суждение/высказывание’, которое (хочет оно того или нет) является ‘предметом мыслительной деятельности человека’, но и орудием мышления, cдвигающим сам мыслительный процесс, а вот в сторону, на обочину или в тупик – будет зависеть от контекста события, обстоятельств, объекта-субъекта, дающего свои «показания», что как «показания счетчика» могут не совпасть с показаниями лицевых счетов МЭС. Предлагаем два варианта ‘обновленного определения’, которое непременно принесет «удивление», словно ‘пустую конфетку’ или утраченную меж книг купюру. Вот, например, вы знали, что среди древних греков был распространен «танец журавля» – как ‘ритуал инициации’ (по свидетельству Грейвса, знатока, собирателя и толкователя мифов), ведь ваше представление о журавле не ограничено широтой Китая и фигурой даосской школы боевых искусств? А почему бы и нет? – отвечает ваше «удивление» – если климат был иным, вулканы еще спали и ничто не предвещало их возмущение, обезьяны и журавли спокойно обитали на одном меридиане – срединном для Азии (Восточной, Средней и Малой) и всего Средиземноморья до Гибралтара, то почему людям не подражать птицам, что там жили и ворковали? Хотя греки и журавли – в одном флаконе? Кого-то рассмешит, но, удивляясь, тот просто обнаружит незнание, что будет сидеть «непониманием», пока не найдет ‘разъяснение’. Или не прочитает Грейвса [2]. Поскольку само «противоречие», что включает в себя всякий парадокс, это всего лишь то «несоответствие» вашему мнению/пониманию, что не просто находится в оппозиции, а просто имеет свою «позицию». Так и Зенон, пребывая в недоумении, в процессе «удивления» создавая свои «парадоксы» один за другим, пытался решить проблему всемирного тяготения, бывшим для него сплошным удивлением, – ведь оно существовало на планете до появления Ньютона, Эйнштейна и Бора.

Итак, парадокс обнаруживает удивление, за которым стоит цаплей разгадка, или ее попытка: журавль-удивление да цапля-разгадка – какой еще танец нужен философии, чтобы в предвосхищении Эйдоса, заниматься обобщениями, ловя на удочку образ Понятия! Какая же это, прелесть! – воскликнула бы Наташа Ростова. Какая же славная вещь, эти ваши вареники! – воскликнул бы Николай Васильевич Гоголь. И он окажется прав – «варениками» мысли станут ваши удивление и разгадка, которыми ваша мысль будет направляться, и питаться же – фокусируясь, сосредоточиваясь, толкаясь меж разных точек зрения, выравнивая позиции, стремясь к пониманию такого «сближения» кометы с планетой, и, собственно, суть цели визита кометы к планете. Запомнить и уяснить следует главное, парадоксы приучают мыслить, но отвращают от процесса мышления набором логических нестыковок, не требующих возражений, но, приучая изгибаясь и оборачиваясь по-протеевски, искать, форматируя, Понимание, что сформирует ваше credo. По сути, парадокс – это наилучший из танцев инициации Сознания, как форма управления «государством» – вашим, внутренним, но бесконечно глубоким «планом содержания». А это уже в стиле Платона, но духом – Сократа.

Парадокс – ментальная форма, содержащая загадку, смысл которой покоится на противоречии, как слон на черепахе, в акте удивления становясь ‘инструментом познания’.

Парадокс – прецедент загадки, создаваемый двумя разными суждениями, имеющими две суть разные логики разъяснений, что обнаруживают противоречие восприятий.

Присутствие «обязательной загадки» вскрывает в парадоксе наличие ‘проблемы’ – она может лежать на распахнутом окне номинации, может в корзинке сидеть – зависит от денотата, который свою ‘насущную необходимость’ доверил парадоксу (ментальной форме), чтобы тот столкновением «интересов», словно навязывая мнение, «передал знание» как ‘научение’ или ‘удивительное открытие’ – иначе парадоксальности не будет: очаг останется нарисованным, огонь не оживет – послание окажется «пустышкой». Парадокс обнаруживает ‘противоречие восприятий’, но не противостояние двух быков, хотя и они иногда могут озадачить голодного философа.

Проблемой лжи в те времена, когда врать стали часто: хитрили в бою стратеги, лукавили менялы, изворачивались домохозяйки (отчего бы? – на всех ли хватало лепешек? неурожаи бывали? кормильца убили пираты? – ответ очевиден закономерностью ‘случая’ и забывчивостью Клио), когда «лгать» входило в привычку, когда «невольный обман» (по-Эдипу) уже не пробуждал трагедийного осмысления – но и «явная ложь» (бытовая) не вызывала осуждения, ибо принималась как «данность», с которой мирились словно с дождем, – интересовались как «проблемой» многие, и полагаю, задумывались крепко, как кузнец Вакула над чертом, неся свои «недоумения» в виде апорий^[9] и парадоксов, или как Диоген, например, дополняя собственной презентацией «протеста». Некоторые связывают (при этом без должной аргументации) «парадокс лжеца» с именем философа Евбулида, который сочинял парадоксы как словесные шарады, – не останавливаясь на нем, скажем: мы думаем иначе. Считаем, что собственно дефиниции «парадокса лжеца» научное сообщество должно быть обязано Филету – будем придерживаться этого фарватера, который обнаружили в книге Феофраста «Характеры». И заметим здесь же, среди пороков человеческой натуры, что сохранёнными дошли до нас, у Феофраста не оказалось лжеца! – словно это качество, как примета времени, как борода-клинышком у греческого аристократа, была присуща многим, и словно широкая кайма хитона присутствовала в складках мышления древнего грека, будь он критянин или микенец. И вот парадокс, суть («план содержания») самого ‘парадокса лжеца’ не дошла, но он жив как ‘формула’, являясь ‘меткой’ – ярлычком-приглашением к проблеме Обмана.

Греческая эпиграмма, что так вдохновила нас на размышления, как эмоциональный резонанс на лихолетия междоусобиц, на несколько столетий (артефакты с VII в. до н.э.) до своего элегического периода (конец IV века до н.э.), являя ‘критику заблуждений’ и ‘несоответствий’ позиций и чаяний, как жанр надгробных эпитафий станет для древнего грека философским обобщением, и вместе она оказалась колыбелью александрийской поэзии, которую из всей греческой мелики выделяла склонность к аналитическому мышлению, переосмыслению иллюзий и жизненных обстоятельств, и с которой связывают поэта Феокрита^[10]. Собственно элегичность в греческую эпиграмму привнес Феокрит как ученик философа-грамматика Филета^[11], который увлеченно занимался этимологией, собирал эпистемы и семы, коллекционируя эпитеты и этимоны^[12], и тем организовал вокруг себя кружок молодых поэтов, став основателем философской школы на острове Кос, вошедшей в историю философии лингвистической доминантой оригинальности, что включала изучение парадоксов и этимологии слов, но именно он, мыслитель по Духу, настраивал поэтическую лиру своих учеников на философский лад. Среди современников Филет был известен как воспитатель наследника египетского трона Птолемея II Филадельфа, но в памяти ученого мира остался как составитель первого этимологического словаря, составлению которого посвятил всю жизнь как одарённый лингвист своего времени, то есть имея страсть к «слову», и чувствуя каждую коннотацию как растущую жемчужину. Однако от его наследия остались клочки фрагментов в чужих толкованиях да упоминание о ‘парадоксе лжеца’ и этимологическом словаре, но мы склонны верить его существованию – иначе бы не было ни школы, что в центр изучения поставила Слово, а значит Язык, а с ним и процесс мышления, не сложилось бы целого направления в поэзии (элегический настрой – он же философский), ни плеяды поэтов-романтиков, не сформировался бы поэт-мыслитель Феокрит, оказавший сильное влияние на становление национального сознания эллинов, уже в другую, позднюю эпоху античности. И потому считаем, что именно интересу этого филолога и лингвиста III века до н. э. к проблеме феномена «лжи» наука обязана возникновением термина ‘парадокс лжеца’, от разрешения которого Филет ослаб здоровьем и умер. Так случается: от мыслительного напряжения, мощных энергетических выбросов Сознания в копилку ноосферы, когда организм человека словно обесточен: может пропадать зрение, голос, иммунная система ослабевает и вездесущие вирусы могут внезапно прийти поиграть в горелки, когда вам не до игры, и не до защиты. В исторических свидетельствах «чёрный юмор» язвительных комментаторов проговаривается: философ-этимолог был чрезвычайно худ, и, завидя его, некоторые острословы предлагали «заземлиться», чтобы не унесло ветром (исток советских анекдотов о дистрофиках?). Филет оказался менее стойким, чем обнаруженный им парадокс: ложь – чересчур стойкий вирус, витально-брутальный.

Что до его парадокса, то ответим за Филета: лжец ловко использует и манипулирует лицемерием, что как способ ввести в заблуждение, совмещая «два в одном», строится на дихотомии – сквозном противоречии, имея два тезиса посылок, его суждение антиномично по природе своей органики – подлокорыстии. Изображая доброту как ‘лояльность’, или благорасположение вне корысти, на самом деле лжец будет испытывать зависть и агрессию, словно исповедуя гибризм психосоматическим обрядом, обращая ритуальным действом шарлатана. Парадокс лгуна в том, что он никогда не признается в своей ‘лжи’, но Обман его все равно явен – он в ‘открытости’ его посылок: ‘принуждения’ и ‘лести’ – двойной капкан срабатывает именно на нем – обманщике, однако после того, как обман обнаружен, а значит, когда «ущерб» нанесен, – но зарубка останется, а это означает, что лжец – стратег-однодневка: сорвав куш, он оказывается ‘видим’ – отчего ищет новую жертву, пока жертвы не сложат молву о нем, защищаясь от его «превосходства». Так, сквозная апория лжеца лежит в основе всякой секты (теоретический аспект), и, конечно, «пирамиды» – ловкой затее современности по выкачиванию денежных средств из различных групп населения.

И по сути, Парадокс лжеца – это тактика или формула поведения, которую применяет лгун (обманщик), используя прием «опрокинутого ожидания», совмещая с техникой двойного лицемерия, отчего его тактика как «средство принуждения» становится понятной, а потому ‘открытой’ для понимания другими – приемчиком, что шовчик не скрывает, поскольку лесть обманщика выдает его намерения – риторикой, лишенной амбивалентности (дихотомии смысла), однозначной, серьезной, плоской. Парадокс лгуна – это тактическое ухищрение, что несет в себе загадку и разгадку одновременно: лжец обнажается в процессе лжи – раскидыванием своих облаток, как луковой шелухи, он сам себя раздевает, ибо довод принуждения выдает свой ‘интерес’. Ложь не несет собой противоречие – это просто отрицательная информация (правда), да, она неожиданна для объекта Обмана, но не антиномична сама по себе – просто ‘отрицательна’ – не ‘положительна’ – не желательна. Выразимся иначе, это парадокс, содержащий апорию как ‘вымысел’, но очевидный, поскольку сама «посылка» (передача мнения/информации) лжеца по сути является «неправдой» (отрицательной правдой), что сама по себе в себе не несет антиномии, но оказывается опрокинутым ожиданием – сказкой. Ложь лгуна как очевидная апория (сказка) обнажается в процессе говорения, или сразу после – вариант волшебных сказок, когда волшебное облачение вдруг спадает, пропадает, истекает срок – и становится карета – тыквой, девица – лягушкой.

Ложь – это и есть опрокинутое ожидание. Лжец несет свою апорию вымысла словно копье, и словно копьем ловко наносит удары – разящие, иногда насквозь. И такая ‘сквозная’ апория оказывается сюжетообразующим стержнем – беллетристическим приемом, на котором будет держаться конфликт огромной части художественной литературы, но и мировой политической игры, что также читается как роман, что пишет история не одно столетие, поскольку сам парадокс тяготеет к ситуации, и конкретике, и конкретной ситуации. И оттого, что «вымысел» (отрицательная правда) заметен окружающим или он прочитывается через действия и риторику (довод принуждения и лесть-посул), то такой Парадокс – прозрачный, и он считается «открытым». И это принципиальное отличие этого парадокса среди других. Парадокс лгуна – предсказуем: его не надо разгадывать, как все остальные парадоксы, но его можно «доказывать» как систему линейных уравнений – риторическими аргументами силлогистических доказательств «вранья» (отрицательной правды) – удачная практика для удачливых адвокатов. Этот парадокс обнаруживает себя флером недомолвок и нестыковок. Самые ярые гонители веры выходят из ортодоксов, ‘расстриженных’ чужой ложью прозрачного парадокса. Такая ‘прозрачность’ оказывается разбита зеркалом троллей, отражение в котором катастрофически меняет маршрут жизни – в дальнюю лунку, на противоположную улицу, в антимир, дав отрицательный импульс опрокинутой надежды.

Повторяем, отличие ‘парадокса лгуна’ от других – в том, что его суть (суть самой «передачи») лежит на поверхности – ей сложно ‘спрятаться’, как обычном парадоксе, что есть «загадка», которую нужно найти и открыть, раскусив! Лжец никогда не признается! Но мотивационные противоречия лжеца легко читаемы – в агрессивной подаче, а потому его Обман – явен, не только ‘доводом принуждения’, но обязательно выдаст его речь, стиль – и эмпатическим предчувствием подвоха отразит Сознание того, кому рассказывают «сказку о белом бычке». Надо помнить, что «противоречие» не есть парадокс, но и парадокс не есть ‘противоречие’ – эта «тождественность», закрепленная в академических источниках, видимо, кому-то на руку (часть тактики? как сон иллюзий золотой?), однако «постигнуть в уме» (по совету Аристотеля), что в нем хранятся противоречия, что готовы сблизиться по теории невероятностей. Парадоксом не стоит пугать как ведьмой, ими стоит развлекаться как игрой ума, но на реальных примерах – обобщением, и осмысляя. Буквально рождаясь ‘Афиной из головы Зевса’, понятие гибризма вылетело из моей головы в доспехах Афины: гибрист именно что обладал «доспехами Афины» – они несли новое «обоснование Блага», что, будучи агрессивным ‘осмеянием’ по сути, которое и распространялось на щите новой мужественности, что уже не доблесть, но просто насилие, – и это позволило образовать именем воинственной богини, прикрываясь латами лести, новую парадигму мышления, что систему договоров не сместит, но реорганизует ‘апорией лжеца’ – словно окольцует, возьмет в оборот, без права выхода: гибрист, зная о своем ‘агрессивном’ замысле (доминировании, н-р), все равно напрямую контактировал с объектом «договора», заявляя/неся свое ‘субъективное обоснование’, не считаясь с ‘объективным обоснованием’ Другого. В доспехах Афины гибрист становился циником – ‘мудрой сволочью’. Доспехи блестели, но, как ни странно, защищали они не агрессивного гибриста, а того, кто был рядом – отраженным светом со щита Персея: головою Медузы-горгоны – тем лучом, что нес ‘парадокс лгуна’, ибо он был ‘открыт’ – ясен как день, ибо он был ‘прозрачен’ – являя Обман – ведь агрессия лжеца всегда очевидна – корысть всегда выбирает костыль, а не лиру.

Но за очевидностью этого «понимания» шло его же «принятие» – без сопротивления, по парадоксу, как выразились бы мои современники. Почему? По объективным причинам: насилие вошло в ‘норму’ не просто в обиход существования – оно там было, но судимо и осуждаемо было (в мифе, ареопагом), – оно вдруг вошло ‘правом’, и при этом подчинение (как послушание) оказалось обратной стороной этого Насилия, что допускало ‘мышление без понимания’ – оно как бы проходило обструкцию в голове до своего рождения: укороченное ровно на «голову Афины», это Мышление было в доспехах – доспехах гибриста, циника, лжеца. И Лжец нес свою апорию подкладкой наружу: свой договор с общественностью представлял как ‘довод королей’ – вывернутым яркой подкладкой – желание доминировать было видно невооруженным глазом – ведь доспехи сияли на солнце добродушием лести. Заметим, в Древней Греции был ‘культ’ не тела, но войны – доблестного духа. Попробовали бы вы перед боем не быть в ‘теле’ – в смысле не в ‘форме’ – вам бы просто не застегнуть доспехи, и не пробежаться с копьем наперевес несколько стадий, к примеру. И ‘брань’ гибриста уже не несла ‘поношение мiру’ – это были его «доспехи», обязательный камуфляж: она оскорбляла конкретно конкретное лицо, рождая сатиру как жанр, но как «словесное озорство» в обыденной жизни она выдавала глупца без потрохов, но на-гора: в избытке отраженных сколов. Современный гибрист – ‘крикун толпы’ – трикстер, организующий публичную бузу, вожатый ячеек всех цветных революций, и он создатель уличных апорий – безвыходных ситуаций, что провоцируют ответную реакцию как ‘насилие’ на уже им «созданную провокацию», что есть, по сути, обман, выдумка, – но так ложь занимается форматированием и распространением насилия, что входит в методику ‘троянского терроризма’.

Наше ‘мышление’ – это волновое образование «Понимания» как «состояния вечного движения ментального волокна». И Образ Понятия оказывается в этой композиции тем «рэперным столбом», над которым натянуто облако восприятий, что всегда подвижно, согласно природе своей кучевой текучести, и при этом Образы Понятий как бы «протыкают» это «ментальное волокно», сохраняя Сознанию (ответственно) его ‘аструктурность’ и многовалентность, подтверждая его витальность, при определенных ‘скрепках’ – тех понятийных образах, что форматирует само ‘мышление’ в стремительный континуум – волнующий Солярис мысли. Понимание у всех разное: всего обо всем – особенно это касается отвлеченных понятий, даже понятие «волны» может различаться у каждого в зависимости от приобретаемого опыта и продвижения по шкале рефлексий, но для того, чтобы понять, что медуза – живое существо, не обязательно быть биологом – довольно Андерсена прочитать, но всего, или большую часть, или внимательно: впуская каждый образ и превращая его в Образ – самостоятельно, своими слезами, волнуя свое «ментальное волокно» сотрясением эмоций, что пеленают Мысль. Если мы говорим о такой форме как «аструктурность Сознания», то следует идти дальше: «понимание» невозможно именно структурировать: раскладывать по баночкам – да, помещать в графики и строить их же по сетке координат – да, но структурировать согласно одной «структуре» (форме) – если и возможно, то бессмысленно – иная «структура» всегда будет стоять где-то «на подхвате», или за углом – ждать, караулить, если хотите, но вариантов для «понимания» как ‘формы выражения мысли’ – много, иногда невоображаемо. Структурировать в смысле «подровнять» – ‘причесать’ – это все имеет временный оттенок создания «состояния» – до поры до времени, пока гром не грянет, пока утка не крякнет, пока куратор ссуду получает, пока жареный петух не клюнет в бок, и кого надо, -наше «понимание» – нелинейно, и его нельзя уподобить схоластике счетных палочек, вопреки желаниям иных и «волевым» умозрениям других. Зачем? Чужой воле на удивление? Щучьему хотению по согласованию? Горящей тризной? Но только ценой умаления – Сознания. И поскольку правильное восприятие и понимание сути непреложных истин: свет, долг, забота, труд, любовь, прощение, доброта, зло, тьма – это основа гармоничного ощущения жизни, а равно и стремления к ней, то наше ‘понимание’ ведет нас к счастью – гармоничному звучанию – только тогда, когда мы движимы собственной волей по воле волн плывем в мироздании на встречу пониманию великого Зачем и восприятию Других – тогда мы счастливы: счастливы в Сознании – тем, что понимаем суть вещей и мiра, не прибегая ко лжи.

Литература

Aristotelis fragmenta selecta / Recognovit W. D. Ross. Oxford, 1955. Цитаты приводятся по русскому переводу: Аристотель. Протрептик. О чувственном восприятии. О памяти. / Пер. на рус. Е. В. Алымовой. – СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та. 2004. – 183 с.
Грейвс Р. Мифы Древней Греции. — М., 1992. – 624 с.
Греческо-русский словарь, составленный А. Д. Вейсманомъ. – С.-Петербургъ, 1899. – Репринт V-го изд. – М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2011.
Краткий словарь латинских слов, сокращений и выражений. / Сост. В. Купреянова, Н. Умнова. – М.: ТЕРРА, 1996, С. 75.
Латинско-русский словарь / О. А. Петрученко. – Репринт 9-го издания 1914 г. – М.: Эксмо, 2017.
Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.
Меньшикова Е. Р. Double axe Мифа (дифтонг зонга): Забытая флейта греческой эпиграммы/ Оправдание подлости, или тотальная трансформация «по Фаренгейту» (парадокс циника). Ч. I // Дом Бурганова. Пространство культуры, 2020, № 3. С. 21-46.
Меньшикова Е. Р. Миф как натуральный обмен (гносеологические аспекты практической лжи). // CredoNew, 2017, №№ 1-3.
Меньшикова Е. Р. Натуральный ландшафт философии (политическая рефлексия Гераклита и Аристотеля) // Дом Бурганова. Пространство культуры, 2019, № 4, 2020, №1.
Меньшикова Е. Р. Рондо Мифа: “Троянский терроризм” как идея исключительности, или summum bonum Цезаря: насильем покоряйте мир! // CredoNew, 2019, № 2.
Меньшикова Е. Р. Сполохи смысла: сингулярность Сознания. – М., СПб.: Петроглиф, Центр гуманитарных инициатив, 2021. – 648 с.
Меньшикова Е. Р. Троянский терроризм как принципат Обмана, или в объятиях терракотовой саранчи (этимологические надкрылья virtus). ЧЧ. 1-3. // CredoNew, 2018, №№ 3-4, 2019, № 1.
Меньшикова Е. Р. Троянский терроризм: условие эволюции или месть колонистов? (к проблеме «свой/Чужой») // CREDO New, 2018, № 1.
Menshikova E. R. The natural landscape of philosophy (political reflaction of Heraclitus and Aristotle). // 29th International Conference of Philosophy “Greek moral and political philosophy-From Pre-Socratics to Neo-Platonism” (Jule 7-11, 2017, Rhodes). Paper Abstracts. – Rhodes, 2017.
Menshikova E. R. The Natural Landscape of Philosophy (The Political Reflection of Heraclitus and Aristotle). // Philosophy Study, Volume. 8, Number 1, 2018.
Menshikova E. R. The Troyan Terrorism as an Established Order (Disciplina), or the Nomadic Colonatus (Mission of Mith in the space of Sir Thomas More’s “Utopia”) // International Relations and Diplomacy, February 2018, Volume 6, Number 2, (Serial Number 53).
Menshikova E. R. The Trojan Terrorism: Revenge Colonists or Condition of Evolution? (To the Problem “Your/Alien”). // Philosophy Study, V. 8, N. 4, 2018.
Словарь иностранных слов. 7-е переработанное издание / научное редактирование: А. Г. Спиркин, И. А. Акчурин, Р. С. Карпинский. – М.: Сирин, 1996. – 608 с.
Феофраст. Характеры. Пер., статья и прим. Г. А. Стратановского. Репринт изд. 1974. – М.: «НАУКА», 2007. – 124 с. Фрейденберг О. М. Образ и понятие. / Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. – М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1998. С. 223-622.
Философия: энциклопедический словарь / под ред. А. А. Ивина. – М.: Гардарики, 2006.
Философский энциклопедический словарь. – М.: Советская Энциклопедия, 1983. – 840 с.
Фрейденберг О. М. «Характеры» Теофраста. – Ученые записки ЛГУ. № 63. Сер. филол. наук 1941, вып. 7. С. 129 – 141.
Фукидид. История. / Пер. Ф. Г. Мищенко и С. А. Жебелева, под ред. Э. Д. Фролова. – СПб.: «НАУКА», «ЮВЕНТА», 1999.

[1] Статья «Парадокс лгуна – невероятное повторение» / Ч. I и Ч. II была опубликована в трех номерах журнала «Дом Бурганова. Пространство культуры» в 2021 г. (№№ 1, 2, 4) – растянутая на части, ибо «новые правила» научных публикаций, спущенные из «ближнего-дальнего» зарубежья, отныне предусмотрительно обязывают автора расширить свой материал «сопроводительной рубашкой» – английским переводом, который увеличивает размер публикации вдвое, но теоретическая философская статья не может быть написана на двух страницах, и особенно если она написана на русском литературном языке – это специфика философствующего языка – русского, что всегда был эстетически широк. Эта III-я часть, что является «продолжением» предыдущих, как последовательное и поступательное изложение «проблемы» и «сути» Образа-понятия «Лжец/лгун», была запланирована в печать в этом же издании, перевод последней части – предельно сложный: переводчик буквально «отключался», уставая энергетически, – практически завершен, но за пять дней до Рождества автор получает смску, что статья отклонена, причем в категорической форме: без права на какое-либо возражение. Однако, для автора «Рождество» случилось и, видимо, растянется на пару лет, ибо долгожданная монография автора вышла – полностью раздел о «парадоксе лгуна» можно прочесть в книге, что выпорхнула из типографии 01.12.2021 г., словно синица – к Адвенту – итак, читайте в: Меньшикова Е. Р. Сполохи смысла: сингулярность Сознания». – М., СПб.: Петроглиф, Центр гуманитарных инициатив, 2021. – 648 с. Здесь представлена «Сквозная апория ‘парадокса лгуна’».

[2] Аллюзия-отсылка к фильму «Хвост виляет собакой» (реж. Барри Левинсон, Голливуд, 1997), ставшему не только яркой иллюстрацией оксюморонной поговорки, но политической сатирой вне времени.

[3] См.: [Lexikon der Antike, s. v. Ethik, c. 92] – передается по статье Стратановского [19, С. 68].

[4] Проблемы Гильберта (числом 23): от теории множеств (континуум-проблема), обоснования математики и оснований геометрии, теории непрерывных групп, об освобождении от требования дифференцируемости, теория чисел, вариационное исчисление до теории алгебраических многообразий – требовали от ученого мира обоснований – вполне философское требование. Они были заявлены им в докладе «Математические проблемы» 12 августа 1900 г. на Международном конгрессе математиков. См.: Проблемы Гильберта. – Изд-во ИСФАРА, 2000. – с. 238.

[5] В математике «натуральное число» – это число, которое используют для подсчета чего-то конкретного, осязаемого. Дроби и отрицательные числа как и нуль, «натуральными» не считаются. Множество обозначается лат. N, эти числа подвергаются сложению, вычитанию, умножению и делению с остатком. А вот «действительное», или «вещественное число» – это математический объект, возникающий из потребности измерения геометрических и физических величин окружающего мира, извлечения корня, вычисления логарифмов, решения алгебраических уравнений, исследование поведения функций. И действительное число может быть «отрицательным», с точки зрения современной математики, множество вещественных чисел – непрерывное упорядоченное поле. Есть о чем поразмыслить, имея страсть к аллегориям.

[6] «Обол Харона» – монета, которую клали в рот покойнику как плату за проезд по Стиксу.

[7] Ср.: «Цинизм – бесстыдство, наглость, грубая откровенность; вызывающе-презрительное отношение к общепринятым нормам нравственности и морали» [18, С. 557].

[8] Можем же мы быть недовольны переводом? – иные целыми кафедрами пускаются в увлекательное плавание на годы, недовольные переводами Платоновых трудов, – семинары, конференции – их не устраивает дефиниция одна, вторая, десятая – и ничего, заново переводят лист за листом и толкуют потом.

[9] Апория (греч. aporia, aporoz – ‘недостаток в чем-либо’, ‘бедность’, ‘нужда’; 2) ‘безвыходность’, ‘затруднительное положение’, ‘беспомощность’; 3) ‘быть в затруднительном положении’; 4) ‘сомнение’, ‘недоумение’ [3, С. 175]) – в античной философии «логическое затруднение, непреодолимое противоречие при разрешении проблемы» [18, С. 48], с помощью этого термина Зенон пытался понять диалектику «движения» без «открытий» физики в то время – без закона всемирного тяготения, трех законов механики, закона силы инерции Исаака Ньютона. Философы современные так характеризуют единицу «недоумения»: «трудноразрешимая проблема, связанная обычно с противоречием между данными наблюдения и опыта и их мысленным анализом» [21, C. 31].

[10] Феокрит (ок. 300 – ок. 260 гг. до н. э.) – древнегреческий поэт, ученик Филета Косского, поэт-мыслитель, эрудит; развивая идеи романтизма, придумывал различные формы буколической поэзии, основал идиллию как жанр.

[11] Филет Косский (ок. 320 – после 270 г. до н. э.) – греческий грамматик, учёный, поэт.

[12] Этимон (греч. etumon, etumoz – ’правдивый, истинный’) – первоначальное значение и форма слова. Выявление этимона – основная цель этимологического исследования [6, С. 597].