Коваленок Алексей Анатольевич. ФИЛОСОФСКИЙ КВАРТЕТ: БЭКОН, ЛОКК, БЕРКЛИ, ЮМ. ШТРИХИ К КОЛЛЕКТИВНОМУ ПОРТРЕТУ НА ФОНЕ ИЗЛОЖЕНИЯ В СТУДЕНЧЕСКОЙ АУДИТОРИИ

Коваленок Алексей Анатольевич

ГБОУ СПО Нижегородское художественное училище

Преподаватель социально – гуманитарных наук

Кандидат философских наук

Alexey A. Kovalenok

Nizhny Novgorod Art School

Lecturer of social and liberal sciences

E-Mail: Kov9alenok@yandex.ru

УДК – 1 (091)

ФИЛОСОФСКИЙ КВАРТЕТ: БЭКОН, ЛОКК, БЕРКЛИ, ЮМ. ШТРИХИ К КОЛЛЕКТИВНОМУ ПОРТРЕТУ НА ФОНЕ ИЗЛОЖЕНИЯ В СТУДЕНЧЕСКОЙ АУДИТОРИИ

Аннотация: В статье ее автор, обобщив свой многолетний исследовательский и преподавательский опыт, свои методологические наработки, предпринял попытку представить свое видение некоторых наиболее значимых и дискуссионных идей, постулатов и положений, принадлежащих четырем видным представителям философии Нового времени – Бэкону, Локку, Юму, Беркли. Показано, что их объединяет именно как философов Нового времени – интерес к социальным проблемам, к гносеологии, проблемам научного знания, попытка осмыслить и переосмыслить концепт Бога, пребывание на острие полемики материализма и идеализма. В то же время показано своеобразие философских поисков и интуиций каждого из данных персональных центров. Автор снабдил изложение их философских взглядов своими личными, глубоко выношенными оценками и комментариями. Это – один из возможных авторских вариантов изложения учений этих мыслителей в современной студенческой аудитории. Круг затрагиваемых проблем, а это важно, оставляет широкое поле для диспутов и дискуссий, куда могут быть вовлечены студенты. Представляется, что статья может быть полезна для профессионально занимающихся философией – преподавателей, студентов, но также и для тех, кто занимается самообразованием, живет жизнью не только плоти, но и Духа.

Ключевые слова: эмпиризм, сенсуализм, скептицизм, субъективный идеализм, идея, материя, протяженность, тело, врожденные идеи, первичные и вторичные качества, ощущения, причинность, опыт, сознание

THE PHILOSOPHICAL QUARTET OF BACON, LOCKE, BERKELEY, HUME. SOME TRAITS OF THE COMMON PORTRAIT FOR THE PRESENTATION TO THE STUDENTS AUDIENCE

Abstract: The author has made an attempt in this paper to present his vision of some most significant and disputable ideas, postulates and provisions suggested by the following four prominent representatives of modern philosophy – Bacon, Locke, Hume, Berkeley based on the summary of his own many years’ research and teaching experience, his methodological developments. It is herein shown that they are united particularly as philosophers of the modern age by their interest in social problems, epistemology, in issues of scientific knowledge, an attempt to comprehend and reconsider the concept of the God, the concentration at the polemics of materialism and idealism. Furthermore, there is concurrently shown the uniqueness of philosophical searches and intuitions of each of the said personal centers. The author has stated their philosophical views with making his personal, deeply thought-out assessments and comments. That is one of the possible author’s versions to present the doctrines of these thinkers to the modern student audience. The array of issues in question, and that is quite important, leaves a vast field for debate and discussion, where into students can be involved. It seems that this paper can be useful for teachers and students professionally engaged in philosophy as well as for those who proceed with self-education, live not only the life of the flesh but also the life of the Spirit.

Keywords: empiricism, sensualism, skepticism, subjective idealism, idea, matter, extension, body, innate ideas, primary and secondary qualities, sensations, causality, experience, consciousness

Итак, как явствует из заглавия данной статьи, в центре внимания будут некоторые, на наш взгляд, наиболее значимые или же дискуссионные аспекты философских учений четырех персональных центров – Фрэнсиса Бэкона, Джона Локка, Джорджа Беркли, Дэвида Юма.

И здесь только опять же нам хотелось бы подчеркнуть, что наряду с теоретическим интересом, мы здесь преследуем и интерес методический, дидактический, преподавательско-педагогический, как уже не раз бывало в наших предыдущих статьях. Ну здесь уж ничего не поделаешь – наряду с теоретиком в нас живет еще и преподаватель-практик, педагог. Вот уже почти тридцать лет пытаюсь, как могу, совмещать две эти ипостаси. Пытаюсь доносить до современных студиозов наиболее значимые и актуальные, созвучные, в том числе, и нашей современности идеи и размышления мыслителей прошлого, но и при этом стараюсь не утерять и вкуса к теоретическим изысканиям. В этом вижу, как уже не раз писал, оправдание философии в нашем, увы, все более обезмысливающемся мире. И скажу даже еще, что недавно открыл в себе новое измерение – стал излагать философские идеи…..в стихах! Эти мои философско-поэтические опыты обнародованы на паре сайтов. По-моему, кое-что путное из этого получилось. Надеюсь дальше эту свою внезапно открывшуюся творческую струю углубить и систематизировать. Но это – лирическое отступление. Вернемся к нашей теме и нашим мыслителям.

Так вот, в этих своих заметках, обобщив свой немалый теоретический и методико-преподавательский опыт, опыт преподавания философии Нового времени в самых разных студенческих аудиториях – от медиков и парикмахеров до художников и актеров – мы хотели бы, ни сколь не претендуя, разумеется, на истину в последней инстанции, высказать некоторые свои соображения по поводу того, как можно было бы, на наш взгляд, более – менее репрезентативно и адекватно донести до современных студиозов некоторые наиболее значимые аспекты и грани философских исканий тех персоналий, которые заявлены были в заглавии данной статьи. А это – важно, ибо их идеи повлияли, пусть в разной степени, на развитие философской ситуации в последующих веках, вплоть до нашего 21 – го! И без их адекватного постижения, думается, невозможно получить полноценное представление о философии Нового и Новейшего времени. А ведь эта философия определяла и многие жизненные процессы – социальные, политические, идейно-мировоззренческие. Итак, еще раз, здесь – наш, решительно ни на что грандиозное не претендующий взгляд (один из возможных!!!) на то, как можно донести наиболее значимые аспекты философского творчества этих мыслителей до современной студенческой аудитории. Возможно, кому-то это наше видение покажется в чем-то небезынтересным.

И здесь в предварительном порядке сразу укажем, что есть некие общие скрепы, точки соприкосновения, которые объединяют эти фигуры. Почти все – англичане, наследовавшие особый вот этот британский интеллектуальный дух, как бы его не оценивать. Как минимум двое (Бэкон и Локк) – сторонники эмпиризма и сенсуализма. Все проявляют интерес к проблеме метода, проблеме субстанции, к социальным проблемам, хоть и делают различные выводы. Бэкон и Локк глубоко погружены в гносеологию (Бэкон вообще наукоцентрист!). Все находятся на острие полемики материализма и идеализма. Каждый из них по-своему осмысливает концепт Бога и каждый из них по-своему решает проблему соотношения Бога и мира. Глубина, так сказать, философичности, теорийности их философских конструкций и построений различна, но в целом, думается, она уступает по своему масштабу тому же Спинозе, Декарту. Лейбницу и уж, разумеется, великим представителям немецкой классической философии.

И самое главное, все они уже были философами Нового времени, которое, как заметил однажды парадоксальный и проницательный В. В. Бибихин, «ново в противоположность прежнему времени, старому, Древнему. Или Темному. Во всяком случае такому, из которого надо выйти. Новое время благодаря своей исключительности знает то, чего не знало старое; и новое время живет открывшимся, вкладывает в себя это открывшееся ему, как бы сказать? Вот-вот должно произойти то, что ожидается. Этот новый способ существования был захватывающим, зажигающим. Все подлежало восстановлению от первых оснований…Переустройство, восстановление всего. Открытие мира, человека (мы бы здесь сказали – разволшебствование мира – А. К)….Европа Нового времени вещь небывалая, и она знает себя, что она вещь небывалая, и к старому уже не хочет вернуться»[1]. И все эти персонажи, вынесенные в заглавие этой нашей статьи были, каждый по-своему, участниками этого ВЕЛИКОГО ВОССТАНОВЛЕНИЯ!

Все они, заметим хорошенько = NOTA BENE = творили и мыслили в эпоху, когда вещи «были лишены самопроизвольности и спонтанности, им не присущи никакие внутренние стремления к тем или иным их «естественным местам», поскольку вся материя артикулируется в пространственной протяженности, а сама эта протяженность мыслится как организованная каузально материя. Природа уподобляется естественно функционирующему механизму, поэтому из нее устраняются разного рода «внутренние» качества и стремления, каким-то образом скрытые спонтанные и произвольные силы, то есть любого рода мифические сущности. Природа демифологизируется и теперь мыслится как единое целое, упорядоченное естественным образом как причинно организованный порядок материальных вещей, в котором нет ничего скрытого и непостижимого в принципе. Поэтому процесс познания является объективным и научным лишь в той степени, в какой все изучаемые нами естественные события могут быть развернуты и представлены пространственно, эксплицированы в геометрической протяженности…Представления о природе как единообразно функционирующем механизме радикально изменяли всю познавательную ситуацию и вместе с этим само понятие «scientia», в силу чего заново приходилось решать вопрос о том, что в наших знаниях относится к объективной реальности, а что оказывается субъективным, следовательно, измышляемым, что в познании выстраивается как первичное и тем самым относится к постижению природы самих вещей, а что выступает лишь как вторичное, имеющее отношение только к субъективному. Именно из этой исторически объективной проблемной ситуации проистекало галилеевское разделение «первичных» и «вторичных» качеств, развернутое в эмпиризме Локка……Но коль скоро природа мыслится по схеме естественно функционирующего механизма, который может быть представлен в пространственно-временных измерениях движения, следовательно, поиск законов оказывается самой важной задачей естествознания. (От себя здесь добавим, ибо важно, что и общество мыслилось по схеме механизма, развивающегося в пространстве и времени!!! И природа, и социум мыслились как части одной всепоглощающей МЕХАНИСТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ, стало быть, у них общие законы – их и нужно искать! Именно отсюда проистекали механицизм, биологизм, натурализм, физикализм, химизм, психологизм и прочие измы в объяснении социальных процессов! – А. К.). Поэтому любые факты относительно природных процессов могут быть постигнуты только на основе строго определенных законов. Отсюда необходимость метода, с помощью которого выясняется, с одной стороны, вся полнота фактов на основе определенных допущений о закономерном механизме протекания природных процессов, и с другой – потребность в исследовательском эксперименте, гарантирующем предметное обоснование самих допущений. Познание как процесс исследования становится объясняющим представлением, в котором гипотетический компонент оказывается неизбежным, к тому же просто необходимым, поскольку он выражает обретение самой свободы мышления, и это свободное мышление по сути своей обязано и должно быть предвосхищающем»[2].

Я прошу извинения за столь обширную цитату, но, полагаю, она была целесообразна и уместна, ибо она очень хорошо объясняет и раскрывает ту атмосферу – идейную, мировоззренческую, мыслительную, философскую – в которой творили эти персоналии. Эту атмосферу нужно в целом представлять себе, дабы понимать те или иные аспекты и тенденции их исканий. Они все в эту атмосферу были погружены, и каждый из них в той или иной степени ощущал давление ее.

Итак, первой значимой философской фигурой, к творчеству которой мы сейчас обратимся (разумеется, лишь к некоторым аспектам его), будет, как его иногда именуют, первый философ новой промышленной эры, возвестивший своим творчеством зарю этой эры, это – Фрэнсис Бэкон ( 1561 – 1626). В историю философской мысли вошли такие его труды как «Великое восстановление наук», «Новый органон», «Новая Атлантида».

Предваряя более детальный анализ его творчества, здесь только заметим, что как философ он не был вполне целостен, в онтологии – не совсем внятен. Так, например, он полагал, что изучение строения материи – это прерогатива все – таки науки, а не философии. Центральные темы его творчества, вокруг которых структурируется и кристаллизуется его мысль, это: 1) наука как система знания; 2) наука как вид деятельности; 3) наука как социальный институт. То есть он выступает как один из первых методологов и философов науки, он – предтеча эпистемологии, родоначальник сциентизма и техницизма.

Г. Гегель в своих лекциях по истории философии энергично подчеркивает, что несомненная заслуга Бэкона состоит как раз в том, что он «дал методический обзор наук; он не только излагал мнения, не только просто высказывался о науках аристократически пренебрежительно, а входил в детали и установил в отношении научного познания некий метод». И далее часто весьма суровый в оценке своих предшественников Гегель продолжает, что «единственно лишь введенная им методичность рассмотрения делает его замечательным, единственно лишь это делает его достойным занять место в истории наук и философии, и этим принципом методического познания он также и оказал значительное влияние на свою эпоху, так как обратил внимание на неудовлетворительность наук со стороны их метода, так и со стороны их содержания. Он установил в опытной философии всеобщие принципы исследования»[3]. Итак, методизм, определенная системность, некие всеобщие принципы исследования – вот заслуга Бэкона согласно Гегелю. Но с другой стороны, он слишком резко противопоставил опыт спекулятивному понятию, увяз в мирском, в наличном! Однако опять же, согласно все тому же Гегелю, это – был необходимый момент в развитии философии. Дух должен был эту стадию противопоставления пройти. Ведь понятие не сразу постигает себя, оно тоже развивается и обогащается, движется, преодолевая конечные моменты, и философия Бэкона – один из пунктов такого пути ПОНЯТИЯ К САМОМУ СЕБЕ. В этом – ее историческая роль. Согласно, укажем снова, Гегелю, разумеется.

А вот наш Вл. Соловьев, к примеру, видит в бэконовских построениях уже печать упадка, кризиса западной философии. Ему претит вульгарный реализм англичанина, который «значение сущего приписывает исключительно внешнему телесному бытию: в нем заключается вся действительность, кроме тел ничего не существует». Смысл бэконианства, по Соловьеву, состоит в том, что «Бэкон имеет важное значение только как родоначальник эмпирического направления в новой философии, что же касается до положительного содержания его воззрений, то оно не имеет философского характера, не выходя за пределы вульгарного взгляда, по которому представляемый нами мир имеет безусловную действительность со всем многообразием своего предметного содержания, существует сам по себе вне нас, но вместе с тем может нами адекватно познаваться. Для такого адекватного познания достаточно, по мнению Бэкона, освободить ум от обманчивых предположений, или предрассудков (idola), и от бесплодного формализма схоластики, не сообщающего никаких действительных знаний»[4].

Да, конечно, такому великому идеалисту, мистику, платонику, каковым был Соловьев, подобного рода построения никак не могли быть близки. Но, по крайней мере, надо отдать Соловьеву должное – он адекватно и трезво оценивает построения Бэкона и, в отличие, скажем, от В. П. Лега, которому далее мы еще посвятим несколько строк, не выискивает у англичанина Бога там, где его просто нет, или где под Богом мыслится нечто совершенно иное!

Бэкон ставит вопрос: что есть мир, человек, в чем его надежда, если предположить, что Бога нет[5]?! И сам же отвечает на него: тогда надежда – лишь на человека и его разум, без упований на Бога. Знание – сила! Человек вообще обладает выделенным положением в природе, ибо у него есть разум и знания. Он может господствовать над природой, формируя на основе знания новые технологии и превращая знания причин в образ действия с объектами природы. Технология у него – это своего рода естественная магия, изменение объектов природы в заданном направлении, то есть высвечивается социальная значимость науки. Его «Новая Атлантида» (1620) – это одна из первых в истории мысли технократических утопий. Там рассказывается о Доме Соломона – особом научном заведении, организованном в масштабах всего государства. Ученые активно внедряют там прогрессивные технологии, создают новые породы животных, новые виды транспорта, новые формы и способы передачи информации на расстоянии, материалы с заранее заданными, запрограммированными свойствами, ну и так далее.

Вообще же, заметим, что систематичной и разработанной онтологии у Бэкона мы не найдем. Есть лишь, скорее, отдельные, но при этом весьма ценные замечания, наброски, абрисы, эскизы. Он подчеркивает, что любое знание идет от науки. Однако при этом всегда следует помнить, что любое научное исследование исходит из неких онтологических и гносеологических допущений.

Из античных философов Бэкон особо ценил и выделял Анаксагора и Демокрита. Бэкону особо импонировало то обстоятельство, что и тот, и другой признавали возникновение мира из первичного хаоса. Первичная материя, по Бэкону, изначально обладает некоей силой. Материя вечна, неуничтожима, несотворима. Идея божественного творения отрицается, если только не принять, что этот первичный хаос и равнозначен Богу, но, разумеется, отнюдь не христианскому! Креационизму в его монотеистическом, христианско-библейском понимании здесь места нет. Существует круговорот миров. Ф. Бэкон не признавал материальных эфирных сфер и различия надлунного и подлунного миров, на чем настаивал Аристотель, и что стало незыблемой догмой на многие столетия. На самом же деле, и тот, и другой миры состоят из взаимодействующих материальных тел, а , стало быть, принципы и законы их абсолютно одинаковы. Даже там, где, как кажется, царствует покой, все равно есть активность материи, эта активность имманентна самой материи. Идет противостояние внешним стохастическим воздействиям, ничто не уничтожается, а преобразуется в нечто иное под воздействием изменения меры предмета. Любое воздействие имеет отклик в других объектах, то есть причинно – следственная связь всеобща. Цель познания = познать форму вещей! Но здесь опять же укажем, что у бэконовской формы нет четкого смысла. Это 1) закон существования вещей, и 2) первичные качества самих объектов или некие элементарные качества ( свойства) как цвет, плотность и так далее, 3) структура вещи, ее элементный состав. Вот когда все это познано, тогда можно эффективно преобразовывать объекты, заниматься той самой «естественной магией».

Ф. Бэкон создал свое знаменитое учение об идолах или призраках = предрассудках, которые мешают разуму осуществлять познание истины и от которых нужно освободиться. Эти идолы следующие: 1) идолы рода – они присущи всем людям, это, что мешает человеку познавать именно постольку, поскольку он – человек ( например, антропоморфизмы в познании, гилозоизм, язычество, ну и так далее. Это также могут быть несамокритичность субъекта, разума ( «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман») , леность ума, конформизм в познании); 2) идолы пещеры – каждый человек как бы смотрит на мир из своей собственной пещеры. Это – некие индивидуальные особенности данного конкретного человека, особенности его воспитания, образования, целей, склада ума, организации его органов чувств, его зашоренность, суженность воззрений, догматизм . Но по сути, если присмотреться и вдуматься, идолы пещеры – это разновидность идолов рода. Ведь субъект познания – это тот же член общества и разделяет его предрассудки; 3) идолы площади или рынка – несовершенство речевого общения, использование пустых суждений и понятий, оперирование размытыми, нечетко определенными понятиями, в которые каждый их произносящий может вкладывать свой смысл ( примером таких пустых понятий является, по Бэкону, доказательство бытия Бога А. Кентерберийского , против которого Ф. Бэкон энергично возражает, указывая, что нельзя заключать от понятия к бытию); 4) идолы театра – философские системы прошлого, их сковывающий нас авторитет, на который мы часто бездумно и некритично полагаемся (может быть, по сути, тоже разновидность первого рода идолов???!!!).

Отсюда следует вывод: познание человека нерасторжимо связано с социально – культурной обусловленностью. Это – важное открытие Бэкона! Эта обусловленность неустранима, то есть невозможна абсолютная объективность познания, и этот момент всегда надо учитывать. Однако в ряде своих трудов тот же Бэкон полагал, что освободиться от этой социально – культурной зависимости все же можно, хоть это и непросто. То есть так называемый трансцендентальный субъект познания все – таки возможен. В общем, воззрения философа по этому вопросу весьма разноречивы и неоднозначны. Об этом существует большая литература. Вот, кстати, и тема для возможной дискуссии в аудитории! Может ли человек освободиться от этих идолов, оставаясь при этом ЧЕЛОВЕКОМ, или же для этого ему нужно преодолеть себя, стать кем-то иным = СВЕРХЧЕЛОВЕКОМ, ПОСТЧЕЛОВЕКОМ???!!! Как говаривал известный нижегородский философ В. А. Кутырев, есть ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, а есть ИНОЕ = борьба миров. Так, может быть, для того, дабы программа Бэкона по борьбе с предрассудками = идолами полностью осуществилась, в человеке должно победить ИНОЕ?! Но что тогда останется от ЧЕЛОВЕКА?!

Бэкон далее выделяет три способности души: память, воображение , рассудок. На памяти зиждется история, на воображении – поэзия и искусство, на рассудке – науки. Среди наук он выделяет философию природы, включающую в себя физику и метафизику. Затем выделяется практическая философия = механика и магия, психология = этика и логика, физиология = медицина и атлетика. Философия природы – это высокая башня, с нее философ осуществляет контроль , обозревает развитие науки.

Ф. Бэкон одним из первых поставил проблему научного языка. Язык науки не должен содержать в себе ничего субъективного. Это – чисто вымытое стекло, абсолютная прозрачность. Именно такое понимание языка науки утвердилось впоследствии в позитивизме. Неопозитивисты же еще более углубили задачу: сформулировать условия, когда язык может обладать такими качествами. Нужен полностью формализованный язык = ничего лишнего, никакой отсебятины. Правда, Сепир и Уорф усомнились в осуществимости этой программы, выдвинув тезис, гласящий, что один язык на другой точно перевести невозможно (гипотеза языковой относительности). А значит, исходя из этого, невозможен и полностью единый, универсальный, формализованный язык, в котором стирались бы все различия и нюансы.

Но вернемся собственно к Ф. Бэкону. Он обосновал важную роль опытов, экспериментов в познании. Опыт – это и эксперимент, и системное наблюдение. Он выделил три типа отношений человека к эксперименту, а отсюда и три типа ученых: 1) паук – ткет паутину своих мыслей из себя самого, из разума, не обращаясь к опыту, выводит новые знания. Нетрудно угадать здесь средневекового схоласта; 2) муравей – ползучий, плоский эмпиризм, фактография, коллекционирование фактов без системы; 3) пчела – разумный, системный эмпиризм, когда факты находят теоретическое обоснование и переработку – плодотворный синтез первого и второго типов, идеал, к которому ученый должен стремиться.

Виды опытов по Бэкону:

——– плодоносные – «естественная магия» , практическая польза;

—— светоносные – расширение сферы наших знаний.

Оба этих типа опытов взаимосвязаны.

Бэкон разработал свою методологию отношений между эмпирией и теорией. Здесь интересны следующие моменты:

—— эксперимент не может и не должен быть слепым, у него должна быть идея;

——– эксперимент – начало познания;

———- теория – это индуктивное обобщение фактов;

——— опыт – гиря на ногах теории и разума, чтобы разум не отрывался от реальности;

——– эксперимент может играть решающую роль в ситуации выбора конкурирующих гипотез = так называемый «эксперимент креста» = крест на перекрестке дорог, развилка. Куда пойти? Это покажет решающий эксперимент. Здесь еще раз заметим, что проблема эксперимента в дальнейшем решалась по – разному. Позитивизм находил, что опыт – это достаточное основание при выборе теории. Постпозитивизм полагал, что в случае разногласия между фактами и теорией теория не всегда отбрасывается. Ее можно модернизировать с целью согласования с опытом и фактами ( тезис Дюгема – Куайна).

Бэкон также много работал над проблемой систематизации данных опыта. Он полагал, что, работая с данными опыта, надо составлять разные виды таблиц:

Таблицы присутствия – в них фиксируется с какими феноменами соседствует , в каких рядах событий присутствует исследуемое явление.
Таблицы отсутствия – фиксация того, с чем явление никогда не соседствует и в чем никогда не присутствует.
Таблицы сравнения – содержат те объекты, где явление присутствует в той или иной мере.
Таблицы исключений – те объекты и предметы, что не поддаются сравнению по данному свойству.

Затем должно следовать умозаключение, обобщающая индукция, вырастающая из опыта. При этом, разумеется, Бэкон осознавал ненадежность индукции, ограниченность ее. Он предлагал шаги для страховки от ложных выводов (всякие антиципации = предвосхищения – это, кстати, и есть разновидность ложных выводов). Так вот, меры эти следующие: 1) надо выявлять все возможные исключения – это, кстати, прямое провозвестие попперовской методологии фальсификационизма = искать то, что противоречит теории, если ее нельзя опровергнуть, то она неверна; 2) он призывал помнить, что законы природы имеют разную степень общности. Некоторые законы есть лишь частный случай более широких законов. Разные законы охватывают разные по объему своего действия уровни, сферы и слои реальности и по – разному реализуются в них. Посему в обобщениях хотя и могут быть некие срединные уровни, средние значения (так сказать, средняя температура по больнице), но не стоит ориентироваться только на них, ибо если закон реализуется на части явлений, то это еще не значит, что он будет реализовываться на всех явлениях, нельзя переносить, экстраполировать тенденции , присущие части, на все целое. Есть некая специфика различных законов, не всегда вмещающаяся в усредненные значения и показатели. Это следует учитывать.

Итак, Ф. Бэкон – основатель эмпиризма. Только надо помнить, что есть эмпиризм как фактография, как преувеличенное понимание роли опыта. А вот что касается Бэкона, то его эмпиризм – рациональный, взвешенный, не в ущерб разумному познанию.

В целом, завершая обзор философских исканий Бэкона, заметим, что задача философии природы (как он ее понимал) – познать единство мира, дать копию Вселенной. Сущность философии природы – не в описании, а в объяснении скрытых связей. Философия должна дать, предложить новое обобщение всех сделанных открытий. Истину надо искать в свете опыта природы, который вечен. Познание – это отражение природы, но природа сложна и богата. Действительность сущего и истинность знания – не всегда одно и то же. Они отличаются друг от друга как прямой луч – от отраженного. Познание должно идти методично, систематично, в нем не должно быть резких скачков.

Бэкон признает многообразие форм в природе, первичность природы и вторичность познания. Природа всегда находится в движении, это – целое, с многообразием форм, движений, цветов. Все жизненно, во всем – «цветущая сложность». То есть следует здесь заметить, что своеобразие Бэкона еще и в том, что в свой механистический век он – не механицист, он старается отойти от этой тенденции, его взгляды богаче, диалектичнее, сложнее. Форма у него – это тот же закон. Формы вечны и неизменны. Формы также выступают в качестве причин (формальной, материальной и действующей). Целевую причину он отбросил. Он – против аристотелевского телеологизма. Под формой он также понимает вид движения материальных частиц. Форма не выше материи.

В социально политических своих воззрениях он – сторонник абсолютизма. Король правит, опираясь на юристов. Церковь и парламент должны быть подчинены королю. Церковники очень часто свои личные, частные, своекорыстные устремления выдают за «Слово Божье», пользуясь монополией на толкование Святого Писания. Независимость и автаркичность церкви могут угрожать интересам государства. Церковь может стать консервативной и даже реакционной силой, может противопоставить свои узкокорпоративные интересы общегосударственным. Поэтому король имеет право сместить и наказать даже главу церкви, если его деятельность угрожает общенациональным и общегосударственным интересам, угрожает стабильности общества. Вот такими видятся автору этих строк основные интенции философского творчества Ф. Бэкона – философа и государственного деятеля, стоявшего у истоков философской мысли Нового времени.

А теперь обратимся к творчеству еще одного незаурядного англичанина. Я разумею здесь под ним Джона Локка ( 1632 – 1704). Его философская позиция характеризуется как эмпиризм и сенсуализм, иногда ее аттестуют как эмпириосенсизм. Вообще, такое внимание к опыту со стороны мыслителей Нового времени обусловлено было тогдашней философско – гносеологической ситуацией. Бэкон, например, относился к опыту безоговорочно, принимал некритически. Декарт опыт вообще отвергал. Д. Локк дал обстоятельный анализ и сопутствующую ему критику иннеизма, то есть теории врожденных идей. Другая важная проблема, которую он пытался решать – это попытка выявить возможности, механизмы, результаты и границы опыта.

Оценивалась философия Локка по-разному. Гегель был к этому господину весьма суров, находил, что его воззрение стало «ходячим способом представления и также считает себя философией, хотя мы в нем вовсе не находим предмета философии»[6]. Гегель далее полагал, что в локковской философии «нет никакого намека на спекулятивное мышление. Задачу философии, познание истины, Локк обещает в своей философии достигнуть эмпирически. Эта философия, правда, приносит пользу тем, что обращает наше внимание на всеобщие определения. Но такого рода философия представляет собой не только точку зрения обыденного сознания, которому все определения его мышления представляются данными, причем оно смиренно забывает свою собственную деятельность, а это есть нечто еще худшее: для этого выведения и психологического возникновения нет того, что единственно лишь интересует философию, нет вопроса о том, истинны ли эти мысли и соотношения, взятые сами по себе, так как здесь это выведение стремится лишь к тому, чтобы описать тот способ, каким мысль берет извне данное»[7]. По Гегелю, «рассуждение Локка совершенно поверхностно; оно всецело держится лишь явления, лишь того, что налично, а не того, что истинно»[8]. Локковскую философию великий немецкий мыслитель аттестует как очень понятную, плоскую и популярную. Это – общераспространенное философствование рассуждательского мышления. Этот рефлектирующий эмпиризм, по Гегелю, свидетельствует о захирении мышления!

Но и опять же важно = NOTA BENE = локковская философия, по мнению Гегеля, не есть досадная поверхностная случайность. Она объективно должна была появиться. Дух эту конечную стадию должен был пройти. Философия Локка (как и Бэкона) – это неизбежный момент, промежуточный пункт, который ПОНЯТИЕ должно было миновать, преодолеть на пути к ПОЛНОМУ РАСКРЫТИЮ САМОГО СЕБЯ! То есть для Гегеля в истории философской мысли нет ничего случайного!

Но, разумеется, есть и другие, более позитивные оценки творчества английского мыслителя. Так, в одном из современных исследований заявляется, что Джон Локк был одним из создателей новоевропейской модели сознания. Новаторство Локка также проявилось в том, что он был создателем концепции тождества личности, согласно коей гарантией тождества является акт самосознания, а не наличие той или иной субстанции. Отказавшись от субстанциональной теории сознания, Локк переносит акцент с личности на идеи, которыми она обладает. И еще важно – Локк обладал отменным художественно-эстетическим чутьем. Философия Локка привлекала внимание многих художников, деятелей искусства, творческих личностей. Не такой уж она являлась, стало быть, всецело аналитической, абстрактной, сухой. В ней были и художественные, образные составляющие. При чтении английского философа под этим углом зрения обнаруживается, что мысль его действительно богата образными примерами, остроумными иллюстрациями, неожиданными аналогиями, саркастическими комментариями, и, наконец, метафорами, которые не дают читательскому вниманию ослабеть или отвлечься от текста. Подобные художественные приемы играют не последнюю роль в построении новой модели сознания и личности[9]. Думается, что это – замечания, заслуживающие того, дабы над ними поразмыслить.

Другой современный исследователь находит, что Локк, без преувеличения, был самым популярным и влиятельным мыслителем эпохи Просвещения. Именно его идеи о происхождении знания из опыта, о важности воспитания и науки для развития нравственных качеств человека, об ограничении государственной власти природным законом сформировали ядро идеологии Просвещения. Можно даже заявить, что именно Локк был более типичным представителем Просвещения (хоть и умер в 1704 году), нежели чем большинство философов так называемой эпохи Просвещения (ведь последние в той или иной мере критиковали и ограничивали притязания разума и его оптимизм). Этот же автор видит громадное значение Локка в том, что он своими идеями довершил разрыв 17 века с Ренессансом – отныне интерес человека сосредоточивается исключительно на завоевании и покорении природы, в то время как общественная, политическая жизнь теряет свой безграничный, творческий характер. Завоевывайте природу, а не людей, говорит Локк. Это завоевание имеет монотонный, планомерный характер и требует не рискованной смелости, не широты души, а сосредоточенного трудолюбия. И еще очень важно: именно Локк, в большей степени чем любой другой автор (за возможным исключением Маркса) был не только мыслителем, но идеологом, идеологом приходящего к власти буржуазного класса. И тот факт, что Локк продумал и откровенно выразил эту программу, сделал его вновь актуальным в эпоху обострения классовых противоречий между буржуазией и промышленными рабочими = пролетариатом. Отнюдь неслучайно, что Локк был для Маркса одним из центральных оппонентов. Маркс в то же время согласен с Локком в целом ряде пунктов – что экономика важнее политики, что власть определяется отношениями собственности и что собственность, как и вообще ценность, происходит из труда. Правда, Маркс опровергает миф о том, что собственник – это и есть тот, кто вложил основной труд в свою собственность. Напротив, история раннего капитализма – это череда насильственных экспроприаций, а также перевод имевшейся ранее власти в капиталы. Поэтому, когда на вновь образованный – в ходе любимых Локком «огораживаний» – «рынок рабочей силы» приходят капиталист и рабочий, то первый эксплуатирует второго не благодаря своему труду, а благодаря своей удаче или разбою. И на каждый данный момент труд, вкладываемый рабочим, отчуждается от него в собственность, принадлежащую капиталисту. И для Маркса, и для Локка труд означает физическое вложение частички себя в вещь: для Локка – это присвоение вещи, а для Маркса, прежде всего, это – отчуждение самого человека[10].

Кстати, заметим, что, на наш взгляд, сравнение социально-политических и экономических взглядов и подходов Локка и Маркса могло бы послужить темой для весьма плодотворной дискуссии в той же студенческой аудитории! Тем более (вот вам и актуальность!), что как раз сегодня в нашей стране (да разве только в ней?!) проблема нищеты, неравенства, социальной несправедливости, депривации, гигантского разрыва в доходах между богатыми и бедными, проблема собственности, ее происхождения и присвоения, ее должного распределения (в том числе, моральный аспект!) – все это вопиет, не находя пока, увы, сколь – нибудь удовлетворительного разрешения. Все наше общество пронизано разными видами одиозного ОТЧУЖДЕНИЯ – власти от народа, богатых от бедных, владельцев средств производства от рядовых рабочих. ОТЧУЖДЕНИЕ проделало свою разрушительную работу и в области ДУХА. Значительная часть населения отчуждена от качественного образования, от достижений высокой, классической культуры. Немало людей отчуждены и от морали, нравственности, совести, живут примитивными, животными запросами. Ни о каком саморазвитии, самовозрастании в данном случае не может быть и речи. Общество наше хронически несправедливо, что очень видно в области экономики и распределения. А ведь экономика должна быть не только экономной (за счет граждан!), эффективной, прагматичной, но и НРАВСТВЕННОЙ! Нет СПРАВЕДЛИВОСТИ и НРАВСТВЕННОСТИ – нет ничего! Вспоминается Кант, сказавший, что когда из общества улетучивается, исчезает справедливость, то все утрачивает цель, ценность и смысл.

Думается нам, что главное противоречие нынешней нашей жизни – это противоречие между правящим, замкнутым в себе слоем, купающимся в непомерных доходах и привилегиях, и не желающим ничего менять и всем остальным обществом, к чьим запросам, нуждам, чаяниям этот слой глух – по большей части. Из него уже вытекают все остальные противоречия. Я понимаю, разумеется, что все аналогии и параллели в чем-то условны, но, тем не менее, вспоминается ситуация в России начала 20 века, когда, по мнению большинства историков, основным было противоречие между самодержавием и всем остальным обществом. Его неразрешенность переросла в Революцию…

Судя по доносящимся время от времени сигналам, целый ряд наиболее дальновидных и трезвомыслящих представителей ныне правящего слоя понимает, что нынешний курс нуждается в корректировке, дабы Государство, объявленное некоторыми теоретиками Долгим, на самом деле оказалось бы таким – Долгим, Стабильным, Устойчивым. И автор сиих строк этого бы очень и очень желал, поскольку он не фанат Революций, ради святого костра которых мы сжигаем подчас столько миров со всем их содержимым (!), и которые учат нас верить в несправедливость добра (хоть при этом следует признать, что на определенных развилках истории, точках бифуркации революции объективно неизбежны – они не делаются по заказу, но и не отменяются по манию чьей-то руки). Но это невозможно без поворота к Человеку. Такое Долгое Государство наряду с другими своими лицами должно приобрести и Человеческое лицо! Вот такие мысли (своевременные, а, может, и не очень?!) возникают у пишущего эти строки во времена раздумий над некоторыми аспектами социально-политической доктрины Локка, особенно, в плане сравнения ее с идеями Маркса.

Что касается онтологии Локка, то для него внешний мир – это многообразие тел, движущихся по механическим законам. Субстанция – это материальная первооснова многообразия мира. Есть также отдельные эмпирические субстанции – конкретные, единичные вещи, модусы той первичной субстанции. Мышление – это акт, порождаемый телом. Надо заметить, что до конца удовлетворительно вопрос о мышлении у Локка так и остался не решен.

Он разработал теорию первичных и вторичных качеств. Первичные качества происходят из механико – геометрических свойств самой материи: протяженность, длительность, величина, сцепление, плотность, расположение частей, покой. Они объективны и присущи потому всем объектам. Вторичные качества – это цвет, вкус, запах, звук. В вопросе о природе вторичных качеств Д. Локк придерживался в разные периоды своего творчества трех вариантов его решения: 1) они абсолютно субъективны и есть результат воздействия предметов внешнего мира на наши органы чувств, а вне такового контакта объектов с нашими чувствами они не существуют; 2) они ( по крайней мере, некоторые из них) могут быть и объективны; 3) они есть результат особого сочетания первичных качеств. Стало быть, мысль Локка здесь находилась в поиске, и окончательно этот вопрос о природе вторичных качеств им так и не был до конца разрешен. Вообще – это особенность стиля, философской стратегии Локка – избегать окончательных, забронзовевших, сросшихся со своим пьедесталом тезисов, положений, утверждений. Он, видимо, еще до Гете понял, что теория суха, но зелено вечное древо жизни! Жизнь слишком диалектична, богата, многообразна, противоречива, дабы упечь ее в прокрустово ложе раз и навсегда данных, неизменных формул, тезисов, постулатов, положений. Философское положение не может и не должно быть догмой! Оно должно постоянно проверяться и перепроверяться, по мере необходимости пересматриваться, уточняться, обогащаться новыми данными Жизни. Это беспокойство, отсутствие самодовольства, творческую пульсацию он, как раз, и демонстрирует всем своим творчеством. Этот момент, думается, изучающим его философию следует иметь в виду! Этот момент объясняет некоторую неясность, неопределенность, размытость, обтекаемость ряда его положений.

Выше уже говорилось, что Локк дал обстоятельную критику иннеизма = теории врожденных идей, которые станут мукой Локка, как сказал Дж. Джентиле. Ну вот сторонники этой концепции в пользу ее приводили такие аргументы: а) широкое распространение этих идей; б) интерсубъективность их – такие вещи как Бог, справедливость, добро и так далее все понимают одинаково, независимо от пола, расы, национальности, региона проживания – здесь явно прослеживается апелляция к некоему антропному единству.

Локк на это указывает, что общераспространенность тех или иных суждений – это еще не гарантия их истинности. Истина в науке не устанавливается голосованием, и большинство – не всегда носитель истины. Были в истории периоды ( вспомним Средневековье), когда откровенно вздорные и нелепые идеи и теории владели умами подавляющего числа людей, но это еще не означает, что они были истинны! Что касается интерсубъективности, то и она есть результат общения, воспитания, социализации, габитуса, как сказали бы мы сегодня. Если бы эти пресловутые врожденные идеи были, то они бы проявлялись бы в умах абсолютно всех – и детей, и умалишенных, и так далее. Все принимали бы их за истину, осознавали бы их, а лучше всего они проявлялись бы у невежд и невоспитанных! Но, увы, сие далеко не так. Этнография, педагогика, медицина авторитетно заявляют нам о том, что никаких врожденных идей нет.

Локк много рассуждает о понятии опыта. В самом широком смысле опыт – это все то, с чем имеет дело человеческий разум. Опыт подразделяется на а) внешний = взаимодействие с вещами внешнего мира, воздействие их на нас, и б) внутренний – рефлексия над своими духовными, интеллектуальными состояниями. Итог опыта – это идеи, знания во всем их ошеломляющем многообразии: ощущения, восприятия, представления, память, силлогизмы, воображение, имена и так далее. Все знание извлекаемо и добываемо из опыта. Первичные состояния разума – это чистая доска (tabula rasa), пустая комната, чистый лист. Врожденные знания отрицаются. Как же идет формирование простых ( первичных идей)? Ну вообще это – ощущения, элементарные данные опыта, они дают нам элементарные знания о мире, они есть результат взаимодействия органов чувств с конкретным объектом. Опыт – это некий комплекс, его можно разложить на последние составляющие, далее уже неразложимые ( = гносеологический атомизм). Движение, фигура, величина, размер – это, по Локку, простые идеи. Но здесь кое с чем можно было бы и поспорить. Разве движение, допустим, – это простая идея? Наверное, нет. Что же касается формирования вторичных идей, то они формируются на базе первичных путем сопоставления, сложения и так далее. Разум – это комбинатор, а мышление – это комбинаторика.

Способы формирования вторичных идей:

——- создание номинальных сущностей = понятий (в скобках заметим, что сегодня для философа сущность – это то, что реально существует в вещах, Локк же вкладывал в это понятие иной смысл);

——- сложенные идеи;

——– формирование общих идей.

Теперь подробнее о каждом из этих способов. Номинальные понятия – это результат сложения простых идей вторичных качеств. Это – поверхностные представления, условные понятия ( животные, деревья, растения, минералы и так далее). Так, прибегая к этому приему, можно поделить все многообразие мира на классы, тогда будет просто легче ориентироваться, здесь не проникают в глубину, в сущность вещей. Но со временем номинальные понятия могут перейти и в реальные. Что же касается сложенных идей, то они: а) отражают эмпирические, единичные субстанции, вещи (например, человек); б) отражают модусы = состояния, свойства вещей (например, взрослый человек); в) отражают отношения между вещами, взаимосвязь (например, отец, сын и так далее).

Здесь хотелось бы заметить, что Локк вряд ли оправданно разрывает вещь и процесс, а они ведь образуют некую тотальность, единство. Их нельзя разрывать. Вещь + свойство + отношение всегда едины. Вещь процессуальна, процесс вещественен!

В общем, сложенные ( = сложные) идеи – это понятия. Они есть комбинация первичных идей. Сие тоже сомнительно, ибо не все сложные идеи – результат комбинаторики. И здесь еще возникает такой непростой момент: при формировании понятий единичных вещей мы складываем свойства и ощущения, но ведь каждая вещь обладает необозримым количеством свойств. Возникает вполне законный вопрос: когда достаточно уже складывать? Когда нужно остановиться? Ведь так можно затеряться в дурной бесконечности. Локк отвечает: складывать свойства и ощущения нужно до того момента, пока мы не получим идею, на основе которой мы сможем отличить данную вещь от другой вещи. По поводу же общей идеи Локк указывает, что она ни в коем случае ни есть суммирование единичных идей, ибо первичные идеи ( идеи субстанций) могут обладать взаимоисключающими свойствами, поэтому тогда их нельзя обобщить.

Алгоритм создания общих идей таков:

Собрать побольше объектов, чью идею мы хотим получить.
Эти объекты мысленно расчленить на первичные идеи.
Сравнить первичные идеи.
Отбросить те идеи и свойства, которых нет у всех объектов.
Повторяющиеся свойства мы суммируем, формируем общее понятие и присваиваем ему общее имя.

Но все дело в том, что у этой концепции есть сложности. Первое. Непонятно, что значит побольше объектов? Где рамки и границы этого самого «побольше»? Где порог достаточности? И вообще, далее ведь здесь получается такая штука – до начала формирования понятия уже надо иметь понятие об объекте – это круг в алгоритме. Второе. Надо иметь в виду, что повторяющиеся свойства необязательно существенны, и если ориентироваться на них, то в итоге понятие не будет отражать суть объекта. Третье. Таким предложенным Локком способом, алгоритмом некоторые понятия вообще нельзя сформировать, ибо абстрагирование делает понятие абсолютно бессодержательным, например, понятие цвета.

Локк разрабатывал и концепцию истины. У него корреспондентское понимание истины. Истина – это характеристика знаний, соответствующих реальности. Когерентное понимание у него также можно встретить. Если истина при сопоставлении согласуется с другими истинами, то она есть истина. Истина применима к сложенным идеям, к номинальным сущностям. Иногда Локк допускает, что первичные идеи первичных качеств всегда истинны, а первичные идеи вторичных качеств вероятностно истинны. Однако, этот тезис спорен. Ощущения могут быть либо адекватны реальности, либо неадекватны, но не истинны или ложны. Ведь ощущения – это же не знания, но первичные данные ( первичные идеи). И ведь также и у животных есть ощущения, но вот есть ли у них истина?!

Локк также рассуждает об интуитивном и демонстративном (логическом, выводном) видах познания. Интуитивное знание – это то, встретившись с которым, мы без размышлений осознаем истинность этого знания. Это такое знание как то: а) знание о своем собственном существовании и мышлении; б) знание о существовании объектов, об их сходстве и различии. Демонстративное знание вспомогательно, оно служит развертыванию интуитивных знаний. Это – математика, этика, теология. Оно строится по образцу геометрии с использованием аксиоматики. Всякое знание – это либо констатация, либо комбинация, либо вывод из эмпирического опыта. Локк решительно провозглашает свое знаменитое: нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах ( в скобках заметим, что на это Лейбниц ответит: кроме самого разума). И в самом деле, так ли однозначно это? Ведь сам же Локк заявляет, что понятия Бога и субстанции из опыта никак не выводимы, следовательно, противоречит сам себе. И вообще здесь очерчивается весьма серьезная и непраздная проблема: а возможен ли вообще чистый опыт, не связанный с вторичными идеями? По Локку вроде как будто возможен, но сам же Локк в других местах своих сочинений это отрицает, заявляя совершенно четко, что любое восприятие идет на базе некоего предшествующего знания, а, следовательно, впадает в очередное противоречие к самому же себе. Все эти сложности локковской гносеологии и методологии нужно иметь в виду, если мы хотим адекватно и непредвзято их оценить.

Что касается этических концепций Д. Локка, то здесь напрашиваются две базовые, фундаментальные характеристики – утилитаризм и натурализм. Есть две универсальные здесь категории – польза и вред. Все, что служит выживанию человека есть польза, а все, что не служит этой цели есть вред. Стало быть, главный критерий нравственности – это польза или вред личности или обществу в целом. Это, по сути, есть этика здравого смысла. Кроме того, Локк отстаивает необходимость повиновения государственным законам и нормам религии, ибо нарушение их он находит аморальным.

В своей теории общественного договора мыслитель указывает, что сначала существовало естественное состояние, но вот в оценке оного Локк кардинально расходится с Т. Гоббсом. Напомним, что у Гоббса естественное состояние – это бездна антисоциальности, конфликты, всеобщая агрессия и вражда всех против всех, где господствует принцип: человек человеку волк. Локк с этим не согласен. Человек изначально, так сказать, имманентно социален. Никакой войны всех против всех и в помине не бывало. Природа была богата, людям всего хватало. Существует врожденное естественное право на жизнь, на собственность, на свободу, на защиту всего вышеперечисленного. Самозащита не регулируется никак. Люди объединились в государство через общественный договор для гарантии своих прав. Общественный договор реализовывался стихийно. Вот, кстати говоря, и еще одна темя для дискуссии в студенческой аудитории – сравнительный анализ взглядов Гоббса и Локка на проблему общественного договора и, шире, проблему государства и власти. А почему нет?! По-моему, получилось бы плодотворно. По крайней мере, мой опыт говорит об этом. Здесь есть о чем современным студиозам порассуждать.

И еще очень важный для Локка момент: государство вторично по отношению к гражданам. Оно не имеет права на жизнь, свободу, собственность граждан. Оно само должно быть подчинено закону = теория правового государства. Опять же какое разительное отличие от Гоббса, который в своем «Левиафане» предложил абсолютно, диаметрально противоположный этатистский, по сути, даже тоталитарный проект. Если же государство, продолжает Локк, не выполняет своих функций, то граждане вправе выступить против него, и это – никакой не бунт, не мятеж, а их жизненное, законное право. Локк предлагает систему сдержек и противовесов монополизации государственной власти через механизм разделения властей, поддерживает всяческую децентрализацию власти, отделение церкви от государства, очищение от теневых влияний на государство. Он предлагает учредить три ветви власти: а) исполнительная – и в ее рамках судебная; б) законодательная; в) федеративная – объединяющая государство в одно единое целое ( вопросы внешних сношений).

Итак, прощаясь с Локком, еще раз телеграфно кратко резюмируем его вклад в историю философской мысли.

Он поставил очень важную и по сей день до конца не решенную проблему: изучить способности человеческого познания, выяснить его границы и способы получения знания о мире.
Он – эмпирист и сенсуалист (эмпириосенсист), но не радикальный. Локк полагает, что разум все же выполняет некие координирующие функции, но его роль не решающая в познании, главное слово все же – за опытом.
Локк – сторонник правового государства и конституционной монархии. Государство – это регулятор общественной жизни через законы. Впервые после Аристотеля он поставил вопрос о разделении властей.
Он оказал большое влияние на педагогику, ее концепции и подходы. Он указывал, что все идеи берутся из опыта. И воспитание продуктивно в том случае, если воспитатель воспроизводит перед учеником ту нить идей и впечатлений, которая необходима для формирования ума, чувств, характера. Воздействие должно идти не только на разум, но и на чувства. Надо знать – какой идее какое впечатление соответствует. Если у людей нет достаточных впечатлений и идей, полученных в ходе воспитания, то они вправе изменить общество, в котором они живут. Это – весьма радикальная мысль. Если взять ее на вооружение как теоретический базис для социальной практики, то тогда общество может просто не вырваться из череды потрясений, из пучины кризисов и переворотов.
Наконец, своей теорией первичных и вторичных качеств он серьезно повлиял на Беркли и Юма. (У Беркли, например, уже и первичные качества тоже субъективны, это – лишь наши ощущения, за которыми скрывается неизвестно что. Тела – это лишь комплексы наших ощущений).

Ну а далее нас ожидает Джордж Беркли ( 1685 – 1753). Приступим к разговору о нем. Его основные произведения – это «Трактат о принципах человеческого знания», «Три разговора между Гиласом и Филонусом», «Сирис», «Алсифрон или Мелкий философ». Он провозгласил свое знаменитое: «Империя берет курс на Запад». То есть это была программа решительной борьбы с атеизмом и ересью. Христианство, по мысли Беркли, должно обращаться к вновь обращенным народам за новой энергетикой. Беркли решительно выступал против понятия материи и в защиту Бога.

Берклианские аргументы против материи были следующие:

——- гносеологический – человек имеет дело лишь с неким потоком ощущений, который он принимает за свойство существования внешних вещей. Никакой материи мы ощущать не можем. Мы образуем единичные имена и имена классов вещей, но ведь так, увеличивая степень абстрагирования, мы можем прийти и к понятию материи, но это будет фикция, которой в реальности ничто не соответствует;

——— методологический – понятие материи просто бесполезно, ибо оно ничего не прибавляет к нашим знаниям о действительности. (В скобках здесь позволю себе заметить, что Беркли дал такое определение материи, которое впоследствии во – многом воспроизвел В. И. Ленин в своей работе 1909 года «Материализм и эмпириокритицизм» Так, Беркли писал, что материя – это естественная реальность, воздействующая на наши органы чувств. Это = ложное, по его мнению, определение, подтверждающее лишь, что материя – это фикция).

Далее, Беркли находит, что различение свойств на первичные и вторичные неверно, ибо все идеи обретаются в духе, а значит, все они субъективны и вторичны. Беркли опирается на античный скептицизм. Он тоже, как и античные скептики, полагает, что нам сложно судить о вещах. Наше мнение о них зависит и от состояния организма, и от удаленности вещей, и от их комбинаций друг с другом, и от множества иных факторов. Беркли уверен, что наши идеи похожи на вещи. Но сопоставлять можно лишь вещи сходные. Ничто похожее на идею не может быть вещью вне нас. За пределами нашего духа есть тоже идеи, то, что нам кажется миром вещей = тоже есть идеи, которые просто специфически воздействуют на нас. Но сам механизм этого воздействия неясен. И мы воспринимаем их как вещи. ( По этому поводу один наш уже современник пошутил: объективная реальность вне нас – это иллюзия, порожденная недостатком или переизбытком алкоголя в крови).

Беркли доказывает: существовать – значит быть воспринимаемым. Вещь – это комплекс моих ощущений, а что стоит за ними – неизвестно. Вещь существует только тогда, когда она воспринимается кем – то. Этот подход традиционно аттестуется как субъективный идеализм или солипсизм. Кстати, при желании усмотреть его истоки можно уже в античности у Протагора, провозгласившего, что человек есть мера всех вещей, существующих, поскольку они существуют, и несуществующих, поскольку они не существуют. Однако, Беркли – не стопроцентный солипсист, не радикальный, ибо для него существует еще Бог = верховный, вечный, абсолютный субъект, а, стало быть, все в мире существует в мыслях, восприятиях, чувствилище Бога. Бог – гарант способности человека мыслить, и гарант существования вещей, не воспринимаемых человеком. Законы природы – это законы человеческого восприятия, принципы которого определены и установлены Богом. Идеи сами по себе пассивны. Гарант познания – Бог. Итак, есть Бог, есть духи ( души) людей, а больше НЕТ НИЧЕГО РЕАЛЬНОГО, никаких субстанций. Все остальное – идеи, сотворенные, эманируемые Богом. То есть идеи берутся из воздействия Бога на разум человека, а здесь уже намечается тропинка для перехода к объективному идеализму. В итоге получается, что мир – отнюдь не только мое представление, но творение верховной духовной субстанции = Бога. В этом = непоследовательность Беркли[11]!

Мир, который мы считаем миром вещей, мы познаем чувствами. Мир духов мы познаем на основе разума. Других же людей мы познаем на основе антропного единства: мы осознаем, что раз мы – духи, то и другие – тоже духи. Здесь можно указать на некоторые противоречия Беркли: а) если человек – дух, то, спрашивается, что же тогда есть его тело? Тоже дух? Виртуальная реальность? б) о духах мы судим на основе их телесных действий – голос, облик, жест, поступок = тоже ведь противоречие; в) почему голос человека – это свойство духа, а голос, предположим, прибоя, листвы не есть свидетельство существования этих вещей? Непонятно. Один из комментаторов, оценивая интенции берклианской мысли, язвительно писал, что Беркли предлагает идею болезни пытаться лечить идеей настойки, чтобы в итоге получилась идея здоровья. Но это же ведь нелепость!

Беркли рассуждает об истине. Да, у каждого – мир своих ощущений, но, заявляет Беркли, истина, тем не менее, есть. Дело в том, что в мире идей нет причинно – следственных связей. Некоторые наши знания соответствуют тому, что сотворил Бог, а другие – нет. Все критерии истины лежат в границах духа, идей, а не в сопоставлении идей с внешней реальностью. Критерии истины у Беркли следующие: а) ясность и отчетливость ( но здесь заметим, что ведь и сновидения могут быть ясными и отчетливыми, но значит ли это, что они истинны?! А истина может возникать и как смутная, едва различимая, неясная, интуитивная догадка); б) согласованность восприятий различных людей ( но только и здесь парируем: люди обладают различной чувствительностью, и большинство не всегда право, истина не устанавливается мнением большинства, напротив, в истории бывали случаи, когда большинство жестоко ошибалось. По этому поводу Б. Рассел однажды не без изрядной доли иронии заметил, что если бы истины принимались бы голосованием, то тогда победили бы мухи, а не люди, ибо мух гораздо больше); в) согласованность идей друг с другом = их когерентность ( но, опять же, в скобках укажем, что это может быть лишь дополнительный, но не основной критерий); г) из двух систем знания предпочтительнее та, которая наиболее компактна, обозрима, проста для понимания и восприятия ( но и это – тоже лишь дополнительный критерий). Вообще, следует заметить, что философия Д. Беркли достаточно туманна, нелогична, рассогласованна.

Теперь затронем проблему соотношения Беркли и христианства. И здесь, несмотря на то, что, как мы выше видели, Беркли накинул на себя тогу защитника Бога и христианских идей, защитника религии от всяческих на нее материалистических поползновений, у него имеется масса противоречий и нестыковок с христианской доктриной. Вот некоторые из них: 1) Беркли противоречит Святому Писанию = книге Бытия, ибо, по Беркли, имело место только творение идей, но не материи, книга же Бытия ясно гласит, что Бог творит и материю; 2) если мир – это только лишь духи и нет телесности, то тогда сама собой отпадает проблема греха и добродетели, ведь грех напрямую связан с плотью; 3) если Бог – источник абсолютно всех идей, то тогда это – Великий Провокатор, ибо ведь он создает и прельщающие человека и разрушающие его идеи!

Ну и , наконец, скажем несколько слов о проблеме соотношения берклианства и науки. Вообще, для Беркли характерен субъективно – идеалистический эмпиризм. Он отрицает возможности науки. Он подчеркивает, что, например, математизация порождает массу фикций. Он критиковал дифференциальные исчисления: бесконечно малые величины – это фикции исчезающей реальности, это уменьшение в ничто, в чистый НОЛЬ. Что не ощущается – то не существует (например, порог чувствительности). Он критиковал Ньютона: многие его понятия никак не соотносятся с чувственными данными. Беркли решительно выступил против принципа причинности, объявив, что это – фикция. Общие причины – это цели Бога = телеология Беркли. Понятие закона природы – это тоже фикция. Причина всех ощущений – Бог. Закон – это лишь порядок, в котором Бог вызывает в нас некие ощущения. Это – лишь вероятностные предположения о порядке реальности. Пространство – это человеческое упорядочивание определенных чувственных восприятий. Время – это субъективное выражение их взаимной последовательности. Стало быть, пространство и время не объективны.

Да, согласимся, Беркли слишком экстравагантен. Он впервые систематически изложил субъективный идеализм (кое – кто даже эмоционально назвал это новое течение «скандалом в философии»). Но, при всей своей экстравагантности, он, тем не менее, впервые поставил весьма важные вопросы, являющиеся и до сих пор предметом обсуждений и дискуссий ( а ведь справедливо было замечено, что значение философа состоит не только в том, какие вопросы он решает, но и в том, какие вопросы он ставит, так сказать, завещает их как эстафету для будущих поколений исследователей – и по отношению к Беркли это замечание полностью сохраняет свою силу) : 1) о статусе в науке понятий, нескоррелированных с опытом; 2) о границах субъективности человеческого знания; 3) о конвенциональных элементах в познании; 4) о необходимости очищения, терапии языка, в ходе которого трудный путь уяснения понятий должна пройти философия – что – то отвергнуть, что – то переосмыслить, приблизить язык философии к описанию процессов реальной жизни.

Ну а теперь переходим к анализу философского творчества Дэвида Юма (1711 – 1776). Среди его известных работ следует упомянуть «Трактат о человеческой природе», «Моральные и политические опыты».

Юм исходит из того, что человек обладает перцепциями = восприятиями. Совокупность восприятий – это опыт человека. И мы, как бы ни хотели и не старались, не можем выйти за наш перцептуальный мир. Похожи ли наши перцепции на нечто вне нас? Это = ПРОБЛЕМА!!!!! Вопрос, по Юму, открытый. Мы, увы, не знаем этого.

Структура знания по Юму. У нас есть впечатления = перцепции (восприятия). Над этими впечатлениями как бы надстраиваются идеи. Все, что проникает в ум, есть восприятия. И перцепции, и идеи ( слабый отпечаток с перцепций) в нашем уме комбинируются в сложные идеи. Они получаются бессознательно, спонтанно ( а вот по Локку – сознательно). Эти комбинированные идеи есть ассоциации: 1) ассоциирование по внешнему сходству; 2) ассоциирование по пространственно – временной смежности; 3) ассоциирование по причинно – следственным отношениям. Никакого жесткого порядка в ассоциировании нет. Все ассоциации получаются в рамках опыта и зависят от наличной ситуации. Причем, ассоциации могут быть не только прямые, но и обратные. Благодаря ассоциациям, все многообразие мира скрепляется для нас в единую целостность. Картину реальности человек рисует, исходя из своего опыта и очень субъективно. Сам источник ассоциирования априорен = доопытен. Есть некий инстинкт, гармония между восприятием и предполагаемой реальностью. Есть врожденные способности к ассоциированию. Есть некое врожденное, имманентное стремление, влечение к истине у человека. Наибольшее внимание у Юма уделено ассоциациям по причинно – следственным связям.

Юм ставит важнейший для него вопрос: что есть причинность? Нечто вовне нас есть причина ощущений. Реально мы не знаем, есть ли между вещами причинно – следственная связь. Нам это доподлинно неизвестно. Мы говорим об этом по привычке! В наблюдаемых событиях мы не можем достоверно установить причинно – следственную связь. Мы наблюдаем некие два события многократно. Здесь ход событий закрепляется в ассоциации. Ассоциация переходит в привычку. Привычка же переходит в веру. Человек начинает верить, что, дескать, любое событие имеет свою причину. Но реально – это лишь гипотеза. Но мы ведь можем и ошибаться: после того – это еще не значит вследствие того. Если событие X всегда следует за событием Y , то это еще не значит, что X – это следствие, а Y – это причина. Это надо помнить. Это, по Юму, есть животная вера в причинное соединение событий. Животные ведь тоже способны к экстраполяции. Все логические заключения от причины к следствию и обратно – неправомерны. Понятие причинности – это конвенция, договор, условность = философское понятие. Но причинность в обыденной жизни Юм не отвергал. Итак, реальны ли причинно-следственные связи, или же они лишь плод субъективных представлений, плод веры, привычки?! Вот и еще одна возможная тема для дискуссии в студенческой аудитории.

Теперь о взаимоотношениях Юма с наукой. Главная наука, по Юму, это – антропология, ибо везде во всех других науках задействованы познавательные способности человека. Юм выделяет два больших вида наук: а) науки об идеях – математические науки, здесь истина находится лишь в пределах логики или постигается интуитивно, так что нет нужды обращаться к реальности; б) науки о фактах ( все прочие) – о них Д. Юм говорит, что природа держит свои секреты втайне ( прямо как у Гераклита: «Природа любит таиться»), мы знаем лишь поверхностные проявления фактов. Но рано или поздно ученый наталкивается на метафизические основания фактов – субстанция и так далее. Философ должен, если угодно, надзирать за правильностью рассуждений, за использованием метода в других частных науках, он должен следить за логикой познания, методом познания. Юм также выделил 1) комплекс наук о единичных фактах ( = идеографические) – история, география, астрономия – здесь объекты сугубо индивидуальны; 2) науки о классах объектов – физика, химия, биология, политология ( = номотетические); 3) этика и эстетика – здесь главное – не разум, а аффекты, эмоции, чувства. Отсюда вытекает некая нормативность и ценностные суждения. Вообще, наука – это любое знание о фактах, претендующее на достоверность. ( Но в скобках заметим здесь мы, ведь наука претендует и на знание законов). Основания для науки – это логика и опыт.

Юм о проблеме субстанции. Размышления философа здесь таковы: понятие субстанции означает нечто, никак не данное в ощущениях, а посему оно проблематично, его нельзя ни опровергнуть, ни доказать, так же как, кстати, и понятие души.

Рассуждая о человеке, о личности, Юм подчеркивает, что, размышляя о себе, мы применяем метод интроспекции, но при этом никак не можем уловить свое Я как нечто существующее помимо наших восприятий и не подмечаем ничего существующего помимо наших восприятий. Наше Я – это поток ощущений, оно есть лишь благодаря восприятию. Но человек – это не только размышляющий субъект. Разум – это еще не вся его сущность. Человек – это еще и общительное существо, общающееся с другими людьми. Он также еще и деятельное существо = этим ( деятельностью) он спасается от солипсизма, от ужасающего одиночества, он общается и действует. Если б человек только размышлял, то он бы не выжил. То есть Юм отвергает понятие человека как мыслящей, гносеологической машины. Человек в существе своем более целен и целостен.

Юм о религии. У человека, поясняет Юм, есть когнитивная привычка рассуждать об Ином = Боге по аналогии с собой. Есть привычка сводить неизвестное к известному. Существует постоянная тревога человека о самом себе. Это – питательная среда для возникновения религии. Религия базируется на основе морали. Мораль строится на аффектах. Вообще, Юм – атеист, но – не воинствующий, он при этом он признает культурную значимость религии. Рассуждая об этом вопросе, современная исследовательница подчеркивает, что Юм «довел обновленный эмпиризм до логического завершения: нет никакой нужды выходить за рамки научного объяснения действительности, а у философов нет никаких причин принимать на веру существование чего-либо, что пребывает за пределами чувственного восприятия. В «Диалогах о естественной религии» Юм расправился с тем доказательством существования Бога, которое исходило из устройства вселенной: довод этот опирался на несостоятельное суждение по аналогии. Можно, конечно, заявлять, будто наблюдаемая нами упорядоченность мира природы установлена неким разумным Творцом, но как тогда объяснить зло и очевидные проявления хаоса? На эти вопросы логика ответа не давала. «Диалоги» были написаны в 1750 году, но Юм, поразмыслив, так их и не опубликовал: примерно за год до этого французского философа Дени Дидро (1713-1784) посадили в тюрьму именно за те же вопросы…..»[12]. Да, Старый Порядок был еще в силе. Людей еще колесовали и рвали на части лошадьми на улицах европейских городов. Так что Юма можно вполне понять!

Этика Юма. Источник морали – аффекты и чувства человека, возникающие на основе ассоциирования. В этике нет нормативности и системы. Этика – дисциплина описательная, дескриптивная. Принципы юмовской этики: а) мы должны понять поведение человека, исходя из его природы, его сущности, а его сущность амбивалентна, двойственна: 1) он – животное и 2) но разумное животное; б) в сфере нравственности нет рациональной концепции, ибо разум подчиняется чувствам; в) не надо создавать нормативную этику, ибо здесь будет логическая ошибка – подмена тезиса: как можно обосновать нормы?! ЕСТЬ подменяется ДОЛЖНО = это абсолютно неверно; г) мотивы человеческого поведения меняются ( скажем, переход от эгоизма к альтруизму – причина его в смене мотивов), а мотивов таких три: 1) удовольствие; 2) польза; 3) любовь. Посему возможны три позиции в поведении человека: 1) гедонизм; 2) утилитаризм; 3) альтруизм. В самом человеке как бы априори есть, заложен инстинкт социальности, он может закрепиться и доминировать над другими мотивами.

Итак, какие же выводы можно сделать, завершая изложение философии Юма:

—— он – сенсуалист ( разум – в пределах опыта);

——— разум – не единственный признак человеческой сущности. Она многолика: здесь и природа, и социальность, и деятельность;

——— подчеркнута важная роль аффектов;

——— он – агностик, полагающий, что нельзя выйти за пределы перцепций. Нам достоверно известны лишь наши ощущения, что стоит за ними – мы не знаем. Разум имеет дело с содержанием ощущений, но не с тем, что их вызывает. Он исключает из опыта внешний мир. Опыт – это лишь наше внутреннее состояние. Реальность вне нас мы не можем ни познать, ни зафиксировать;

——— он создал глубокую и весьма основательную социально – политическую теорию, так, он показал огромную роль хозяйственных, экономических факторов, экономической выгоды, труда для формирования государства. Он подчеркивал необходимость ясных гарантий в отношении собственности и важность соблюдения справедливых общественных законов. В жизни общества должны быть нерасторжимо переплетены два момента: а) моральная справедливость и б) хозяйственная полезность. Государство, по Юму, – это инструмент для бесперебойного функционирования социально – экономического механизма, основанного на труде и собственности. Кроме того, – это инструмент для легального применения насилия;

——– он очень серьезно повлиял своей концепцией на И. Канта ( а через него, стало быть, и на всю немецкую классическую философию): кенигсбергский философ скажет об этом, что именно Юм разбудил его от догматического сна;

——- наконец, нужно сказать о юмовской самоиронии: он видел и понимал, что философия – это одно, а жизнь – это нечто совсем другое.

Вот таким представляется автору этих заметок философское творчество Д. Юма, как он его понял и как сумел, в некоторых, разумеется, аспектах, здесь изложить.

Итак, автор сиих строк явил здесь свое, возможно, в чем-то дискуссионное видение некоторых наиболее, по его мнению, значимых философских идей и положений, манифестированных Фрэнсисом Бэконом, Джоном Локком, Джорджем Беркли и Давидом Юмом. Излагая их, автор данных заметок имел в виду также представить один из возможных вариантов того, как можно донести эти идеи до современных студиозов, показать им, что некоторые из них имеют точки соприкосновения и с нашей Современностью. А значит – заставляют задуматься, поразмыслить. А мыслить, хотя бы иногда, это важно. Мыслить! Натягивать канат мысли, и чтобы этот канат создавал напряжение, нарушал мертвое тождество = духовное равнодушие. Чтобы в человеке через борьбу, через трагическую разорванность, через бурю и натиск чуждых ему, но порой принимающих псевдодружеское обличье сил все-таки побеждало ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ! А не ИНОЕ!

Идет БОРЬБА МИРОВ. И, возможно, в этой борьбе кто-то утешится Философией, некоторыми идеями ее. Ведь посещала же она Боэция в темнице, так почему бы ей не заглянуть и в студенческую аудиторию?! Может там некто, пусть единичный, ждет ее Утешения?!

Да, в каждом из нас идет борьба миров, даже если мы, распятые среди декораций пошлой современности, сжатые обручем пошлой обыденщины, не всегда ощущаем ее дыхание. Все мы ходим по очень тонкому льду.

ЛИТЕРАТУРА

Армстронг К. История Бога: 4000 лет исканий в иудаизме, христианстве и исламе / К. Армстронг. – М.: Альпина нон – фикшн, 2010. – 500 с.
Бибихин В. В. Чтение философии. – Спб.: Наука, 2009. – 536 с.
Гегель. Г. Лекции по истории философии. Книга 3. – СПб.: Наука, 2001. – 582 с.
Донских О. А., Кочергин А. Н. Античная философия. Мифология в зеркале рефлексии. – М.: Изд – во МГУ, 1993. –240 с.
Лега В. П. История западной философии. Часть 2. Новое время. Современная западная философия. – М.: Изд-во ПССТГУ, 2009. – 454 с.
Магун А. В. Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени / А. В. Магун. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – 544 с.
Сергеев К. А., Слинин Я. А. Античность и Новое время о космосе и его познании человеком. – Спб.: Наука, 2014. – 725 с.
Соловьев В. С. Кризис западной философии (против позитивистов). – М.: ООО «Иглмосс Эдишинз», 2012. – 384 с.

Философия сознания: классика и современность: Вторые Грязновские чтения. – М.: Издатель Савин С. А., 2007. – 480 с.

[1] Бибихин В. В. Чтение философии. – Спб.: Наука, 2009. – С. 166.

[2] Сергеев К. А., Слинин Я. А. Античность и Новое время о космосе и его познании человеком. – Спб.: Наука, 2014. – С. 295-297.

[3] Гегель. Г. Лекции по истории философии. Книга 3. – СПб.: Наука, 2001. – С. 284.

[4] Соловьев В. С. Кризис западной философии (против позитивистов). – М.: ООО «Иглмосс Эдишинз», 2012. – С. 49-50.

[5] Здесь отметим, что по поводу отношения к Богу, понимания концепта Бога, его сущности, его атрибутов, его природы, его соотношения с миром взгляды Бэкона достаточно размыты, расконцентрированы, бессистемны и неопределенны. Можно в целом сказать, что в данном аспекте его воззрения представляют собой причудливую смесь атеизма, пантеизма, деизма, натурализма, достаточно далеко отстоящую от библейских креационистских представлений. Правда, заметим, что некоторые историки философии пытаются втиснуть воззрения Бэкона в прокрустово ложе христианской религиозной доктрины, пытаются доказать полную совместимость учения Бэкона и религии, представить его чуть ли не апологетом бытия христианского Бога! Среди таковых, к примеру, – В. П. Лега, который доказывает, что по Бэкону наука, будто бы, должна служить религии, доказывая бытие Бога исходя из анализа мира. Ну, думается нам, что согласно Бэкону, наука автономна, независима от других форм мировоззрения и должна, прежде всего, служить САМОЙ СЕБЕ! Вообще, заметим, что господин Лега довольно часто весьма сомнительными способами пытается «примирить» теологию, христианскую доктрину, религию и философию. Он выискивает христианские, религиозные коннотации у тех мыслителей и там, в тех философских учениях и системах, где их объективно нет или где они весьма и весьма сомнительны. Ну что ж, видимо, профессия обязывает – человек преподает как никак на богословском факультете, и пишет свои курсы лекций для студентов, обучающихся по специальности Теология! И, кстати, этот же автор, что интересно, весьма скептически оценивает вклад Бэкона в создание новой науки. Лега признает, что Бэкон предвосхитил методологию многих современных эмпирических наук, например, социологии. Но основного, сокрушается Лега, он не заметил: как бы замечательно ни были построены его таблицы, индукция всегда будет давать статистическую вероятность, но не точную и полную истину. Поэтому Бэкон не стал создателем новой науки. Своими трудами он помог распространению науки, но не явился ее созидателем. Ну на это мы бы заметили, что ни одна наука, каким бы методом она не пользовалась, НИКОГДА НЕ БУДЕТ ДАВАТЬ ТОЧНУЮ И ПОЛНУЮ ИСТИНУ. ОНА БУДЕТ ВСЕГДА ЛИШЬ ПРИБЛИЖАТЬСЯ К НЕЙ. Это знал еще Николай Кузанский. Вспомните его аналогию многоугольника и круга. В каком – то смысле, все наше знание о мире – лишь УЧЕНОЕ НЕЗНАНИЕ! О соответствующих рассуждениях Лега – Лега В. П. История западной философии. Часть 2. Новое время. Современная западная философия. – М.: Изд-во ПССТГУ, 2009. – С. 16-19.

[6] Гегель. Г. Лекции по истории философии. Книга 3. – СПб.: Наука, 2001. – С. 376.

[7] Там же. С. 388.

[8] Там же.

[9] Философия сознания: классика и современность: Вторые Грязновские чтения. – М.: Издатель Савин С. А., 2007. – С.45-47. (Статья А. В. Хитрова «Джон Локк, Лоренс Стерн и метафоры сознания в философской психологии 18 века»).

[10] Магун А. В. Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – С. 323, 329-331.

[11] О. А. Донских и А. Н. Кочергин даже вопрошают: «Если Беркли говорит об объективности Бога (и это принципиальный момент его системы – мир объективно существует в восприятии Бога), то можно ли характеризовать философию Беркли как субъективный идеализм?» Донских О. А., Кочергин А. Н. Античная философия. Мифология в зеркале рефлексии. – М.: Изд – во МГУ, 1993. – С. 33. Что же касается нас, то мы не будем углубляться здесь в дискуссию относительно квалификации берклианства, признаем лишь, что вопрос этот спорный, дискуссионный и неоднозначный, допускающий разнообразные трактовки, аттестации и прочтения, но мы в рамках данных своих размышлений все – таки для удобства изложения будем характеризовать философию Беркли традиционно, как уж повелось – как субъективный идеализм. Хотя, признаем, что возражения исследователей не столь уж безосновательны: Беркли, видимо, сам ощущал некую шаткость своей позиции и делал реверансы в сторону объективного идеализма. Ну вот, полноты картины ради, приведем еще соображения В. П. Лега, на наш взгляд, имеющие под собой реальную почву. Этот автор пишет, что субъективным идеалистом Беркли НЕ ЯВЛЯЛСЯ! Субъективный идеализм отвергает существование объективной реальности, независимой от воли и сознания субъекта. Но ведь Беркли был христианином, задачу своей философии он видел в апологии христианства и критике атеизма. Именно исходя из этого и следует понимать всю его философию. В противном случае он вообще не мог бы считаться христианином, ибо для этого необходимо верить в РЕАЛЬНОСТЬ ХРИСТА И ВСЕГО ТВАРНОГО МИРА. Заявлять, что кроме познающего субъекта в мире ничего нет, как это делает субъективный идеалист, для христианина – абсурд. Лега В. П. История западной философии. Часть 2. Новое время. Современная западная философия. – М.: Изд-во ПССТГУ, 2009. – С. 88. Но, тем не менее, и мы еще скажем об этом ниже, у Беркли есть ПРОТИВОРЕЧИЯ с христианской доктриной, которые он удовлетворительно так и не смог разрешить.

[12] Армстронг К. История Бога: 4000 лет исканий в иудаизме, христианстве и исламе. – М.: Альпина нон-фикшн, 2010. – С. 376.