Малюкова Ольга Владимировна
Московский государственный юридический
университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА),
доктор философских наук,
профессор кафедры философии и социологии
Olga V. Malyukova
Kutafin Moscow State Law University
(MSAL), Doctor of Philosophy.
E-mail: o.maliukova@list.ru
УДК – 130.2
ИСТОРИКО-СИМВОЛИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИДЕОЛОГИИ
Аннотация: В статье рассмотрены способы трансформации государственной символической политики в области истории. С этой целью проанализированы семиотические понятия языка, знака, символа, смысла и значения, которые сформировались в иных сферах знания, но попали в политологию, и на их основе был сформирован концепт символической политики. Под символической политикой надо понимать особый род политической коммуникации, нацеленной не на рациональное осмысление, а на внушение устойчивых смыслов посредством инсценирования визуальных эффектов. Символическая политика – это не просто действие с применением символов, а действие, само выступающее как символ.
Символическая политика во все времена использовалась властью для укрепления своих основ, особенно в моменты социальных кризисов. В отличие от прошлых эпох, современная власть инсценирует себя не только при помощи статуй, медалей и званий, а посредством СМИ. Возможность при помощи СМИ охватывать огромные массы населения, напрямую обращаясь к миллионам людей, ведет к многократному увеличению возможностей символической политики. В настоящее время особое значение приобрела символическая политика в области истории, в том числе исторический символизм. Однако никакие историко-символические трансформации государственной идеологии не должны выходить за разумные рамки достоверности и обоснованности.
Ключевые слова: знак, смысл, значение, символ, символизм, идеология, символическая политика, исторические символы.
HISTORICAL AND SYMBOLIC TRANSFORMATIONS OF STATE IDEOLOGY
Abstract: The article considers the ways of transformation of the state symbolic policy in the field of history. To this end, the semiotic concepts of language, sign, symbol, meaning and meaning, which were formed in other fields of knowledge, but got into political science, were analyzed, and the concept of symbolic politics was formed on their basis. Symbolic politics should be understood as a special kind of political communication aimed not at rational comprehension, but at the suggestion of stable meanings through the staging of visual effects. Symbolic politics is not just an action with the use of symbols, but an action that acts as a symbol itself. Symbolic politics has always been used by the authorities to strengthen their foundations, especially at times of social crises. Unlike past eras, the modern government dramatizes itself not only with the help of statues, medals and titles, but through the media. The ability to reach huge masses of the population with the help of the media, directly addressing millions of people, leads to a multiple increase in the possibilities of symbolic politics. At present, symbolic politics in the field of history, including historical symbolism, has acquired special importance. However, no historical and symbolic transformations of the state ideology should go beyond the reasonable limits of reliability and validity.
Key words: sign, meaning, meaning, symbol, symbolism, ideology, symbolic politics, historical symbols.
В современный научный дискурс философского, политологического и исторического направлений начинают постепенно возвращаться понятия, смысл и значение которых были существенно дискредитированы в предшествующий период. Под предшествующим периодом надо понимать как советскую эпоху, так и 90-е годы ХХ века. К понятиям, о которых идет речь, следует отнести такие термины, как «диалектика», «метафизика», «национальное/многонациональное государство», «идеология» и другие. Одним из наиболее скомпрометированным понятием как раз и является идеология, и вот теперь идеология возвращается в теорию и практику. В соответствии с традиционным определением, идеология представляет собой систему концептуально оформленных идей, которая выражает интересы различных субъектов политики. К таким субъектам относятся классы, нации, политические партии, некоторые общественные движения. Идеология является господствующей в данном обществе формой общественного сознания, санкционирует существующие в обществе властные структуры или выступает за преобразование общества, т.е. существуют традиционные и радикальные форматы идеологии. Будучи концептуальной системой, идеология зачастую претендует на статус научности, хотя таковой не является по определению, ибо наука не выражает интересы классов и партий, а стремиться к познанию истины. Конечно, любая идеология включает некий научный (или ненаучный, а псевдонаучный) концепт. Собственно говоря, кризис понятия «идеология» во многом связан с претензиями марксистско-ленинской идеологии, господствующей в СССР, на свою исключительную научность, связанную с якобы совпадением интересов рабочего класса и познавательными целями науки. Кстати, в соответствии с марксистско-ленинским учением, идеология, будучи формой общественного сознания, взаимодействует с общественной психологией, является осознанным творением некоего автора или группы авторов, проникает в общественную психологию благодаря интеллектуальным усилиям подобной группы теоретиков, воплотившись в массовую психологию, упрощается и может приобретать черты, не свойственные исходной теоретической модели.
Наука об идеологии или мета-идеология
Современные исследователи понятия «идеология», среди которых необходимо назвать С. Жижека[1], К. Манхейма[2], Д. Минара[3], У. Маллинза[4], в также К. Поппера[5], А.А. Зиновьева[6] и др., создали науку об идеологии или мета-идеологию. С позиций мета-идеологии, идеология оказывается взаимосвязанной системой идей, основанной на нескольких базовых утверждениях относительно реальности. Эти положения обычно имеют некоторую фактологическую основу (возможно, фейковую), являются результатом субъективного выбора (авторский отбор), и служат той аксиомой (исходной точкой), которая дает старт последующим размышлениям (претендующим на рассуждения). С позиций мета-идеологии, идеологии не могут быть истинными или ложными, они являются интеллектуальными стратегиями для категоризации мира и его освоения. Следовательно, идеология есть предвзятое отражение социальной действительности, выражающее интересы определенных групп или классов, находящихся у власти и стремящихся сохранить существующий порядок вещей. По форме идеология представляет собой мета-языковой миф, систему коннотаций, приписывающая объектам иные смыслы и значения. В результате идеология становится готовым товаром, который распространяется по различным каналам СМИ и социальным сетям для того, чтобы манипулировать людьми для достижения целей, прописанных в идеологии. Характерными чертами идеологии, позволяющими отличить ее от иных содержательных структур, являются следующие наборы:
– идеология предполагает набор идей нормативного содержания, которые преобладают над познавательной ценностью;
– подается как единственно верное объяснение фактов на основании логической связи идей, т.е. выглядит логически последовательной;
– описывается роль идеологии в структуре организации;
– идеология ставит перед собой задачу убеждения и объединения людей в идеологический коллектив;
– идеология определяет оценочные суждения и служит руководством (пошаговой инструкцией) к практическим действиям.
Итак, идеологические конструкты или идеологии могут выступать в качестве господствующей в данном обществе системы (государственная идеология или идеология правящей партии/движения) или системы альтернативных взглядов. Степень альтернативности может существенно различаться и варьироваться от противоправной террористической или экстремистской идеологии до радикальной идеологии, характерной для оппозиционных партий/движений. В любом случае, идеология, будучи пошаговой инструкцией к практическим действиям на основе сформированных убеждений, нуждается в определенном переформатировании для улучшения ее восприятия, возможно, в упрощении или придании ей свойств, понятных и привлекательных для объекта идеологического воздействия. В этом качестве выступает символическая политика.
Символическая политика vs идеология
Концепт «символическая политика» появился в политологии во второй половине XX века в произведениях американского политолога Мюррея Эдельмана[7]. Эдельман впервые заговорил о ритуально-символических аспектах политики, выделив публичное, зрелищное и зрительское поведение политических акторов (деятелей), о роли СМИ в конструировании политических образов, об особенностях языка политического взаимодействия (риторики). Подход М. Эдельмана был поддержан многими исследователями, к которым следует отнести П. Бурдье[8], Г. Гилла[9], а также отечественных исследователей – Малинову О.Ю.[10] и Поцелуева С.П.[11] Именно отечественные ученые стали усматривать в качестве значимого аспекта политического действия борьбу за смыслы. Тогда символическая политика оказывается деятельностью, направленной на создание и продвижение разных способов понимания и преобразования социальной реальности. Такое понимание символической политики является аналогом понятия идеология. Однако аналог не является копией. Если идеология определяется как устойчивая система смыслов, выраженная в текстах, то символическая политика имеет дело с различными гибридными конструкциями и плавающими смыслами, она не сводится только к текстам. Символическая политика включает в себя различные визуальные репрезентации, а также вполне материальные действия политиков, которые, будучи интерпретируемыми обществом, приобретают символическое значение наряду с материальным. Появление самого концепта символической политики отсылает любого исследователя данной проблематики к понятийному полю т.н. общей теории знаковых систем или семиотики, ибо термины «символ», «значение», «смысл», «интерпретация» и др. получили в данной теории наиболее полное определение. Начать же следует с того, что такое знак.
Говоря о знаках и символах, обычно оперируют понятиями, разработанными Чарльзом Сандерсом Пирсом[12], который и стал основателем семиотики, науки об изучении знаков. В соответствии с представлениями Пирса:
Знак – это связь между формой знака (слова, звуки, жесты, запахи) и значением (объектом, на который указывает знак);
Индекс – первый знак последовательности Пирса, в котором связь знака и значения имеет непосредственную физическую связанность с объектом. След волка, запах еды, дым в лесу: все эти приметы заставляют нас ожидать встречу с вполне конкретными вещами;
Иконка (иконический знак) – второй знак последовательности Пирса, в котором имеется физическое сходство знака и значения. Портреты, фотографии, представления, реконструкции – все они имеют сходство с реальными объектами;
Символ – третий знак последовательности Пирса. Символы имеют условную и намеренную связь с тем, к чему они отсылают. Они сложнее других знаков, потому для них необязательно иметь какое-либо сходство или физическую связь с тем, к чему они отсылают. Слово «кошка» не похоже на многими любимое домашнее животное. По поводу символов в обществе существует соглашение. Числительное «3» отсылает к множеству, составленному из трех объектов, так же как имя «Иван» отсылает к человеку с таким именем не потому, что «три» имеет физическую связь с конкретным множеством или похоже на него, и не потому, что у всех людей по имени Иван есть общие физические характеристики. Эта произвольная, конвенциональная связь между формой и значением – как раз то, что делает символы началом языка и говорит о наличии социальных норм. Символы являются изначальным социальным договором.
Язык, на котором мы говорим, является знаковой системой, предназначенной для фиксации, хранения, переработки и передачи информации. Всякий язык состоит из знаков.
Знак – это материальный объект, который для некоторого интерпретатора (интепретанта) выступает в качестве заменителя какого-то предмета.
Предмет – это любой материальный или идеальный объект, на который направлена наша мысль.
Значение – это предмет, соотносящийся со знаком.
Интерпретатор (интерпретант)– это человек, способный осмысленно употреблять данные знаки. Смысл – это способ указания на объект, та ин-формация, с помощью которой мы выделяем данный объект, современный аналог интерпретанта Пирса.
В семиотике выделяется три раздела: синтаксис, семантика и прагматика. Синтаксис изучает отношения между знаками, т.е. правила построения языка. Отношением знаков к обозначаемым ими объектам и ситуациям (т.е. знака к значению и смыслу) занимается семантика. Прагматика занимается проблемами понимания и интерпретации знаков людьми – носителями языка, а также отношениями, возникающими между людьми в процессе знакового общения.
Семиозис – это единство знака, значения и смысла. В семиозисе все они должны быть представлены полностью, тогда знаковое выражение выполняет свою функцию. Однако возможны ситуации, когда такое единство нарушается. Знак теряет свою знаковость (утрата частей знака, неразборчивый почерк, знаки неведомого алфавита) и перестает быть знаком. Значение знака также может быть утрачено или неведомо пользователю. Наиболее часто встречающимся нарушением семиозиса является смысловая деформация. «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка»[13] – по этой фразе логики и семиотики узнают друг друга, само же высказывание служит образцом бессмысленного выражения, сохраняющего некий смысл.
Различение смысла и значения знака стало существенным достижением семантики ХХ века, несмотря на сложности в понимании и определении понятия смысла. Общепринятого определения смысла не существует до настоящего времени.
В целом, семиотика оказала значительное влияние на развитие представлений о мышлении и о сущности естественного языка. Академик А.В. Смирнов следующим образом изложил достижения этой науки: «XX век был веком триумфа семиотики. Наука о знаках, принципиальные основания которой заложил Аристотель, пережила неожиданный — но вполне закономерный — взлёт, обеспеченный и математизацией логики, и победой англо-американского эмпиристского, можно сказать — бэконовского направления в философии. Знаками оказалось удобно оперировать как единичными сущностями. Семиотика правила бал и праздновала победу: весь мир стал миром знаков, культура превратилась в карнавал значений, а семиотика претендовала уже на звание универсального метода в гуманитаристике.
Знак — это ничего не значащая, потому что произвольная, связь между какими-то двумя предметами или событиями, в число которых включаются и представления в нашем уме. Парадокс в том, что семиотика никогда не могла удержать это необходимое условие знаковой теории: произвольность знака. Известный треугольник Фреге «знак-означаемое-означивание» (или значение) свидетельствует об этом: произвольно взятый знак должен быть связан с означаемым той связью, которую — за невозможностью её объяснить – назвали «значение».
Конечно, знак и означивание возможны — кто же с этим спорит. Они доступны животным, по меньшей мере высокоразвитым, но как рефлекс, т.е. низшая ступень знаковой функции, присутствуют едва ли не у всех живых существ. Да и у неживых при желании нетрудно разглядеть ту же знаковую функцию: разве покраснение или посинение лакмусовой бумажки — не знак кислоты и щёлочи? Человек многое унаследовал от животного, и в целом от природного мира: своё тело, свои рефлексы, свои инстинкты и свою способность использовать знаковую функцию. Но что есть в знаковой функции, за исключением рефлекса? Увидев знак «стоп», водитель нажимает на педаль тормоза — знаковая функция работает отлично. Но чем же оказывается это самое загадочное «значение», или связь «означивания», связывающая знак и означаемое в семантическом треугольнике, если не рефлексом, пусть и усложнённым? И вряд ли случайно Б. Рассел, создатель теории логического атомизма, обронил в своей «Философии логического атомизма» замечание о том, что значение всегда психологично и потому теория значения невозможна. Но это, конечно, не так; точнее, это не так потому, что мы, люди, кроме значений, доставляемых знаковой функцией, способны к смыслополаганию, обеспечиваемому разворачиванием целостности. Именно это делает возможным наш, человеческий, язык (а не просто систему знаков или сигналов, которыми обмениваются животные); именно это делает возможным теоретическое рассуждение и доказательство» [14].
Помимо семиотики как теории знаковых систем в начале ХХ века появляется семиотика культуры Э. Кассирера (1874-1945)[15]. Человек рассматривается им как «животное символическое», а культура как умение создавать символы. Все формы культуры (язык, искусство, мифологию, религию, науку) становятся видами символической деятельности. В рамках каждого вида создается свой язык, знаки которого поначалу имеют сходство с тем, что они отображают. Постепенно сходство утрачивается, а сам знак становится абстрактным символом, которому можно приписать другие значения. Поэтому иногда язык из средства понимания превращается в код, требующий расшифровки. Знание языка становится признаком принадлежности к группе, а сам язык – видом символической деятельности.
Таким образом, семиотические понятия языка, знака, символа, смысла и значения, будучи сформированными в иных сферах знания, попали в политологию, и на их основе был сформирован концепт символической политики. «Под символической политикой мы понимаем особый род политической коммуникации, нацеленной не на рациональное осмысление, а на внушение устойчивых смыслов посредством инсценирования визуальных эффектов. Символическая политика — это не просто действие с применением символов, а действие, само выступающее как символ»[16], – так определяет термин известный исследователь данной проблематики С.П. Поцелуев.
Символическая политика во все времена использовалась властью для укрепления своих основ, особенно в моменты социальных кризисов. В отличие от прошлых эпох, современная власть инсценирует себя не только при помощи статуй, медалей и званий, а посредством СМИ. Возможность при помощи СМИ охватывать огромные массы населения, напрямую обращаясь к миллионам людей, ведет к многократному увеличению возможностей символической политики. «Особую роль приобретает сегодня визуальная информация, меняющая традиционный, академично-книжный дискурс на мозаично-иконографическую образность. Техника рационально-риторического “уговаривания” публики сменяется визуальной суггестией и рекламным “соблазном”, что качественно повышает спрос на символическую политику»[17].
В силу ряда причин термин «символ» сложился в различных сферах человеческой деятельности, обозначает различные сущности, но является крайне популярным словом современного языка. Символическая политика вышла из этого термина и создала разные варианты его использования. Символы бывают дискурсивными и презентативными. Дискурсивные символы — это языковые знаки-символы по Пирсу, с помощью которых обозначается значение и смысл. Они отображают положение дел в виде предложений, т.е. описания, которое выстраивается в линию по времени происхождения. Презентативные символы или символы-презентации представляют собой предмет в виде образа, сразу и целиком без его развертывания во времени. Эти символы функционируют как картины-образы или иконки Пирса. Презентативная символика применяется для обозначения такого положения дел, которое трудно понять дискурсивно, ибо она есть продукт специализированной массовой коммуникации.
Современная символическая политика обязана своим массовым воздействием на человека, в первую очередь, визуальному дискурсу – это кино, телевидение и интернет. Визуальный дискурс разворачивается на экране в виде совокупности презентативных символов, которые не претендуют на истинность или ложность языковых выражений, но оказываются для миллионов людей основным или значимым источником информации об окружающем мире. Видео-образы напрямую подчинены смыслам и законам эстетического воздействия на зрителя. Видеоинформация оценивается по эстетическим параметрам. Обычное дискурсивное мышление также представлено на экране, но оно не является там основным. Визуальный дискурс – это дискурс, в котором ценности логики (последовательность аргументов, наличие умозаключений, связный, осмысленный контекст) мало кого интересуют, ибо они мешают забавлять, настраивать или заводить публику.
Основные виды символической политики
Символическая политика, будучи аналогом идеологии, может быть представлена различными вариантами. Например, в соответствии с ленинской классификацией революционной ситуации, можно выделить «символическую политику верхов», «символическую политику низов» и «символическую политику низов и верхов одновременно».
Символическая политика верхов – это сознательное использование властью асимметричности массовой коммуникации для инсценирования или репрезентации того, что реально отсутствует, но активно ожидаемо населением. К символической политике верхов можно отнести:
– символические эрзац-акции. Это посещение властями школ и детских садов, чаепитие с инвалидами и ветеранами, торжественное открытие социальных заведений. Такие акции адресованы чувствам электората, они не представляют никаких убеждений или аргументов, но они создают правдоподобную видимость именно тех политических действий, которые власть не может или не хочет производить. В этом смысле символические акции власти – это вид коммуникативной манипуляции, организуемая с помощью производства визуальных иллюзий.
– символическое законодательство. Это принятие крайне невыгодных для власти законов, осуществление которых поручается именно тем группам, против которых оно направлено. При этом власть порождает иллюзию глубоко продуманных и решительных действий, но само законодательство вряд ли будет исполняться, в связи с его невыгодностью или абсурдностью.
– символическая персонализация. Личность политика представляется в качестве эрзац-символа, ибо у него обычно отсутствует политическая программа, политическая воля или политическая история. Собственная личность политика не показывается (ее нет), а создается заново, так что наш политик еще должен ее заучить и приспособиться к ней. Обычно такую сконструированную личность именуют имиджем, имидж предстает перед избирателями сразу и непосредственно, как яркое и безмолвное воплощение лучшего типа личности для подобных дел. Политическая программа в имидже отступает на второй план, зачем приводить аргументы, когда все так красиво и убедительно чисто внешне.
– символическая идеологизация. Это ожесточенные предвыборные баталии по поводу сноса устаревших памятников, застройки лесных массивов или выборе вариантов экономического развития страны или региона. В данном случае инсценируется некое якобы фундаментальное идеологическое противоречие (хотя консенсус давно достигнут), противник обвиняется во всех смертных грехах, вплоть до экстремизма и терроризма, тем самым, морально дискредитируется. Сценография обычно бывает яркая и запоминающаяся.
Символическая политика низов – это символические политические действия масс. Это символические акции протеста, в которых сам протест используется как средство привлечения общественного внимания к реальным социально-политическим проблемам. Наиболее распространенной формой символического протеста является символическое же нарушение общественных законов (акции гражданского неповиновения). Такие инсценировки используют СМИ для того, чтобы донести политические проблемы до сознания широкой общественности, сгладить асимметрию политической коммуникации, восстановить общественный консенсус. Обычно подобные акции символического протеста подчеркивают легитимность существующей власти и представляют собой ритуализированный протест.
В современных, сложно организованных и дифференцированных обществах повсеместно наблюдается свертывание прямых, непосредственных форм политического участия. Политическая массовая коммуникация все в большей мере управляется и образуется через СМИ и социальные сети, которые выступают как организованные системы переноса символов к потребителю. В этих условиях символическое политическое участие (целенаправленное создание видимости политических действий) производится не каким-либо организованным коллективом, а каждым в отдельности участником общественной коммуникации (референдумы). Каждый участник пассивно участвует в политике, и это участие состоит в заинтересованном наблюдении за происходящим при помощи СМИ или социальных сетей. Люди часто не только вынуждены, но и хотят исключительно символического (в данном случае суррогатного) участия в политике, добровольно ограничиваясь лишь потреблением образов из политической сферы. Смысл этого символического поведения состоит, помимо прочего, в симуляции политической ответственности, в стремлении превратить власть в политический сервис (государство нам должно), а политическое участие в форму развлечения (политические шоу на ТВ, «эксперты», независимые ведущие).
Символическая политика верхов и низов одновременно представляет собой производимые (или поощряемые) властью мифы, ритуалы и культы, с которыми добровольно соглашаются подвластные массы. Речь идет о следующих символических конструктах:
– мифы. Мифы издавна и повсеместно выступали действенным средством социального управления, поскольку они поставляли символическую замену для недоступных или непереносимых ответов на вечные жизненные вопросы: «что делать?», «чего бояться?» или «на что надеяться?» С помощью устойчивых смыслов миф направляет страхи отдельного человека в общую перспективу ожиданий и надежд, отводит ему строго определенную роль в коллективном сценарии поведения, освобождает личность от индивидуальной ответственности за свое несчастное положение. Миф определяет общую осмысленность и организованность социального бытия и упорядочивает общественную жизнь в целом. Это в полной мере характеризует и политические мифы современных демократических государств, к примеру, миф об «осмысленном» голосовании на выборах или о «стране равных возможностей». В трудно разрешимых ситуациях современные политики, подобно магам и колдунам, громко говорят о «судьбе нации», клянутся ее будущим, призывают приносить жертвы во имя будущего и т.д. При помощи мифов реализуется именно символическая политика, ибо политические мифы-образы приобретают чувственную данность (видимость, представленность в зрелище) и внушаются массе как часть социальной действительности, хотя по сути это только кажимость.
– ритуалы. Специфика ритуала (стереотипный набор коллективных формализованных действий) является создание символической видимости общественного взаимодействия и согласия на какой-то единой основе, с приобщением к глубинным, сакральным порядкам. Миф усиливает специфику ритуала, подчеркивая ее потаенный, универсальный характер. Взятые в единстве, миф и ритуал создают убедительную видимость фундаментальной социальной безопасности и разумности. Эта политическая симфония мифа и ритуала хорошо проявляется в случае ритуализации конфликтов. Благодаря мифологической (идеологической) поддержке, ритуал придает стихийным бунтарским настроениям упорядоченный характер, который выпускает пар общественного недовольства и, в конечном счете, стабилизирует существующий политический порядок. Примерами такой симфонии мифа и ритуала являются:
- ритуализация конфликта между работодателями и наемными работниками, его превращение в «игру по правилам».
- «непримиримая оппозиция», которая становится со временем удобным средством власти, одним из ее подразделений.
- некогда опасные для власти профсоюзы превращаются в канал, через который правительство может эффективно проводить свою экономическую политику ограничения зарплат и защиты интересов крупного капитала.
- организация демократических выборов на основе новейших избирательных технологий служит скорее ритуальным актом для успокоения масс и средством реализации буржуазных интересов, чем условием реального решения социальных проблем большей части общества.
– культы. Современные политические культы специально производятся верхами и навязываются низам с помощью искусной пропаганды и манипуляций сознанием, так что низы практикуют эти культы как нечто свое и естественное. Политический культ образует квази – (псевдо) – религиозную систему мифов и ритуалов, посредством которой существующая власть в лице ее представителей приобретает для массы сакральный смысл. Во многих современных обществах политический лидер становится культовой фигурой, он начинает выступать в роли «отца нации», «гаранта демократии», «гаранта конституции», «слуги народа» или даже политического «секс-символа». Имидж подобных культовых фигур в современной политике «плавает» между сверхъестественным образом святости традиционных религий и нестандартным шокирующим поведением звезд и звездочек шоу-бизнеса.
Государственная символическая политика
Государственная власть берет на вооружение все виды символической политики. Более того, государственная власть в своей деятельности существенно опирается на символическую политику, элементом которой она, будучи видом политической деятельности, сама и является. Государственная символическая политика представляет собой особый род политической коммуникации, нацеленной не на рациональное осмысление действительности, а на создание устойчивых смыслов этой действительности посредством ее инсценирования или визуализации. Государственная символическая политика – это деятельность государственных (публичных) структур, направленная на производство, продвижение, навязывание и использование определенных и значимых способов интерпретации социальной действительности в качестве доминирующих. Символическая политика государства предполагает сознательное использование эстетически-символических ресурсов власти для ее легитимации и упрочения посредством создания символических суррогатов политических действий и решений, а также их одобрения населением. Трансформация государственной идеологии существенно опирается на символические ресурсы, ставшие особо доходчивыми в условиях самоизоляции и цифровизации.
Государственная символическая политика реализуется в различных формах и направлениях, одной из наиболее интересных и значимых форм является государственная символическая политика в области истории, или государственно-символическая историческая политика. Поскольку речь идет именно о символизмах, то очевидно, что символическая историческая политика представлена именно символами. К их числу относятся памятники историческим личностям, монументы в честь значимых событий, мемориальные комплексы, музеи, экспозиции, реконструкции исторических событий. Для успешного функционирования исторических символизмов может быть создана соответствующая структура, например, Военно-историческое общество, или иные общественные организации, например, разнообразные ферейны в Германии после первой мировой войны. История является одной из самых идеологизированных наук, ибо интерпретация прошлых событий определяет настоящее и будущее. Такая интерпретация требует времени и усилий, например, в СССР исторические факультеты университетов были воссозданы в 1934 году, а в средней школе преподавание истории начиналось либо с Парижской коммуны, либо с года рождения И.В. Сталина (применялись оба варианта). Событийный пересмотр далеко не всегда был связан с изменением общественного строя, сюда вмешивались и другие обстоятельства.
16 октября 2020 года исполнилось 200 лет событию, которое получило название «Восстание Семеновского полка». Традиционно оно считается преддверием восстания декабристов 14 декабря 1825 года, двухсотлетие которого наступит в 2025 году. Семеновский полк и вся «старая гвардия» являлись символами мужества и воинской доблести Российской империи. И, тем не менее, 16 октября 1820 года головная рота (рота Его Величества, Александр I был шефом полка) Семеновского полка, привязанная к прежнему командиру Я. А. Потемкину, подала просьбу отменить введенные при А.А. Аракчееве жесткие порядки и сменить полкового командира Федора Шварца. Роту обманом завели в манеж, арестовали и отправили в казематы Петропавловской крепости. За нее вступился весь полк (3 батальона). Полк был окружен военным гарнизоном столицы, а затем в полном составе отправлен в Петропавловскую крепость. Первый батальон был предан военному суду, приговорившему зачинщиков к прогнанию сквозь строй, а остальных солдат к ссылке в дальние гарнизоны. Другие батальоны были раскассированы по различным армейским полкам. 2 ноября 1820 г. состоялся в Троппау (Австрия, 2-й конгресс Священного союза, где пребывал Александр I) высочайший приказ по армии о раскассировании Семеновского полка: офицеры были переведены в различные полки армии. Однако символ воинской доблести надо было сохранить. Новый Семеновский полк был сформирован уже 12 декабря 1820 года из офицеров и нижних чинов 1, 2 и 3 гренадерских дивизий и получил права «молодой гвардии» , а уже в 1823 году полк был восстановлен в своих прежних правах. Восстание, точнее, мятеж Семеновского полка приведен в качестве примера исторического символизма в силу значимости, ныне уже подзабытой, этого события. Во-первых, среди офицеров, переведенных в армию, оказался С.И. Муравьев-Апостол, который в 1825 году организовал и возглавил восстание Черниговского полка, второго эпизода восстания декабристов. Во-вторых, «семеновские события» стали реперной точкой для П.Я. Чаадаева. В 1820 году он был адъютантом командира гвардейского корпуса И.В. Васильчикова, ранее же служил в первом батальоне Семеновского полка. Именно Чаадаева отправили в Австрию для доклада императору. Вскоре П.Я. Чаадаев выходит в отставку, некоторое время является членом Союза благоденствия, а затем в 30-е годы XIX в Москве он становится инициатором многовекового спора о судьбе России и о ее будущем, о статусе российской цивилизации, о западничестве[18]. За это он получил от завистников прозвище «Басманного философа», а от царского правительства – статус сумасшедшего. Эта дискуссия (в исходном варианте – западников и славянофилов) не утратила значения и в наши дни, более того, данная проблематика приобрела особый смысл в нашей стране в связи с событиями конца ХХ и начала ХХI веков (распад СССР, «эпоха Ельцина», «эпоха Путина»).
Смысл и значение исторических событий, связанных со второй мировой войной и дальнейшим развитием цивилизации, в настоящее время стали предметом не только теоретических дискуссий, но и перешли в практическую плоскость, имеющую, помимо прочего, и символический вид. Осмысление и переосмысление событий ХХ века происходит, скорее всего, в связи со следующими идеологическими обстоятельствами. Наши современники стали свидетелями функционирования, распада и падения трех, по крайней мере, идеологических конструкций, имеющих четко выраженный символический аспект – это фашизм, коммунизм и либеральная демократия. Все эти идеологии возникали и функционировали в рамках глобального проекта, который терпит крах в настоящее время. Альтернативой глобального мироустройства стали национальные государства, национальные идеологии и национальные интересы. Одним из проявлений этого процесса и стали попытки пересмотра итогов второй мировой войны, на которой и базируется современный мировой порядок. В нашей стране формулировка национальной идеологии воплотилась в принятии новой редакции Конституции с приоритетом национальной правовой системы, уточнением параметров Великой отечественной войны (Мюнхенский сговор, освободительный поход Красной Армии в 1939 г.) и появлением нового военного событийного ряда (Ржевская битва и Ржевский мемориал). Напоминание о событиях Великой отечественной войны очень важно для современного поколения, ибо исторический символизм упрощает события, не давая их забыть. А ведь разгром немцев под Москвой породил определенное «шапкозакидательство» и авантюризм, который проявился, скажем, в попытке взятия Харькова на тачанках в мае 1942 года (Харьковская катастрофа) и в трагедии Ржевской битвы. Хорошо сказал поэт Сергей Орлов:
Когда это будет, не знаю:
В краю белоногих берез
Победу девятого мая
Отпразднуют люди без слез.
Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны,
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.
И мне не додуматься даже,
Какой там ударит салют,
Какие там сказки расскажут
И песни какие споют.
Но мы-то доподлинно знаем,
Нам знать довелось на роду, —
Что было девятого мая
Весной в сорок пятом году[19].
Самым ярким событием символической политики стало «движение Бессмертного полка», которое институционализируется на наших глазах. Политико-правовой, т.е. дискурсивной основой данного символизма стала статья В.В. Путина[20] «75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим». Хорошим эмпирическим подтверждением плодотворности государственной идеологии и национального государства стала пандемия коронавируса и успешная борьба с ней в нашей стране, породившая множество символических действий, например, волонтерство.
Становление новых национальных идеологий, связанных с системным кризисом либеральной демократии, затронуло многие страны мира, в том числе и США. Сносы и порча памятников, массовые протестные движения, идеологический хаос – все это проявления символической политики низов. Чаще всего эта деятельность не оказывается самодостаточной, не порождает собственных идеологических конструкций и лишь усиливает хаос, аналогично событиям февральской революции в России в 1917 году, которая, кстати, сопровождалась сносом памятников (памятник Столыпину в Киеве умудрились даже повесить) и усилением антисемитизма, одного из вариантов расизма. Характеризуя символическую политику в области истории, необходимо отметить одну любопытную черту: данные псевдоисторические деятели не знают, не любят и не пользуются исторической хронологией. Любой рассказ о прежних несправедливостях начинается со слов: «однажды», «когда Колумб доплыл до Америки», «после принятия Декларации независимости» и т.д. Подобные уловки делают любое историческое событие почти современным или постоянно развертывающимся, плохое и ангажированное знание истории собственной страны только усугубляет положение направленности на протест.
Завершая тему, необходимо сказать, что никакие историко-символические трансформации государственной идеологии не должны выходить за разумные рамки достоверности и обоснованности.
Список литературы
Бурдье П. О символической власти // Социология социального пространства. — М.: Ин-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. – С. 87-96.
Гилл Грэм. Символизм и смена режима: Россия. – 2013.
Жижек, Славой. Возвышенный Объект Идеологии. — М.: «Художественный журнал», 1999. – 234 с.
Зиновьев, А.А. Идеология партии будущего. М.: Алгоритм. – 2003. – 238 с.
Кассирер, Эрнст. Философия символических форм: В 3 тт. / М.—СПб.: Университетская книга, 2002. Том 1. Язык. – 272 с.
Малинова О.Ю. Символическая политика и конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Полис. 2010.№ 2. – . С. 90—105.
Манхейм Карл. Идеология и утопия // Избранное. Диагноз нашего времени. — М.: Юристъ, 1994. – 700 с.
Орлов С. https://tjorn.livejournal.com/1984750.html (дата обращения: 20.09.2021).
Пирс, Ч.С. Что такое знак? // Вестн. Томского гос. ун-та. Сер. Философия. Социология. Политология. – 2009. – № 3 (7). С. 88–95.
Поппер, Карл. Открытое общество и его враги. В 2 тт. / Пер. с англ. под общ. ред. В. Н. Садовского. — М.: Культурная инициатива; Феникс, 1992. – Т. 1. Чары Платона. — 446 с., Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. — 525 с.
Поцелуев С. П. «Символическая политика»: К истории концепта // Символическая политика: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.- информ. исслед. Отд. полит. науки; Отв. ред.: Малинова О. Ю. – Вып. 1: Конструирование представлений о прошлом как властный ресурс. — М., 2012. – С. 17-53.
Поцелуев С.П. Символическая политика: констелляция понятий для подхода к проблеме // Политические исследования, 1999, № 5, с. 62-75.
Путин В.В. 75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим. – Российская газета – Федеральный выпуск № 133(8187).
Смирнов А.В., Солондаев В.К. Процессуальная логика / А.В. Смирнов, В.К. Солондаев. – М.: ООО «Сандра», 2019. – 160 с.
Успенский Л.В. Слово о словах. Детская литература. Ленинград, 1971. – 96 с.
Чаадаев П.Я. Философические письма. – М. Эксмо. – 2006. – 541 с.
Edelman, Murray Jacob. The Symbolic Uses of Politics. – 1964. – 201 р.
Gill Graeme. Symbolism and Regime change: Russia – Cambrridge: Cambridge univ. press, 2013 – p. 246.
Minar, David. Ideology and Political Behavior// Midwest Journal of Political Science. Vol. 5, No. 4 (Nov., 1961). – p. 317-331.
Mullins, Willard Arnold. The Concept of Ideology: An Analysis and Evaluation. 1969. – 348 р.
[1] Жижек, Славой. Возвышенный Объект Идеологии. — М.: «Художественный журнал», 1999. – 234 с.
[2] Манхейм Карл. Идеология и утопия // Избранное. Диагноз нашего времени. – М.: Юристъ, 1994. – 700 с.
[3] Minar, David. Ideology and Political Behavior// Midwest Journal of Political Science. Vol. 5, No. 4 (Nov., 1961), pp. 317-331
[4] Mullins, Willard Arnold. The Concept of Ideology: An Analysis and Evaluation. 1969. – р. 348.
[5] Поппер, Карл. Открытое общество и его враги. В 2 тт. / Пер. с англ. под общ. ред. В. Н. Садовского. — М.: Культурная инициатива; Феникс, 1992. – Т. 1. Чары Платона. — 446 с., Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. — 525 с.
[6] Зиновьев, А.А. Идеология партии будущего. М.: Алгоритм. – 2003. – 238 с.
[7] Edelman, Murray Jacob. The Symbolic Uses of Politics. – 1964. – 201 р.
[8] Бурдье П. О символической власти // Социология социального пространства. — М.: Ин-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. — С. 87-96
[9] Gill Graeme. Symbolism and Regime change: Russia – Cambrridge: Cambridge univ. press, 2013 – p. 246.
[10] Малинова О. Ю. Символическая политика и конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Полис. 2010.№ 2. С. 90—105.
[11] Поцелуев С. П. «Символическая политика»: К истории концепта // Символическая политика: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.- информ. исслед. Отд. полит. науки; Отв. ред.: Малинова О. Ю. – Вып. 1: Конструирование представлений о прошлом как властный ресурс. — М., 2012. — С. 17-53
[12] Пирс, Ч. С., Что такое знак? // Вестник Томского гос. ун-та. Сер. Философия. Социология. Политология. – 2009. – № 3 (7). – С. 88–95 / пер. с англ. А. А. Аргамаковой; с предисл. к публ. С. 86–87.
[13] Успенский Л.В. Слово о словах. Детская литература. Ленинград, 1971. – 96 c.
[14] Смирнов А.В., Солондаев В.К. Процессуальная логика / А.В. Смирнов, В.К. Солондаев. – М.: ООО «Сандра», 2019. – 160 с., с. 45-46.
[15] Кассирер, Эрнст. Философия символических форм: В 3 тт. / Пер. с нем. С. А. Ромашко. — М.—СПб.: Университетская книга, 2002. Том 1. Язык. – 272 с.
[16] Поцелуев С.П. Символическая политика: констелляция понятий для подхода к проблеме // Политические исследования, 1999, № 5, с. 62-75, с. 62.
[17] Поцелуев С.П. Символическая политика: констелляция понятий для подхода к проблеме // Политические исследования, 1999, № 5, с. 62-75, с. 62.
[18] Чаадаев П.Я. Философические письма. – М. Эксмо. – 2006. – 541 с.
[19] Орлов С. https://tjorn.livejournal.com/1984750.html (дата обращения: 20.09.2021).
[20] Путин В.В. 75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим. – Российская газета – Федеральный выпуск № 133(8187).
