Красиков Владимир Иванович. Метафизика, трансцендирование, самоопределение: философия как форма личностной самореализации

Красиков Владимир Иванович

Всероссийский государственный

университет юстиции

д.ф.н., проф.;

e-mail: KrasVladIv@gmail.com

Krasikov V.I.

All-Russian State

university of justice

Ph.D., prof.;

e-mail: KrasVladIv@gmail.com

УДК: 101.9

 

Метафизика, трансцендирование, самоопределение: философия как форма личностной самореализации

 

Аннотация:

В статье обсуждается современный статус метафизики как принципиально умозрительной дисциплины, ее возможности, недостатки и преимущества – как прямое следствие ее особого статуса. Предлагается оригинальный вариант обоснования ее возможности и необходимости для современной философии. Субъективизм метафизики интерпретируется как легитимное поле самореализации творческих потенций личности философа – при явственном самоотчете трансцендирующего индивида в необходимом совпадении осознания условности своих полаганий и их серьезности.

В итоге философия понимается как комплекс знаний предельного уровня обобщения и постижения сущего, в котором ме­тафизика выполняет роль форматирующего каркаса. Она есть креативное трансцендирование некоторых категорий – из имеющегося в культуре словаря общих понятий – в функционал “предельных” и создание посредством их некоторой оригинальной онтологической схемы. Это эзотеричная, внутренняя часть философии, философия для профессионалов, которая лишь в популяризациях предстает перед публикой. Ее предназначение сос­тоит в полагании разных оснований трансцендентального опыта, равно как и демаркации его новых пределов.

Ее источником является самоопределение мыс­лящего индивида в форме трансцендирования им себя из конкретики повседневности в позицию отношения ко всему сущему в целом – как равноправного члена. Философы в этом качестве являются “функционерами человечества”, креа­тивно полагающими новые континуумы самореализации. Самость философа “светится” в его концептуальной картине мира, онтологии.

Ключевые слова: метафизика, трансцендирование, полагание, самоопределение, предельные значения, функционеры человечества

 

Abstract: In the article, the author discusses the current status of metaphysics as a fundamentally speculative discipline, its capabilities, disadvantages and advantages. He offers his own version of the justification of the possibility and necessity of post-metaphysics, understanding its immanent subjectivity as a legitimate field of self-realization of the creative potentials of the personality of the philosopher.

As a result, the author understands philosophy as a complex of knowledge of the ultimate level of generalization and comprehension of the world in which metaphysics plays the role of a formatting framework.

Metaphysics is the use of certain categories from the vocabulary of general concepts available in culture in the function of the “limit” and the creation through their original ontological scheme. This is an esoteric, internal part of philosophy or philosophy for professionals, which only appears in popularizations before the public. The author believes that the purpose of metaphysics is to lay the different foundations of transcendental experience and the demarcation of its new limits.

The thinking individual defines himself in the form of his transcending himself from the specifics of everyday life to the position of an equal member in relation to the whole world. Such transcendence is the source of metaphysics. Philosophers in this capacity are the “functionaries of mankind” creatively suggesting new continuums of self-realization. The self of the philosopher “glows” in his conceptual picture of the world or in ontology.

Keywords: metaphysics, transcending, belief, self-determination, limit values, functionaries of all mankind

 

“Какую кто философию выбрал,

зависит … от того, какой кто человек,

ибо философская система – не мертвая утварь,

которую можно было бы откладывать

или по желанию брать: она одушевлена

душою человека, обладающего ею”

И.Г. Фихте [1, с. 460].

 

Предлагаемые рассуждения адресованы искушенному читателю, который имеет вкус и охоту к усложненным, приближенным к профессиональным, размышлениям о природе философских занятий и их личностных смыслах.

Мы прекрасно отдаем себе отчет, в том, что философия – это серьезнейшее духовное предприятие человечества, имевшее и имеющее исторически стратегические объективные предназначения и смыслы.

Предмет исходной, традиционной философии, т.е. философии на протяжении всей ее истории вплоть до XIX в., века великой дифференциации в возникшем специализированном познании (науке), был крайне широк – его составляло абстрактное содержание естественнонаучного и гуманитарного познания, их “сливки”. Долгое время философия выполняла функцию теоретической обработки материала человеческого познания и самопознания, формулируя для своей эпохи краткий обзор мира и науки. Потому-то столь многообразно было ее содержание, ибо была она на протяжении тысячелетий синонимом ученой осведомленности о мире, компендиумом знаний, которые сейчас входят в состав тысяч современных научных дисциплин, тогда как во времена Аристотеля их насчитывали не более двух десятков. Философ же, соответственно, числился интеллектуалом широкого профиля.

Другое ее исторически-объективное предназначение состояло в том, что это радикально критическая дисциплина. Наряду с теоретизацией (рационализацией) многочисленных сфер человеческого опыта, задача философии состояла в критической проверке справедливости любых притязаний (научных, политических, экономических, этических и пр.) на доминирование в сфере общепринятого. Причем теоретизация и критика взаимосвязаны: чтобы критически оценить (не верифицировать – “соотнести” с “миром”, ведь “мир” есть всегда ангажированный эпохой, идеологией “образ мира”) – надо включить высказывание в контекст обзора мира и науки, т.е. в Целое, а, значит трансцендировать его – из только дисциплинарной области, которой оно принадлежит [2].

Она была наукой, до появления науки в современном смысле слова, и она больше, чем наука, выражая собой сами способности к абстрагированию и рефлексии так сказать “в чистом виде”. Потому пока есть интеллектуальные сообщества, способные к автономной теоретической деятельности по разделению собственного пространства внимания – будет существовать и философия, как высший уровень их же абстракции-рефлексии. Потому, по большому счету, философы – это креативные теоретики во всех формах духовной активности. Темы такой, всеобщей философии – глубокие мыслительные затруднения, возникающие в той или иной теоретической сфере, философы же – это те ученые, которые способны их решать.

Однако есть и философия в более узком, трансцендентальном понимании, как исследование мышлением своих собственных оснований. Она появляется сравнительно недавно – у Декарта и в немецкой классике,[1] с этого времени занимаясь по преимуществу исследованием самого процесса углубления рефлексии в своей истории, равно как выявлением структур рефлексии, шире – процессов означивания и наделения смыслами. Это и есть “высокая, чистая” философия или же достаточно эзотеричная – для массового потребителя. Но и она, в своих недавних проявлениях (И. Кант, феноменология, экзистенциализм, лингвистическая философия, постмодернизм) продолжала, по своей неистребимой привычке, а может и по причине инстинкта самосохранения, претендовать все же на статус доксы – хотя бы для интеллектуальной элиты.

Объяснение тому в живучести сакрального мифа о философии, появившегося тысячелетия назад, но основательного, как и сам инстинкт самосохранения. Суть мифа: философия – единственно возможная вершина человеческого духа, есть усмотрение сущего как оно есть, всматривание в исподнее мироздания, а философ – сумрачный гений-одиночка, избранник богов, который всегда один и именно он, всегда последний (не сотни до него, те лишь торили пути для Единственного), наконец-то испытывает озарение подлинностью. Этот миф только и дает ни с чем не сравнимое ощущение избранности, только и фундирующее высокий смысловой стандарт существования, столь ценимый поколениями философов.

В принципе ситуация и не меняется и по сей день, несмотря на периодические “похороны” философии. Умилительно, что и самые знаменитые из тех, кто вколачивает последний гвоздь в гроб старушки, продолжают полагать себя именно тем самым избранным последним. И это видимо правильно, учитывая многообразие приведенных выше стратегических для разума предназначений философии.

Вместе с тем может быть пора осмыслить особенности части философствования, философствования трансцендентального – в формате “философии для философии”, самозамыкающейся в себе и наслаждающейся собой как самоценностью. Тем более после самого запоздалого, в сравнении со всеми остальными дисциплинами, ее “социологического прозревания” (Р. Коллинз, “социология философий” [3]).

Может быть существует еще одно предназначение философии, разумеется, в ряду уже приведенных ранее, и заключается оно в культивировании, изощрении и углублении способностей абстрагирования-рефлексии в особом, не ангажированном социально или же антропологически, а в имагинативно-личностном формате (творческого воображения).

Философия для философии воспроизводит формат “искусство для искусства” и есть осознанная самореализация философствования именно как личностного проекта без всяческих заявок на мессианство и открытие “кода вселенной” для осчастливленного тем самым человечества. Это “конструирование мира”, однако предельно серьезное и ответственное перед собой, подобное философствование выдерживает, конечно же, прежние классические стандарты: не позволяет соврать себе и сказать о мире лишь то, что именно тебе представляется исключительно честным и объективным. Однако, в отличии от тысяч подобных прежних и нынешних проектов нужно постоянно помнить о персональном субъективном характере своего выстраивания, конструирования мира. Хотя и не обязательно о том предуведомлять читателя.

Эзотерично-профессио­нальная область занятий философов была издавна прозвана “метафизикой”. Естествен­но, что за термином стелется длиннейший шлейф многозначности – в разных контекстах и традициях. Это и историческая форма философствования, и онтология, и метод, противоположный диалектике, и заявка на фундаментальность в иссле­довании какой-либо области явлений [2] и пр.

Реконструируя генезисное значение термина “метафизика”, обра­щаются к аристотеликам. Общеизвестно, что так были названы философские сочинения Аристотеля, помещенные после его трактатов по физике (греч. – “ta meta ta phusika”, “после физики”). Однако это “пос­ле” (“за”) стало пониматься впоследствии метафорически как об­ласть вне пределов “физики”, или естество­знания вообще, основанного на чувственном опыте. Поэтому под мета­физикой имели в виду, как правило, фундаментальное постижение сущего вне рамок повседневного. Предполагалось, что подоб­ное постижение осуществляется при помощи: умозрения, ве­ры, интуиции, саториальных состояний и т.п. Причем “сущее”, постигаемое метафизикой, может пониматься либо как объекты существующие независимо от какого-либо наблюдателя (классический подход), либо же как объекты, существующие, прежде всего, в сознании наблюдателя, выявляемые (полагаемые) рефлексией [4].

Также требуют уточнения термины для квалификации отношения метафизики к сущему. Термины “постижение” (“познание”) предполагают проникновение, воспроизведение в мысли чего-то, что имеет место быть вне разума и отлично от него. Постигает, познает мир, как предполагаемую относительно устойчивую и неизменную область явлений, классическая философия и наука, поскольку они основаны на безусловности убеждения в том, что за этими явлениями наличествуют некие стабильные струк­туры и смыслы, которые-то и постигаются. Постметафизические проекты – после развенчания классической метафизики как “догматизма” (Кант) или “славословия” (лингвистическая, аналитическая философия) – занимаются областью метафизического в лучшем случае как самодостаточной сферой мышления, в которой объективно “самозавязываются” значимости, из которых и состоит наш “мир” (через усмотрение, схватывание, конструирование – феноменология). Здесь мы предлагаем свой вариант обоснования возможности и необходимости постметафизики – в пику длящейся вот уже почти столетие тризны по поводу ее безвременной кончины. В нем мы отталкиваемся от вполне приемлемой феноменологической оценки метафизического, однако стремимся проинтерпретировать эту сферу профессионального философствования в субъективистском ключе, идя в этом плане в разрез с объективистским настроем классической феноменологии.

Мы исходим из того, что как бы не объяснять лингвистическое и историко-философское происхождение понятий предельной степени общности, вот уже несколько веков они составляют собой обширный отдельный самодостаточный словарь взаимозаменяемых выражений, обозначений, при помощи которых описываются, определяются обширные классы явлений. Природа области понятий предельной степени общности, с коей имеет дело современная метафизика[3]постулативна. Их комбинации могут быть сколь-угодно разными, главное – в том, чтобы они были эстетически красивыми, этически изящными и релевантными хорошему вкусу. Разумеется, все эти критерии субъективны и относительны, т.е. зависят, в итоге от последнего. Организовывать понятия предельной степени общности в некий метафизический смысл, вернее в конкретно данный субъективный метафизический смысл, можно лишь креативно их полагая (устанавливая, провозглашая) или трансцендируя их – из словаря понятий предельной степени общности, где они пребывают в нормальности своего сосуществования с себе подобными – в качестве новых границ своей картины мира. Философ-метафизик, и полагает “мир”, вернее его метафизичес­кую модель, провозглашая (с искренней убежденностью) ее тождественной наличной реальности.[4] Для чего он это делает? Для того же, что и художник, который не может не рисовать или поэт, не представляющий себе свою жизнь без стихов. И, как и последние, он ищет свою аудиторию.

Каждый из вариантов метафизики есть комплекс постулатов, некий рисунок предельных значений, способ организации базисных допущений, которые и ле­жат в основании смысла данной философии. Содержание комплекса организовано исходя из двучленной системы координат: сущего (бытия вообще) и человека (определенное бытие).

Причем установление характера[5] отношений этих основных элементов в комплексе постулатов является, по сути дела, самоопределением “места в сущем” носителя спецификации бытия – человека, которому-то и нужен этот процесс установления.

Устанавливание комплекса постулатов (полагание) или же усмотрение и провозглашение того или иного варианта метафизики само уже есть соотнесение моего конкретного бытия с бытием вообще и требует трансценденции – выхода за свои пределы, обращения к контексту всего сущего, восприятия себя в виде человека как такового. Потому метафизики – люди, способные к трансцендированию. В этой связи, что же такое “трансцендирование”?

Этот термин интерпретируется в связи со сходными понятиями в фи­лософии Канта – “трансцендентным” и “трансцендентальным”. Под трансцендированием мы понимаем человеческую креативную спо­собность выходить за пределы ранее очерченных (естественнонаучным опытом, житейским рассудком, универсалиями культуры, теоретическими парадигмами) границ “мира”, почитаемых за трансцендентальные (априор­ные или социокультурно обусловленные). Это прорыв в трансцендент­ное, т.е. область потенциальных смыслов, полагание новой трансцендентальности.[6]

Указание на трансцендирование имплицитно содержится в самом термине “метафизика”, если под “физикой” понимать постоянно рас­ширяющее свои границы человеческое освоение реальности (естест­вознание в целом, житейский опыт). Это постоянно расширяющееся целое также постоянно раздвигает свои границы. Причем речь здесь идет о концептуальных, парадигмальных границах, а не просто о по­токе частичных открытий, установлении новых фактов, новых смыслов. И именно эти прорывы и “демаркация” новых границ обновленного трансцендентального опыта являются кри­терием и определением метафизики.[7]

Трансцендирование обеспечивает целостное, перспективное восприятие сущего, “в силу чего этот силовой центр – а не только человек – от себя конструирует, то есть по своей силе мерит, ощупывает, фор­мирует весь остальной мир” [6, с. 99].

Природа трансцендирования не сводима к “по­знанию”, хотя при расширительном понимании все оказывается, в той или иной степени, и познанием. Однако, если “познанию” однозначно научиться можно, т.е. освоить процедуры получения нового зна­ния в науках, то можно ли “нау­читься” трансцендированию и насколько оно сохранимо у отдельного человека на протяжении всей его биографии – вопрос открытый.

Далее, если познание есть получение новой информации, новых знаний, то трансцендирование – это скорее постижение смысла того, что есть, уже известно, и часто весьма давно. Так разве люди не предполагали, что экономика, повседневное жизнеобеспечение – это фундамент социума и духовных достижений? Конечно, как-то улавливали эту взаимосвязь, но К. Маркс постиг это, метафизически установив эту взаимосвязь в своем “историческом материализме”. Неужели люди не знали ранее, что секс – это сильнейшее наслаждение, чуть ли не мерило степеней интенсивности других удовольствий, равно как и формирующий мотив человеческого поведения? Знали, но лишь З. Фрейд первым постиг это, выдвинув концепцию либидо, структуры “я” и пр. То же можно говорить и о других философах-метафизиках. Вместе с тем мы знаем о большом субъективизме как К. Маркса и З. Фрейда, так и инициированных ими метафизических альтернативах интерпретации как исторического процесса, так и человеческой психофизиологии.

Таким образом, трансцендирование в философии есть постижение в ином, чем ранее это было, смысле, это иное постижение назовем полаганием. Полагание можно представить как демар­кацию соответствующим образом подобранными предельными значениями “участка территории” человеческой активности, который ранее не был средоточием реф­лексии прежней философии, к примеру: экономические основы социума или сексуальная жизнь человека и бессознательное. Либо, что гораздо реже, как пересмотр конфигурации предельных значений в метафизике в целом (Платон, Декарт, Кант, Гегель, Ницше, Маркс, Хайдеггер, Деррида и др.). И в первом и во втором случаях мы имеем дело с полаганием новых перспектив и форматов обзора мира или же его важных секторов, которых ранее не было, не было такой структуриза­ции сознания.

Каковы признаки способностей (компетенций) к трансцендированию?

Главная из них и наиболее труднодоступная для освоения – это способность видеть сквозь “покрывало Майи”.[8] “Покрывало Майи” – это метафора для обозначения ситуации отожде­ствления теоретико-философского мира, мыслимого в кем-то уста­новленных форматных категориях, с имеющимся миром повседневности. Проще говоря, это когда мы видим мир таковым, каковым его “предписали” видеть те религии, в которых мы пребываем или же философы, ставшие для нас кумирами.

Трансцендирующий индивид не отказывается от установленных традицией катего­рий – они необходимы и без них невозможно помыслить мир. Однако он видит в них не адекватные выражения наличных онтологичес­ких структур, а лишь то, что они собой представляют – теорети­ческие результаты прежних полаганий. Тем самым становится явственной их неизбежная исходная субъективность и последующая конвенциональность. И дело не столько в том, что трансцендирующий индивид способен поднять руку на “священных коров” философии, сколько в том, что в “естественности” того иди иного автори­тетного суждения он видит “покрывало Майи” – лишь один из воз­можных “рисунков” предельных значений, очерчивающий лишь один из возможных контуров реальности. В этом “покрывале Майи” нет ничего трагического или безнадежного для нашего предприятия понимания мира, тем более что трансцендирующий индивид должен сознавать – при всей личной убежденности в своей правоте – он “ткет” аналогичное “покрывало” своим трансцендированием.

Таким образом, способность видеть сквозь “покрывало Майи” – это способность иметь перспективу о вообще перспективном устрой­стве человеческого мира. Начало проявления этой способнос­ти, связанной с внутренним перспективизмом, совпадает с постанов­кой вопроса: “А почему я должен мыслить мир в полаганиях предель­ных значений, установленных другими людьми?” Эта необходимая критическая способность, от проявления которой зависит степень явления других. Она вовсе не первая по проявлению, но лишь ее осознание многократно усиливает потенциал других способностей трансцендирования.

Некоторые другие из них, носящие уже позитивный смысл, производны от критической. Это способность к “игре” со смыс­лами предельных значений – способность операционального и стра­тегического переформирования рисунка предельных значений, поскольку трансцендирующий индивид помнит о том, что имеющиеся смыслы общих понятий в словарях культур – это всегда определенности исторически опре­деленных полаганий, закрепленных общественным признанием очередного авторитета и последующей общественной же конвенции на легализацию результатов его полаганий.

Далее, это способность видения нового в хорошо знакомом, что предполагает не зашоренность доминирующей конфигурацией пре­дельных значений. Она ответственна за появление но­вых континуумов смысла.

И несколько общих соображений по поводу природы и особеннос­тей процедур трансцендирования в философии. Ясно, во-первых, что это очень субъективная по своей природе процеду­ра. Но какая субъективность есть обоснованное творческое полагание, а какая есть не имеющий под собой основание волюнтарист­ский произвол? Конечно, существует историко-философская традиция обоснования нового предлагаемого знания, но и она может препят­ствовать в некоторых случаях действительно новому – достаточно вспомнить конфликты появившихся в XIX веке “иррациональных” кон­цепций с прежней рационалистической линией обоснования философ­ских концепций. На наш взгляд, единственный залог преодоления воз­можных негативных последствий субъективности трансцендирования – полная ответственность метафизика, которая должна реализовываться в серьезности подготовки, серьезности работы обос­нования и в серьезно-честном отношении к самому себе и своему трансцендированию.

Во-вторых, между трансцендированием и рефлексией существует как общее, так и различие. Оба процесса имеют общую направленность на предельные основания человеческого мышления и культуры. Однако природа их все же не тождественна. Рефлексия есть обращение мышления на себя, исследование себя и следствие того – констата­ция основных структур наличного или того, что таковым считается. Трансцендирование – вывод уже из результатов рефлексии (выход за нее) как начало переосмысления-ревизии наличного.

В-третьих, в трансцендировании большую роль играет “чувство реальности” результатов полагания. Оно в боль­шой степени зависит от личностной зрелости трансцендируюшего индивида: образования, спецподготовки, навыков и работоспособ­ности, знания жизни. Только это определяет обоснование креатив­ных полаганий. Трансцендирующий индивид должен отчетливо согласовывать полагаемое объяснение с его же знанием реальности. Таким образом, критерием правомерности трансцендирования является интуитивное видение взаимосогласованности полагаемого причинного объяснения ситуации и, собственно, фактуальности ситуации (как ее восприни­мает и понимает индивид). Затем уже возможна мобилизация аргументов по традиционно-философскому обоснованию полагания, но наиболее важ­но именно состояние безусловности этого интуитивного видения взаимосогласованности полагания и объясняемой реальности.

Залогом критерия и условием самой возможности трансцендирования является честность перед собой – минимум сомнения. Затем, конечно, сомнения появятся, и этого следует ожидать, ибо они – инициирую­щая причина дальнейших вариантов полагания. Это говорит, в-четвертых, о перманентности трансценденции, ее открытости. Мы имеем дело, как правило, в истории философии с метафизиками, которые находятся в постоянном становлении: прекращается становление – прекращается качество трансценденции.

Таким образом, метафизика связана теснейшим образом о трансцендированием и представляет собой перманентный креативный выход за наличные границы трансцендентального опыта и полагание новых. Если определенная часть философского знания движется вместе с наличным интегральным опытом человечества – обобщая его, то его трансцендирующая часть,  метафизика – постоянно выходит  за его пределы.

Трансцендирование не означает индивидуального волюнтаризма в качестве закона развития философии. Она имеет в себе некоторые форматирующие ее параметры: а/ требования самой сферы предельных значений в ее корреляции с общечеловеческим опытом (историко-философские традиции обоснования); б/ требования сверхиндивидуального  “типа”, к которому принадлежит метафизик, яв­ляясь человеческим существом.

Тем самым мы переходим к рассмотрению существеннейшего аспекта трансцендирования, а также, ве­роятно, исходного пункта становления философа-профессионала как метафизика[9] – самоопределения им себя в сущем в качестве человека как такового. Это обусловлено тем обстоятельством, что сам источник трансцендирования, креативной концептуализации, находится в самом философе, в его активном самоопределении, которое приобретает характер метафизического.

Создают философские системы люди, которые всерьез озабочены вопросом о своем статусе в этом мире или же так называемыми “кантовскими” вопросами: “Что я могу знать?”, “На что я смею надеяться?”, “Что я должен делать?”, “Что я есть?” Ведь философствование и его результаты для общечело­веческого бытия имеют значение лишь частных или в чем-то ограни­ченных культурных ценностей, как бы мы не были убеждены в обратном – своей сверхценности. В философствовании мы “функционеры человечества, как бы мы не хотели отречься от этого. Полная лич­ная ответственность за наше собственное истинное бытие как фило­софов одновременно включает в себя личностное призвание и ответ­ственность за истинное бытие человечества, предстающего как бытие, направленное к цели и, если вообще можно достичь осуществления философии, то лишь через нас, если мы являемся философами всерьез”[7, с. 145].

Самоопределение имманентно включает в себя и определенную интерпретацию человеческой сущности. Поскольку философы – функционеры челове­чества, как проницательно подметил Э. Гуссерль, то их самоопределение имеет форму высказывания об “объек­тивной сущности” человека и его месте в мироздании. Хотя на са­мом деле это по существу их личностное самоопределение, а своеобразие их метафизик как способа организации базисных допущений (“рисунка” предельных значений) является выражением-полаганием их индивидуальной креативности, отпечаток индивидуальной самости философа.[10]

Почему, однако, личностные самоопределения отдельных людей интересны другим? Философы – а ими являются не только те, кто занимается философской рефлексией как своим жизненным делом, а, к примеру, писатели, ученые, религиозные и общественные деятели – концептуализируют в избираемых ими предель­ных значениях (и отстраненной от биографической личности форме) определенное типичное отношение к миру. Типичное отношение есть некая комбинация психологических черт и специфических оценок окружающего и происходящего, которые стабильно воспроизводимы в любых человеческих сообществах.

О каких ориентациях идет речь? Назовем лишь некоторые: на общее – единичное; порядок – непредсказуемость; творчество – воспроизведение образцов; свободу – подчинение; однозначность – многозначность; повторяющееся – неповторимое; однозначность – плюрализм; определенность – неопределенность и мн. др. Соответственно, одни ориентированы видеть преимущественно общее в ве­щах, другие находят в мироздании только единичные вещи. Одни от природы обладают даром понимающей коммуникации, другие жаждут уединения и одиночества. Одни прирождены властвовать – умеют, хотят и стремятся руководить людьми, другие, даже обреченные своим происхожде­нием на власть, не хотят ее, внутренне боятся ее. Одни заряжены ак­тивностью, стремлением усваивать новое, другие ориентирован на повторение, стабильность, порядок. Одни ориентированы на однозначность (черно-белую ценностную реальность), другие – на многозначность ситуаций и мира. Примеры можно и далее множить. Знаменательно и то, что эти ориентации не поддаются социокультурной корректировке – культура, в большинстве случаев, либо принимает их, либо по­давляет.[11]

Комбинации этих ориентаций и образуют “типы”, которые можно найти в самых разных обществах и временах. Они в этом смысле вневременные и образуют родовой “типофонд” человечест­ва. Количество этих типов потенциально бесконечно, как бесконечным может быть и сам перечень ориентаций и, тем более, вариации “рисунков” их комбинаций. Философ, концептуализируя свое “я” в виде антропо-онтологической модели сущего, создает не только свою философию, но и концептуальный мир для других личностей, сходных с ним по “рисунку” их врожденных ориентаций. Это тот мир, в котором бы мог жить и хочет жить его “тип”.

Люди, ознакомившись с той или иной философией, ощущают ду­ховный резонанс собственной комбинации ориентаций с той концеп­цией, автор которой выразил наиболее сходный “рисунок”. Тогда человек говорит: “Эта философия меня убеждает, я ей верю“. Философия, таким образом, не может не быть плюралистичной, поскольку плюралистичны человеческие типы, многообразие которых объединяет стремление к самоутверждению через установле­ние своей уникальности, что равно трансцендированию – выходу за пределы, предначертанные лишь внешней необходимостью.

Сквозная инвариантность подобных типов довольно явственно зрима во всемирной истории и истории мировой мысли, где важную роль играет философия. Создаваемая людьми, принадлежащими к различным антропо-психологическим структурам, философия не может не быть разной, хотя эта разность не абсолютна, а относительна. “Мир” Платона сильно отличается от “миров” софистов или скептиков, “мир” Р. Декарта – от “мира” К. Маркса, “мир” Г. Гегеля – от “мира” А. Камю и т. д. Различие здесь не только в разности мыслительных и логических исходных комбинаций – постулатов и принципов философской теории. Также весьма различаются темпераменты и характеры авторов различных мировоззренческих концепций и образов мира. Мыслители отдают им свою душу, наделяют жизненной страстью, которые проявляются в специфических оценках мира, людей и событий, формулировках смыслов и целей, проектированиях возможных перспектив. Поэтому разные философские учения имеют широкий спектр духовных потребителей: от ненавистников до поклонников. Людей убеждает не столько рационально-рассудочная логика, не столько отстраненная от конкретного вектора бытия личности чистая смысловая форма, сколько резонанс жизненной тональности индивидов: автора и воспринимающих его текст.

Для человека быть – значит наделять смыслами себя и свое окружение. Поэтому сознание всегда смыслоориентированно, ключевые значения – из арсенала культуры – определяют параметры его эмоционального, нравственного и ценностного содержания. “Рисунок” этих фундаментальных смысловых ориентаций – в антропологическом характере и темпераменте – врожден (неясно как: только органически или же с какими-либо добавочными социокультурными “присадками”). Философия же отнюдь не исчерпывается своими онтологическими, гносеологическими и прочими интенциями. Ее задача, в отличии от науки – не столько познавать мир, сколько придавать индивидуальному сознанию его аутентичное содержание, дать личности шанс обрести себя. Однако, поиск и обретение себя собственными ментальными и волевыми усилиями – весьма трудная задача. Легче и комфортнее для многих – искать и обрести себя через самоидентификацию с родственным духом, выразившим свое сокровенное в философии, или в религии, или же в литературе.

Трудность в приятии подобного понимания философии и метафизики обусловлена засилием в истории мысли монистически ориентированных людей, создавшими традиционную схему об одном, единообразном и безусловном порядке вещей и сознания. Так и утвердился “эссенциализм” или установка на поиск “сущности”, универсальной формулы мироздания, которой соответствует однопрофильное исполнение философствующего разума в виде дисциплинированной и чистой мысли. Понятно, что при подобной установке плюрализм всегда встречался с большим подозрением: как бесплодный скепсис, размывание основ рациональности, отрицание универсальности разума.

Но отрицает ли представление об антропологических психотипах всеобщность и единое устройство разума? Никоим образом. Большинство философов мыслят в категориях традиционного отношения мира и человека. Образы мира у них разные, но это, скорее, не плохо, а хорошо. Почему, собственно говоря, все люди всегда должны иметь один единственный способ мышления? Бытийное исполнение разума, по всей видимости, таково, что сама единая универсальная необходимость мышления людей полагается, фундируется и демонстрируется в саморазвертывании его оригинально-разных воплощений.

К тому же содержание разных разумов взаимоконвертируемо. На чем, собственно, и основан классический рационализм, предполагающий универсально-единую априорную форму организации сознания как основу самой возможности подобной конвертации. Однако вне конкретного личностно-опытного (психологического) наполнения в жизненной реализации, априорные формы абстрактно-бессодержательны.

Для наглядной иллюстрации можно предложить метафору “правил строительства домов” (как то: возведение фундамента и крыши, соразмерность основных частей строения, соответствие “строительной традиции” – менталитету эпохи, функциональность здания, его эстетизм и пр.), которые воплощаются в многообразии построек, что однако не мешает им быть “общечеловеческими”. При этом никто не исходит из образа некого “настоящего дома”, или же из принципов “подлинной архитектуры”. То есть строить можно по-разному, но всегда мы будем строить именно дома.

Понятно, что в каждом антропо-психологическом типе имеется и некое социокультурное содержание, которое менее влиятельно и более преходяще. На людей в бóльшей степени влияет антропологическое, родовое, нежели историческое. Значимость исторического заключается в определенности временнóй фиксации, степени развития рефлексивного, критического, индивидуального начал сознания. Иначе говоря, как мыследеятельность сознание развивается, а как психотип – оно инвариантно. Но обе его формы составляют единое, взаимно переплетающееся целое: с изменением в ходе истории меры рефлексивности, критичности, индивидуализации, а также мысленной активности сознания, происходит адекватное изменение специфики того или иного психотипа человека.

Итог этих рассуждений тезисно будет выглядеть следующим образом. Во-первых, философию мы понимаем как комплекс знаний предельного уровня обобщения и постижения сущего, в котором ме­тафизика выполняет роль форматирующего каркаса.

Во-вторых, метафизика есть, в большинстве случаев, креативное трансцендирование некоторых категорий – из имеющегося в культуре словаря общих понятий – в функционал “предельных” и создание посредством их некоторой оригинальной онтологической схемы. Это эзотеричная, внутренняя часть философии, философия для профессионалов, которая лишь в популяризациях предстает перед публикой. Ее предназначение сос­тоит в полагании разных оснований трансцендентального опыта, равно как и демаркации его новых пределов.

В-третьих, источником метафизики является самоопределение мыс­лящего индивида в форме трансцендирования им себя из конкретики повседневности в позицию отношения ко всему сущему в целом – как равноправного члена. Философы в этом качестве являются “функционерами человечества”, креа­тивно полагающими новые континуумы самореализации. Самость философа “светится” в его концептуальной картине мира, онтологии.

 

Литература

 

  1. Фихте И.Г. Первое введение в наукоучение // Сочинения в двух томах: T.I. СПБ: Мифрил, 1993. 687 с.
  2. Хёсле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Вопросы философии.  1994. № 10. С. 112—123.
  3. Коллинз Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. 1280 с.
  4. Metaphysics. Wikipedia, the free encyclopedia. URL: https://en.wikipedia.org/wiki/Metaphysics (Дата доступа – 02.05.2020).
  5. Сонтаг Ф.Э. Опыт, истина и программа философии. Американский ежеквартальный фи­лософский журнал. Том 19, № 2, апрель 1982. Учебно-информаци­онное товарищество “Философская мысль”. Арзамас-16, 1991. 21 с.
  6. Хайдеггер М. Ев­ропейский нигилизм // Время и бытие. М.: Республика, 1993. С.63-177.
  7. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная фено­менология/ Вопросы философии, 1992, 7. С. 136-176.
  8. Ортега-и-Гассет X. Тема нашего времени // Что такое философия? М., Наука, 1991. 408 с.
  9. Мид М. Куль­тура и мир детства. М.: Наука,1988. 429 с.

 

[1] Хотя и имела ранее свои “онтологизированные” прецеденты в тотально-идеалистических системах Платона, Плотина; некоторых аналогичных восточных версиях, в частности в адвайта-веданте (Шанкара) и буддизме (Васубандху).

[2] “Основы метафизики нравственности” И. Канта, “Метафизика политической экономии” К. Маркса, глава 2 в “Нищете философии”; “Метафизика половой любви” А. Шопенгауэра и т. п.

[3] Куда входят понятия, которые невозможно определить через другие более общие, они пределы абстрагирования и каждое из них может быть взято в качестве исходной точки начала нового теоретизирования: “бытие”, “мир”, “универсум”, “сущее”, “наличное”, “сущность”, “существование”, “фактичность”, “красота”, “разум”, добро”, “опыт”, “порядок”, “единое”, “объект”, “Бог”, “Абсолют” и мн. др.

[4] “Что происходит с задачей метафизики, как показал ее для нас Аристотель? Метафизика, конечно, становится метатеорией. Арис­тотель признавал, что все философы спорят друг с другом, поль­зуясь главными постулатами их собственных допущении, не обосно­вывая при этом их истинности. Таким образом, он спрашивал, можем ли мы кроме сравнения специальных направлений мышления, каждое из которых имеет свои собственные главные постулаты, дать кри­тический анализ различных совокупностей базисных допущений. Эта область философии всегда была наиболее сложной и противоречивой, возможно, потому что единственная надежда достичь завершенности теоретической конструкции связана с тем, являются ли принятые нами посылки правильными, неоспоримыми” [5, с.12-13].

[5] Между “миром” и “человеком” устанавливается порядок отношений: генезиса, каузаль­ности, подчинения, корреляции и т.д.

[6] “Люди действительно структурируют опыт, как сказал Кант, но, возможно, не настолько универсальными и необходимыми способами, как он надеялся, если бы это было так, то философское обсуждение подошло бы к концу и было бы достигнуто общее согласие. Более того, мы не структурируем опыт лишь в соответствии с определен­ными заданными формами. В пределах нашего опыта мы находим мно­жество способов, посредством которых он может быть интерпрети­рован. Опыт скорее заключает в себе множество альтернатив, неже­ли требование всеобщего способа его признания”[4, с.7].

[7] Причем в этом плане метафизиками бывают не только собственно философы или писатели, но и сами физи­ки – Ньютон, Эйнштейн и иже с ними, а также и ученые других специальностей, способные к трансценденции. Причем метафизика — это не методология, совокупность приемов и методов, обеспечивающих открытие нового. Это скорее форматное устанавливание, способность созидания “новых миров”, в которых живут сами метафизики, а затем сознания многих других людей.

[8] Термин Шопенгауэра, заимствованный из брахманизма: флер иллюзий, накладываемый нашим субъективным аппаратом восприятий (в брахманизме – богами) на реальное положении вещей.

[9] Многие, особенно из философского сообщества, могут вспомнить примеры того, как профессионалы, всю жизнь занимавшиеся какими-либо частными темами и вопросами (гносеологией, философией науки, историей философии и т.п.) в зрелом возрасте переходили к метафизике в форме философской ли антропологии, экзистенциализма, другим не менее универсализующим занятиям.

[10] “Мир соотносится с живым субъектом, принадлежит ему, локализуется в жизненном потоке, текущем от народа к народу, от поколения к поколению, от индивида к индивиду в процессе овла­дения универсальной реальностью. Своеобразие бытия каждого, его индивидуальные особенности, таким образом, вовсе не препятствуют уловлению им истины. Они представляют орган видения той части реальности, которая ему соответствует. Каждый индивид, поколение, эпоха выступают незаменимыми аппаратами познания. Целостная ис­тина мажет быть получена только    путем соединения того, что ви­дит мой ближний, и того, что вижу “я”, – и так далее”[8, с. 49].

[11] М. Мид приводит характерные примеры из разно ориентированных куль­тур. Так в “коллективистских” культурах подавляются энергичные индивидуалисты, и наоборот, в “индивидуалистских” культурах тре­тируются “средние” либо малоспособные индивиды [9].

Loading