«Мы должны выработать новый взгляд на нашу историю, найти свою историческую ноту…»
Беседа сотрудника журнала «Credo new» Семенкова Вадима с доктором исторических наук, профессором МПГУ
Александром Владимировичем Пыжиковым[1]
Вадим Семенков: Вашей первой большой работой была книга о хрущевской оттепели. Если книга об оттепели описательная, то книга о расколе концептуальна. Как у Вас произошел разворот к расколу?
Профессор Пыжиков: Я тему оттепели не выбирал, мне ее дали. После окончания Московского областного педагогического института им. Н. К. Крупской пришлось заниматься именно этой проблематикой, что, в конце концов, и воплотилось в монографии «Хрущевская оттепель». Я не рекомендую сейчас читать эту книгу т.к. она устарела и устарела не в плане фактического материала, а с точки зрения оценок. Тогда я не понимал сути этого периода, не понимал сути тех процессов, которые начинали разворачиваться. Осознание того, что там произошло, пришло спустя десять лет после ее публикации. Самое главное: оттепель это преддверие – украинизации партийно-советских верхов. В 1990-ые годы у меня этого понимания еще не было. А когда я понял, что украинизация партийной элиты и крах СССР это взаимосвязанные напрямую явления, то возник вопрос: украинизация элиты это был досадный эпизод или выражение какого-то глубинного процесса в нашей истории. По ходу работы я пришел к выводу, что многие процессы в нашей новейшей истории завязаны на церковный раскол XVII века. Но и когда я, работая над книгой «Грани русского раскола» занимался историей раскола, я тоже до конца еще не понимал значение украинского фактора, меня интересовали сами раскольники. Я первоначально смотрел на раскол, с точки зрения раскола. Меня интересовали те процессы, которые возникали в среде раскольников.
Вадим Семенков: А как Вы вышли на узловое значение раскола в нашей истории?
Профессор Пыжиков: Еще Солженицын сказал, что 1917 год это порождение XVII века. Мне постепенно стало ясно, что во второй половине XVII веке возникла другая страна: царство переросло в империю. И тогда у меня возник вопрос: а кто давил раскольников? Выяснилось: это — украинско-польская группировка. Сама династия Романовых и никонианство — продукты этой группировки. Эта группировка дала и навязала свой вариант осмысления нашей истории. Им надо было доказать, что они находятся у власти, поскольку именно они первосортные и олицетворяют исторический путь страны.
Вадим Семенков: По Вашему можно говорить о принципиальной разнице религиозно-психологических типов православных русских и православных украинцев?
Профессор Пыжиков: Эта разница – абсолютно принципиальная. А нам с XVII века силятся доказать, что ее вообще нет. Нам с XVII века доказывают, что Киев – это духовное начало русской истории и вся наша огромная страна произошла из этого начала. А значит и выходцы из этого начала должны находится у трона.
Вадим Семенков: Вам скажут, что это были идеологические декларации, а по религиозно-психологическому типу православные украинцы и православные русские разве не схожи?
Профессор Пыжиков: Они не схожи абсолютно. Украинская православная церковь XVII века, навязанная нам – модель, ориентированная на латинство или на церковную унию с Римом. В доромановской России существовал другой тип церкви, приемлющий этнографическую мозаику, различные верования и направленный на адаптацию и интеграцию их в единое целое. Межу тем, наша церковь, в отличие от униатской, старалась придерживаться двух незыблемых принципов. Первый – церковь не может быть бизнес-структурой, а значит вести торгово-имущественные операции. Второй – учитывая многонациональное строение страны, она должна быть максимально адаптирована к другим верованиям. Это позволяло поддерживать сбалансированные отношения с тем же широко распространенным исламом. Именно за такую религиозность ратовал великий святой подвижник Сергий Радонежский. Но подобная церковная атмосфера была абсолютно чужда Литве и Украине с ее сильными католическими веяниями. Не погруженная в коммерцию церковь в лучшем случае считалась там второсортной, а подчеркнутая лояльность к мусульманам воспринималась вообще как нечто запредельное.
Говоря о московской церкви, следует особо подчеркнуть ее ярко выраженную национальную укорененность. Не случайно, иностранные визитеры той поры были убеждены, что греческая вера, распространившаяся на наших просторах, является таковой больше по названию, чем – по сути. Философско-догматические постулаты слабо воспринимались населением. Усваивались только простейшие нравственные истины (спасение души, молитва, милостыня), вкупе с наклонностью к обрядовой стороне. В этих условиях, ни о каком глубоком усвоении христианского учения в византийском духе говорить не приходилось. Православие стало у нас скорее народным верованием, замешанным на языческих традициях, которые сохранялись по умственной и бытовой инерции; они переплетались с библейскими сюжетами из церковной литературы. Распространенное тогда христианство зиждилось не на догматах, «бережно» переданных Византией, а на примате национального (никакая икона не почиталась, если не сделана в стране). Поэтому религиозная специфика того времени определялась следующим: греки для нас не Евангелие, мы верим Христу, а не грекам.
Вадим Семенков: Ваша концепция, изложенная в книге «Грани русского раскола», строится на жестком разведении старообрядцев-поповцев и беспоповцев. Насколько велики эти различия?
Профессор Пыжиков: Эти различия велики, поскольку старообрядцы-поповцы не могут существовать без церковной структуры. Старообрядцы-поповцы – это те же никониане, только позиционирующие себя более древними. Именно поэтому беспоповцы еще в царской России относились к ним резко отрицательно: считали их разновидностью никониан и даже хуже никониан – предателями.
Вадим Семенков: Браки между старообрядцами-поповцами и беспоповцами заключались?
Профессор Пыжиков: Браки заключались очень редко. Эти вещи контролировались. И самое главное — по численности эти две группы (старообрядцы-поповцы и беспоповцы) сильно различались.
Вадим Семенков: Каково было соотношение старообрядцев-поповцев и беспоповцев?
Профессор Пыжиков: Я считаю, что соотношение было 10% на 90%. Старообрядцы-поповцы были на виду. Они проходили регистрационную процедуру, а беспоповцы в своей массе числились синодальными христианами. Поэтому четкого силуэта внецерковного православия мы и не видим. Все понимали, что эта паства, числящаяся как синодальная, какая-то невнятная, подозрительная, ненадежная. Это подозрение было всегда, начиная с XVII века, но только Николай I пробовал с этим вопросом разобраться, но дело до конца не было доведено – Крымская война помешала. Но и после разысканий, предпринятых по инициативе Николая I, все понимали, что официальная синодальная статистика скрывает реальность: далеко не все номинально церковные члены паствы лояльно настроены к синодальной Церкви. Это ситуация обнажилась после 1917 года, когда атаки на Церковь были инициированы теми, кто вчера числился в ее рядах. Отсюда – причитания Бердяева и Булгакова о том, как и почему православный народ стал громить Церковь.
Вадим Семенков: Различия между поповцами и беспоповцами были только количественные или были и различия качественного характера.
Профессор Пыжиков: Поповцы – дети церковной структуры, а беспоповцы – диффузны.
Вадим Семенков: Мне доводилось слышать высказывания о том, что социальной опорой революционных потрясений были те люди, что уехали из деревни, а горожанами так и не стали – маргиналы. Вы согласны, что перед революцией шел стремительный процесс маргинализации населения и если — да, то Ваша оценка этого процесса.
Профессор Пыжиков: Я слышал такие высказывания: было хорошее население, а потом под влиянием пропаганды они маргинализировались и произошел обвал. Это и есть никонианская песнь – апология сельского духа и ненависть к пролетариату, к индустрии. Они исходят из того, что отрыв от (сельских) корней и дал эту маргинализацию и ненависть к синодальной Церкви. Но эти люди 200 лет были противниками синодальной Церкви, но не были заметны в силу своей диффузности, а концентрация беспоповцев на заводах дала иллюзорный эффект их стремительного отхода от Церкви. Однако они не перерождались на рубеже XIX-ХХ веков, а такими и были 200 лет.
Вадим Семенков: Но Вам могут сказать: все верно именно концентрация маргиналов и дала эффект Смуты и причем здесь Раскол? Беспоповцы уходили в подполье, это неминуемо давало понижение уровня религиозной, организационной, богословской культуры. Они уходили на социальную периферию и становились маргиналами. Революция – результат восстания маргинальных слоев населения, под руководством партий делавших на них ставку. Разве это не так?
Профессор Пыжиков: Главная идея людей никонианской культуры показать, что они обеспечили рывок всей страны к свету из азиатско-татарской тьмы, а кто не согласился, тот маргинализировался. Для меня никониане (ядро которых составлял украинско-польский элемент) нечто вроде колониальной администрации, которые не чувствовали страны, относились к ней пренебрежительно.
Вадим Семенков: В 1990-ые годы те социальные слои, которые разделяли идеи большевиков в революции 1917 года, иногда называли люмпен-пролетариатом. Вы согласны с таким определением.
Профессор Пыжиков: Нет, т.к. эти люди потом реализовывали советский проект. Какие же они люмпены? И если не они, то кто тогда этот проект реализовывал? Мы должны понять генезис энергетики советского проекта и уметь вызвать эту энергетику снова. Второй вопрос: как убрать эту правящую прослойку, которая является блокиратором нынешнего развития страны. Как это сделать: снизу, что чревато негативными формами, или сверху?
Вадим Семенков: Вы в процессе изучения раскола вышли на разные виды капитала, формировавшиеся в Российской империи в XIX веке: условно говоря «московский» и «петербургский». Эти два вида капитала жестко сошлись в начале ХХ века. Ваша оценка этого противостояния?
Профессор Пыжиков: Московский капитал был «капитализмом снизу», ибо вырос на ресурсах старообрядческого общества. Петербургский капитал был «капитализмом сверху», выросшим при государственной поддержке и большой доли иностранного капитала. Но для меня самое главное, что московский капитал — крестьянско-купеческий по происхождению и не был капитализмом в своем генезисе. Это были экономические структуры, нацеленные на помощь единоверцам, а не на обогащение. В них не работал механизм наследования. Это была протосоветская экономика. Эта модель предпринимательской деятельности нацеленной на выживание, а не на обогащение была сломана во второй половине XIX века, механизм наследования был запущен и стали формироваться купеческие династии. Они быстро оценили все преимущества этой ситуации (лучше зависеть от государственных законов, чем от кругов единоверцев) и стали встраиваться в первые ряды российской экономики, тем более что Александр III дал им на это надежду. Однако император Николай II в их отношении занял иную позицию, т.к. их модернизационный потенциал оправданно вызвал большие сомнения. Николай II сделал ставку на запуск иностранного капитала. Тогда представители московского капитала встали в оппозицию к такой экономической политике российского государства. Они потребовали Конституции и либеральных реформ, направленных на ограничение верховной воли императора и не просто потребовали, а профинансировали политические силы революционной волны 1905 года. Поэтому и эпицентр революционных событий был в Москве, а не в Петербурге.
Вадим Семенков: В том противостоянии московского купеческого капитала и петербургского капитала Вы на чьей стороне?
Профессор Пыжиков: Это самый сложный вопрос. Когда московское купечество добилось своего в феврале 1917 года (первый состав Временного правительства был промосковский), то все бездарно закончилось, они не смогли ничего сделать. Для них самих это было шоком, т.к. в себе они были уверены. Выяснилось, что население и на московско-купеческое правительство реагирует также как и на фигуру императора.
На чьей я стороне? – С точки зрения технологии запуска модернизационных процессов лучше всего действовал финансово-экономический блок царской бюрократии. Столыпин был приглашен именно ими и работал на них. Придворные круги (военно-феодальная знать) являли собой антимодернизационные силы и представители этих сил в правительстве не взаимодействовали с финансово-экономическим блоком. Этот блок мог бы повести за собой Россию, но эти люди не понимали, что такое Россия. Столыпин и Коковцов были уверенны, что имеют дело с православной страной в синодальном смысле этого слова. Драма этих людей, в том, что не увидели второго слоя (людей беспоповской культуры) в социальных пластах российского общества.
Вадим Семенков: Можно ли сказать, что русская революция была вызвана противостоянием московского купеческого капитала и петербургского финансово-экономического блока?
Профессор Пыжиков: Да, их столкновение и породило революцию 1905 года. В те годы представители московского купеческого капитала своего добились и, показательно, что после 1908 года революционное движение пошло на спад и политические партии стали умирать. Когда выяснилось, что созданный формат государственной власти в их интересах все равно не работает, в революционных деятелях снова возникла нужда. В чем они просчитались? Московское купечество полагало, что в их борьбе с бюрократией Петербурга силы народа заведомо на их стороне, а народ хотел снести и тех и других. Народ просто не видел особой разницы между ними и кроме ненависти народ к ним уже не испытывал.
Вадим Семенков: История – это политика опрокинутое в прошлое. Из нашего прошлого нам, какие сюжеты прошлого сейчас наиболее актуально изучать, осмыслять, обсуждать?
Профессор Пыжиков: Я бы копировал китайский опыт исследования истории. В Китае четко расставили оценки в своей истории, сделав историю сделали мобилизующим и объединяющим фактором. Они в своей истории нашли формулу единения между очень разными народами в Китае и определили маньчжурский фактор в китайской истории как вещь сугубо негативную. Никто из политиков Китая, начиная с Чан-Канши не хочет быть похожим на того или иного представителя маньчжурской династии, все они указывают на совсем иных правителей из своей истории. Я считаю, что у нас, в свою очередь, более чем переоценена династия Романовых и Киевская Русь, а Московское царство сильно недооценено. Мы должны выработать новый взгляд на нашу историю, найти свою историческую ноту.
[1]Александр Владимирович Пыжиков (род. 27 ноября 1965 года, г. Раменское Московской области) — российский историк, доктор исторических наук, профессор Московского педагогического государственного университета.
.Основные работы: Пыжиков А. В. Хрущёвская «оттепель» 1953-1964 / А. В. Пыжиков. — М. : ОЛМА-Пресс, 2002. — 511 с. (Серия «Архив»); Пыжиков А. В. Грани русского раскола: заметки о нашей истории от XVII века до 1917 года / А. В. Пыжиков. — М.: Древлехранилище, 2013; Пыжиков А. В. Питер-Москва. Схватка за Россию / А. В. Пыжиков. — М.: Олма медиа групп, 2014. — 460 с.; Пыжиков А. В Корни сталинского большевизма / А. В. Пыжиков. — М. : Аргументы недели, 2015. — 382 с. (Книга о Сталине); Пыжиков А.В. Славянский разлом: украинско-польское иго в России / Пыжиков А.В. – М.: Концептуал, 2017. 272 с.