Елена Лапаева. ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА

В этом номере мы продолжаем  публикацию стихов, которые мы посчитали интересными.

Их автор Елена Лапаева живёт в Оренбурге, занималась политическими и социальными проектами, работала в медиасфере.

Сейчас работает в Центре управления регионом Оренбургской области. Публикуется в соцсетях.

ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА

Вот он, очередной уходит –  не поскользнись.
Плюсом температура,
минус диоптрии.
Как ты там? Ты держись.
Вот тебе поручни поручения –
не забыть
Расписаться при получении.
Вот мы уже не учимся – мы осваиваем, мы закрепляем, мы – отработанный материал.
А в это  время солнце стаивает,
Опрокидываясь в бокал.
Где-то у кромки крабы скребут по камням заиленным,
Скаты таятся под толщей, покачиваясь слегка.
Вот мы оказываемся любимыми,
Настоящими,
Будущими,
Предстоящими –
А пока
Где-то не здесь мерзнут пальцы
Забывших перчатки, ключи, растерявших,
Растерянных напрочь,
Растерзанных,
Распотрошенных.
Вот тебе пара вывесок гаснущих,
Потрескивающих под ледяным дождем, и
Вот тебе лонг и шот.
Парочка хостес сонных
Недовольно нас пропускают к стойке.
Вот закрываются двери, гаснет неон.
“Вот тебе робот бот.
Робот бог”.
Было не больно.
Папа? Что Папа.
Как всегда с утра пьёт чай с молоком, -Значит,  утро будет лучистым.
Папа встаёт до рассвета, трёт переносицу: “Черт бы побрал тебя, что ты устроила, если опять простынешь, ты лечись там”.
Папа хмыкает, вглядываясь в темноту за стёклами: “Снова не в этот раз”, – и наливает Чивас.
“В общем, через неделю проверим, что получилось”.

####

Джо Малон приходит к ней подышать в лицо,
Сделать вид, что он по-прежнему настоящий,
Что он зрим и зряч, по-свойски, как соучастник,
Он отсчитывает купюрами по пятьсот.
Остальное – на чай, говоря: “На счастье”,
Чтобы ни дай бог не прослыть скупцом-
Выжига, мот, красавец и неудачник.
В первый раз они встретятся перед вылетом, сверят рейс,
Как в кино черно-белом, в кафе –  сэндвичи и кофе
С пенкой: “Отвратительный…” доверительно шепчет Джо тебе.
“Хуже некуда”,- согласишься ты: “Если только
Не считать того, что я варю себе по утрам”.
И они расходятся навсегда по своим ветрам, крышам, будущим неслучившимся богадельням, спальням.
“Мне – отдельный”,
Говорят они хостесам,
Чтобы встретиться через полчаса,
Притвориться, что это случайно.
“Ты казалась стойкой”, – он будет ей говорить:
“Хорошо, что не
Задержали вылет,
Если бы влюбились
То тогда б вдвойне”, –
Соглашаешься: “Вот же она, сплошная”,-
Джо-ловкач подхватывает спасательный круг,  кивает.
Он развоплотится нескоро – примерно недели через две.
А ты всё притворяешься, как большая.

####

Чтоб разом обрушить в тебя: нашатырь, подреберье,
будильник пропущен,
прогноз на неделю,
осадки местами,
с утра штормовое,
Мне это приснилось, за что мне все это, Все сам и
Придумал –
Мы даже расстались,
И след торсионный.
Неправильно
набран
номер.
И ты мне сказала:
“Ещё повтори, проводи, проведи по живому”.
А я все стоял у замерзшего –
Не продышать, не откашлять.
Осталось немного –
Маршрутка, конечно, некстати,
Но, в общем, пора по накатанному, по ледяному –
Раз я тебя, нежная, вывернул наизнанку –
Такой и запомню.

####
Когда остывает за дверью воздух примерно до минус двух или четырёх,
Он щурится близоруко на облака, плывущие брюхом вверх.
Недолго осталось – к сумеркам будет снег,
Колени подсказывают – в крайнем случае, дождь.
Он сам их придумал, правила, значит, не обойти.
Теперь он морщинит высокий лоб, говорит – открыл.
Отнять тебя из её глаз распахнутых,  жил натянутых, выдернуть из земли,
Поднять тебя над горизонтами – чтобы вернуть зонтам,
Обрушить на склоны, селями унести
И выпотрошить в океан.
Он сам это все изобрёл примерно позавчера, а теперь он стар,
Уютен, покладист и иногда сварлив.
Но это с утра, когда небо затянуто, кофе немолот, а с вечера он был пьян.
Иначе, как вынести это, милая, объясни.

####

А слабо стать щепоткой? Покорной и неоспоримой.
Проявлять вкус пищи небрежно, закреплять фотоснимки
Или стаивать снег с асфальта – это как придётся.
Или – ешьте меня вдвоём – проверять на прочность
Закадычных тех или этих – на собственный выбор.
Растворяться в воде и давать им возможность выплыть.
И щипать до всхлипов, заживляя порез на коже.
И сверкать алмазно в глазах твоих, Боже.

####

И снова по чуть-чуть, на лезвии ножа
По чайной ложке в час,  по капле раз за разом
Благодарить, виляя, праздновать, скуля,
Что, мерзни, волчий хвост, отрежу, но не сразу.
Что посмотри наверх – такая благодать обрушится на нас,  что впору просыпаться,
Что ни один из них и ни один из нас,
И ни один из всех, и ни один про счастье.
Заботливой рукой укрой и обними,
И отними совсем – от края и до края.
Смотри, как слепит свет, смотри,
как снег летит
Читает по губам, и тает, повторяя.

####

Когда затихнет гул – примерно к четырём,  но –
Окажется что ты, конечно, не готов.
Тогда перетерпи и перетри, как зерна
В прилипчивую пыль, в кофейный порошок.
И завари погуще – может, рассветет
Из медной глубины, из лампы Алладина
Проступит на огне привычный, невредимый
И остановит мглу на подступах плечом.
Запомнишь – жгли костры, и пепел невесомо,
Незримо оседал, испачкать норовил
Манжеты и жабо, а ты была весёлой,
И храбрые мужи, и преданные жены
Водили хоровод, и хоровод кружил.
Как первый снегопад под перья лез, в болоний –
Билеты в первый ряд, партер до декабря
Раскуплен – посмотри на гаснущее солнце,
Потом не говори, что это было зря.
И трескался фарфор по донышку, морщинил,
И бился о стекло почтовый до зари.
Ты говорила вслух капризные, чужие, –
А я не верил им, ты лучше повтори.

####

А когда он заходит без стука с приветствием: “Мира вам!”,
Я-то знаю  – он просто не был диагностирован,
Не одарен рецептом ни на один препарат, –
Ни на светлую боль, ни чёрную мерзлоту воронова крыла,
Завернуться в которую можно, и падать, и падать –
Парашютного шелка квадратиком, вшитым в подкладку
Под тряпьем, как под парусом алым
Идти наугад.
Ты опять остаёшься один, как назло, невредим, –
Навредить тебе каждый старался – но, кажется, нечем.
Я протягиваю тебе руку и анальгин
Из походной аптечки.
Ты смеешься и трешь у виска –
Так, похоже  не лечат.
И самостоятельно закрываешь глаза.
“Приходи на меня посмотреть” – приходи опознать –
Слышу я, и киваю, и становлюсь бессердечной,
И учу “навсегда”, “никогда”, “вечер утро и вечер”.
И сбиваюсь со счета, сбиваюсь со счета всегда.

####

Он меня приглашает тлеть
На одну лишь треть
По нечетным числам,
Да, а  по третьим средам
Приходить к оставленным или бледным,
Загорать с 11-ти до обеда,
Не задерживаться,
А потом окучивать, подметать –
Это ежедневно.
А потом непременно ложиться не с ним в кровать.
Только Кали-Юга, милый, такая мгла –
Нет ей оправданья и нет числа –
Без часов, печенья песочного,  без  календарных засечек, осечек –
Только сумерки вечные, только высохшая шелуха
От подсолнечника
У подъезда.
Только окрики, только взгляды через плечо,
Только: “Ты спасибо скажешь за все ещё”,
Только очередь наугад и внезапный кашель,
Разрывающий диафрагму вдоль или пеперек, –
Это на сегодня или на завтра, или на год,
Предстоящий до будильника – на часа полтора вперёд,
Чтобы не осталось места пройденным или нашим.
Все маршруты по заболоченным полюсам,
По ржавеюшим рельсам,
По близоруким твоим глазам
Или шпалам, пропитанным креозотом.
А теперь иди, загорай под никчёмным  солнцем,
Калиюжным, февральским, карликовым, вынутым изнутри,
Неуклюже вспыхивающим, одиноким –
И смотри на меня – или не смотри.
Кроха-сын придет уточнить, что такое плохо –
Лучше ничего ему не говори.

####

Если споткнулась –  дай ей прожить одной,
Где-то за тридевять, где-то в н.э., там, где легче
легкого
Были тюки и сновали повозки,
Не разъезжаясь по глине обочин домой, –
Все девять месяцев – все девять жизней,
Ной.
Глиняные осколки, любая резьба –
Все бы пошло ей – тандыр ли, кистень ли,  изба,
Вывернутые суставы, закатанные рукава,
На непонятном исписанные ножны, –
И на понятном – вот это сегодня нельзя
Это нельзя никогда –
А когда станет можно
Нас перекрестят и выпихнут за предел,
В дальнюю горницу, на поле, чистить колодцы,
Может, от солнца ещё – это как повернется,
Может, вернётся ещё – ну, конечно, вернётся,
Тридевять, девять, единственная, прицел.

####

####

####

Коротко о погоде – черт бы её побрал.
И подобрал эти юбки, чулки из нейлона, кофточки слюдяные,
Ёлки, иголочки, веточки ледяные.
Больше недели солнца не видел –
И не увижу, видимо, никогда.
Сумерки – здесь только сумерки и даны.
Мы бы наощупь старались, но только зачем нам
Помнить, как солнце ползёт по облупленным стенам,
По волосам соломенным, по лежакам,
По полотенцам –
И оставляет в нас чувство свободы или вины,
Трепетное непременно.
Чтобы хватило, засыпало с верхом до очередной зимы,
До этих шариков и огонечков, китайских гирлянд с бенгальскими.
Я так просил тебя позавчера и вчера – останься
Я так любил тебя, как невозможно любить
В этих гостиницах,  лобби, ну есть же предел
Всем понедельникам, пятницам, необитаемым островам
Буклетным,
Всем терминалам обжитым, выходам на посадку, забытым билетам и багажам,
Всем улетевшим надолго –
И незаметно.
Мне тут посветит неярко, побуду тогда,
Как ты хотела а как ты хотела а где ты

####

Говорю с тобой с того края – тысяч семь
Не рупий, – верст.
Это если по небу –
А по земле не бывает
Это как ты повис на надежной руке, на подножке трамвайной
В бесполезном несбывшемся где-то,
Где наперечет
Все песчинки и камушки,
И потёртости джинсовые,
и неловкости, и заломы,
Все углы укромные,
А не острые и не прямые,
И объятья заканчиваются
На гремучую нежность, румянец или отвагу,
Или что-то между
Прочим – пророчеством накануне,
Полотенцами влажными,
Откровениями сокровенными  –
На однажды
Или где-нибудь,
Или на возможно и невозможно,
И на поцелуи –
Производные от на всю жизнь или не бывает,
Так, что пламя
На всех жертвенниках отступает с трепетом
От молитвенников, постников, крестников, исповедников,
Ниначтонегодников, аллилуя.
Я с тобой говорю с того края, осанна, с тех ржавых ножниц,
Где семь раз отмерила, как умела,
Где отрезала наугад,
С того края, где пунктир не выдумали,
Где нет попыток,
Где любой прогноз сбывается –
Ливень,  снова ливень или жара
Вентиляторная, невозможная до утра,
И зима, которая никогда не подходит близко –
И она никогда не зима.
Где полоска тончайчая, как от белья
Прямо по небу, прямо напротив шеков,
Волн что лихо закручиваются в километры.
Я тобой говорю с того края,  где лучше всего молчать.
Мои волосы хрупкие, неживые и отросшие ниже плеча.
Ты смеешься: “Моего плеча”, –
Твоего, конечно.

Loading