Иванова-Лукьянова Галина Николаевна. ВНИМАТЕЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД ЛОСЕВА

Иванова-Лукьянова Галина Николаевна

Московский государственный лингвистический университет (МГЛУ)

доктор филологических наук, профессор (г. Москва)

G.N. Ivanova-Lukyanova,

Doctor of Philology, Professor (Moscow)

E-mail: ivluk@inbox.ru

УДК – 101.9

 

ВНИМАТЕЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД ЛОСЕВА

Аннотация: Читателю предлагаются воспоминания филолога, специалиста по русскому языку и русской литературе, о встречах и впечатлениях от встреч с А.Ф. Лосевым во второй половине 1960-х годов, в основном в период занятий в аспирантуре МГПИ им. В.И. Ленина. Дается характеристика некоторых педагогических приемов и образной речи А.Ф. Лосева, его размышлений о роли греческого языка в русской культуре и русском языке. Привлекается понятие «энергемы слова», в свое время специально разработанное философом в книге «Философия имени» (1927).

 

Ключевые слова: воспоминания, педагогические приемы, роль греческого языка, энергема слова, А.Ф. Лосев.

 

LOSEV’S ATTENTIVE LOOK

 

Abstract: The reader is offered the memoirs of a philologist, Russian language and Russian literature specialist, the memoirs about meetings and impressions of meetings with A.F. Losev in the second half of the 1960s, mainly during postgraduate studies at the Moscow State Pedagogical Institute named after V.I. Lenin. A description of some pedagogical techniques and figurative speech of A.F. Losev, his reflections on the role of Greek language in Russian culture and Russian is given. The concept of the “energeme of the word”, which was developed by the philosopher in the book “Philosophy of the Name” (1927) is involved.

Key words: memories, pedagogical techniques, the role of Greek language, the energy of the word, A.F. Losev.

 

Слово «внимательный» тесно связано с глаголом «внимать», который мы заимствовали у Пушкина, из пиcьма Онегина к Татьяне.

Я думал: вольность и покой

Замена счастью. Боже мой!

Как я ошибся, как наказан!

Нет, поминутно видеть вас,

Повсюду следовать за вами,

Улыбку уст, движенье глаз

Ловить влюбленными глазами,

Внимать вам долго, понимать

Душой все ваше совершенство,

Пред вами в муках замирать,

Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!

В толковом словаре слово «внимать» объясняется так: «слышать, видеть, чувствовать органами чувств (здесь: душой), понимать легко и быстро». Вот именно такая сосредоточенность и была во взгляде Алексея Федоровича Лосева.

Я не раз чувствовала на себе его взгляд. Это не был взгляд слабовидящего человека. Напротив, в нем была острота, яркость, широта обзора. У меня всегда было желание проникнуть в его глаза через выпуклые темные линзы очков и увидеть в мимике лица множество различных эмоций: вопрос, удивление, противоречие, новый вопрос, сомнение, объяснение подробностей, радость от удачного образа, восторг от бесспорности вывода – и наша радость, когда мы видели в его лице улыбку или характерное лосевское посмеивание, или даже смех.

Взгляд Алексея Федоровича рисует в моей памяти целые образные картины.

Вот я приехала из Ленинграда сдавать вступительный экзамен в аспирантуру. Ленинский пединститут. Перед аудиторией, где должен проходить экзамен, ищу свою фамилию, чтобы узнать оценку за реферат, и слышу за спиной: «Наверное, четыре или три. Пятерка только одна – у девчонки из Ленинграда»… Появилась надежда поступить, несмотря на конкурс: из 35 поступавших принять должны были пятерых.

Экзамен проходил в течение двух дней. Меня вызвали только на второй день. За время ожидания в коридоре института я увидела фигуру высокого стройного человека в профессорской шапочке. «Кто это?» – спросила я у ребят, и услышала: «Это же Лосев».

Первый вопрос, который я услышала на экзамене, принадлежал Лосеву. Он спросил: «Когда вы начали заниматься наукой?». Я не сразу поняла: что это значит – заниматься наукой? И тут же, вместе с вопросом, пришел и ответ на него – я ярко представила свое состояние, когда писала курсовую работу на первом курсе: это было полное погружение в тему, как будто ничего, кроме темы, не существует.

И, конечно же, я вспомнила и о своем первом научном открытии, когда я дала свое определение народной этимологии в замену традиционного. Лосев спросил: «И что это было за определение?». Я выпалила, потому что помню его и по сей день: «Ложная связь между словами, выразившаяся в подмене морфем». Лосев промолчал.

Я была в заочной аспирантуре, работала учительницей в ленинградской школе и на занятия к Лосеву приходила только от случая к случаю, когда приезжала в Москву, где жили мои родители и маленький сын. Кроме занятий в Лосевском доме на Арбате, в программу аспирантских занятий входило еще и «Общее языкознание» у проф. Аракина с обязательным рефератом (моя тема была такая: «Философия Канта и ее влияние на эстетические воззрения Шиллера»).

Все занятия в аспирантуре отличались остротой и новизной. Многие из них служили мне учебными пособиями в научной работе и преподавании. Например, я часто обращалась к сведениям, полученным на уроках проф. Павловича в курсе «Сравнительная грамматика славянских языков». Обязательным условием для сдачи экзамена по этому предмету был экзамен по одному из славянских языков. Таким образом, в аспирантскую программу входили общие сведения по славянским языкам с сопоставлением их с современными индоевропейскими языками, а также латинский и греческий языки, которые мы изучали на уроках А.Ф. Лосева.

Многие занятия по сравнительной грамматике славянских языков у Павловича связаны с обязательным экзаменом по одному славянскому языку (у меня был польский); латинский и греческий языки мы учили, как уже было сказано, у Лосева, – с обязательным экзаменом по древнегреческому языку. Все это напоминает картину историко-филологического курса дореволюционной школы.

Такого уровня филологической подготовки русская (советская) школа еще не знала.

Мы, аспиранты, чувствовали это. Такое чувство приходило к нам благодаря Алексею Федоровичу и его урокам.

Лосев не раз говорил на занятиях: «Ну, греческого вы, конечно, знать не будете, но это вам нужно для развития филологического мышления».

Все, о чем говорил или писал Алексей Федорович, приобретало образность, и мы, слушатели, мысленно создавали образы слов, форм, людей, эмоций. Так, например, сопоставляя формы родительного падежа в разных языках, он воскликнул: «Ну, это симфония!» Кому, как не Лосеву – музыканту, скрипачу, исследователю звучания классических языков, – этого не знать!

Однажды я спросила Алексея Федоровича о возможности сопоставления интонационных типов классических и современных языков. В ответ учитель рассказывал о гармонии греческих и русских звуков. Не поняла ничего.

Из рассказов Лосева на занятиях запомнился образ семинаристов, которым так наскучила зубрежка греческих форм, что они переиначивали греческие слова и получали новые варианты сближения их с русскими. Так, к примеру, из греческого слова «хариус» (прекрасный) получилась русская «харя».

Характерная для лосевской речи образность проявлялась не только в отдельных примерах, но она передавалась и нам, его ученикам. Так, образ энергемы слова воспринимался почти как реальный. Как писал Алексей Федорович, «слово есть некоторый легкий и невидимый организм, наделенный магической силой что-то особенное значить, в какие-то особые глубины проникать и невидимо творить великие события. Эти невесомые и невидимые для непосредственного ощущения организмы летают почти мгновенно; для них нет (с точки зрения непосредственного восприятия), как бы совсем не существует пространства. Они пробираются в глубины нашего мозга, производят там небывалые реакции, и уже по одному этому есть что-то магическое в природе слова, даже если брать его со стороны только физической энергемы» [1, 609].

Когда я рассказывала об энергемах студентам в большой аудитории, то с удивлением заметила, что лица всех слушателей были обращены к потолку, наверное, чтобы рассмотреть летающие организмы слов – энергемы.

Иногда созданный Лосевым образ трудно поддается словесному описанию. Так, говоря о слове «пафос», он перечислил слова русского языка, которые произошли от этого греческого слова. Это: «терпение», «страдание», «пассивный», «патология». И еще, добавил Алексей Федорович, слово «Пасха» – «пафосное страдание». Так был создан яркий образ, неподвластный переводу и объяснению.

Образность устной и письменной речи Лосева была не только одной из важных черт его мышления, но и его видения, которое можно сравнить со взглядом художника, умеющего глубоко видеть, слышать, чувствовать и понимать.

Такой внимательный взгляд Лосева запомнился мне, когда я сдавала ему экзамен по древнегреческому языку.

В назначенный час, после уроков в школе, еду в аэропорт. Самолет опоздал на два часа, и на Арбате я оказалась уже после одиннадцати. Превозмогая неловкость и стыд, я позвонил в квартиру Лосева. Открыла Оля, секретарь Алексея Федоровича «Ой, – говорит, – а ведь ребята давно разошлись, и Алексей Федорович, кажется, ложится спать. Ну, подожди, я спрошу у Алексея Федоровича».

И он вышел, как всегда, строго одетый: черный костюм, галстук, шапочка. Мы сидели в его маленьком кабинете. Между нами яркая лампа и очень внимательный взгляд. Я пытаюсь разглядеть его глаза, и кажется, что я их вижу. Хуже всего было не то, что я опоздала, а то, что я должна буду отвечать не по своему тексту, который был мне предопределен всей группой, и который я хорошо отработала, а по какому-нибудь другому. Алексей Федорович предлагает мне текст, но не тот, который я подготовила, а совсем незнакомый. Я попросила другой, но опять не тот. Лосев все понял и начал задавать вопросы. Здесь я уже кое-что отвечала. Кроме того, передо мной на столе лежала тетрадь с грамматическими формами, но открыть ее, чтобы найти нужную форму, я не решаюсь. Алексей Федорович прервал мою неуверенность, спросив: «Как же вы учили греческий?» – По Соболевскому. «И что же, самостоятельно?» – Ну, да. «Ну, Отлично я вам поставить не могу, а Хорошо поставлю».

Счастливая, я приехала домой уже заполночь. К счастью от экзамена добавилась радость встречи с родителями и сыном. На следующий день в школе было слышно на лестнице, как раздаются знакомые голоса ребят: «По греческому четверка!» А я уже знаю, что на уроке я буду рассказывать им о греческом слове «пафос» и буду просить их написать это слово греческими буквами. А они скажут: «Мы же не знаем греческого». А я отвечу: «Записывайте – буква «пи», три целых четырнадцать сотых» – это они знают – «затем – альфа» – это они уже сами подсказывают – «затем фита или тета» – это уже моя подсказка: Федор и Теодор, затем “о микрон”, то есть маленькое о, и, наконец – «си».

Не успели закончиться сутки, как уже из Дома Лосева на Арбате в школу №390, что на Фонтанке, 38, поступил сигнал о том, что наука продолжает свое движение, переходя от учителей к ученикам.

Со временем к ученикам придет и учение философа Лосева о слове, о его энергемах, о его магических свойствах, о его проникновении во все уровни языка и о его влиянии на все области знаний, которые постигает человек в процессе своего умственного, нравственного и духовного развития. Уроки школы, как и уроки жизни, пополняют эти сведения, подобно тому, как развитие чувственных ощущений развивают органическую энергему – основу полноценной жизни человека и всего мира.

«На ощущение звуковой формы слова человек реагирует раздражением. Возникает энергия раздражения, и слово обретает органическую энергему.

Органическая энергема возникает благодаря раздражению всех органов восприятия, в результате создается образ «вещи» в его чувственных ощущениях: зрительных, слуховых, обонятельных, осязательных, вкусовых» [1, 748].

          Заключение

«И теперь, после больших усилий, после многолетнего изучения всякого неинтересного материала, после изучения всего этого археологического мусора, древних языков, религий, философий, начинаешь понимать всю красоту и блеск, всю страстность и все спокойное величие этих забытых памятников человеческого творчества» [2, 600].

 

ЛИТЕРАТУРА

  1. Лосев А.Ф. Философия имени / Лосев А.Ф. Бытие – имя – космос. М.: Мысль, 1993. – С. 613–801.
  2. Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука / Лосев А.Ф. Бытие – имя – космос. М.: Мысль, 1993. – С. 61–612.

 

Loading