Коваленок Алексей Анатольевич. Греческая мысль. Начало. Досократики. Опыт изложения в студенческой аудитории наших дней. Заключительная часть. (Материалы к лекционному курсу)

Коваленок Алексей Анатольевич

ГБОУ СПО Нижегородское художественное училище

Преподаватель социально – гуманитарных наук

Кандидат философских наук

Alexey A. Kovalenok

Nizhny Novgorod Art School

Lecturer of social and liberal sciences

E-Mail: Kov9alenok@yandex.ru

УДК – 1 (091)

 

 

 

Греческая мысль. Начало. Досократики. Опыт изложения в студенческой аудитории наших дней. Заключительная часть. (Материалы к лекционному курсу).

 

Аннотация:  Эти заметки представляют собой заключительную часть размышлений автора, относящихся к начальному этапу формирования раннеэллинской философской мысли. Причем, как и в первой их части, здесь преследуется не только исследовательско-теоретический, но и образовательно-педагогический момент, ибо это – авторский вариант материалов к лекционному курсу. Здесь речь идет о некоторых ключевых, а также дискуссионных аспектах философских исканий Зенона, Эмпедокла, Анаксагора, Демокрита, софистов. Привлекая широкий массив источников и исследовательской литературы, перерабатывая их в оригинальном духе, снабжая своими размышлениями и комментариями, пытаясь избегать тривиальных и плоско-популярных оценок, автор развертывает свое понимание основных аспектов учений вышеозначенных персоналий, стараясь, дабы оно стало также пониманием и студенческой аудитории. Рассматриваются дискуссионные вопросы, связанные с современным толкованием апорий Зенона, уточняются некоторые аспекты эмпедокловского плюрализма, разбираются дискуссионные моменты, касающиеся трактовки Ума=Нуса у Анаксагора, высказываются авторские комментарии относительно демокритовского материализма и его истоков, даются авторские уточняющие оценки так называемого редятивизма и субъективизма софистов, показывается и ограниченность релятивистско-субъективистского понимания мира, и его неизбежность на том этапе развития греческой мысли. В итоге у студентов должна возникнуть весьма целостная (пусть дискуссионная) картина философского творчества вышеуказанных мыслителей. А это – необходимый момент, ступень для дальнейшего постижения более зрелых поворотов и развилок Логоса. Статья может быть полезна всем, кто имеет отношение к философии – к ее преподаванию и изучению, а также тем, кто, не позволяя душе лениться, занимается самообразованием, хочет постоянно прирастать в своем духовном развитии.

Ключевые слова:     апории, плюрализм, ум=нус, гомеомерии, атомизм, софисты, истина, субъективизм, релятивизм, риторика

 

The Paper title:  The Greek Thought. Beginning. Pre-philosophy. Pre-Socratics. The Experience of Presentation for a Current Student Audience Final part. (Materials to the Course of Lectures).

Abstract:  These notes represent the final part of the author’s reflections concerning the initial stage of the early Hellenic philosophical thought formation. Like in the First Part, both the research-theoretical and educational-pedagogical aspects are herein pursued because this is the author’s version of the materials for the lecture course. The issues at hand are here some controversial aspects of philosophical searches of Zeno, Empedocles, Anaxagoras, Democritus, the sophists. Using a wide array of sources and research literature, revising them in an original way, adding his reflections and comments thereto, trying to avoid any trivial and commonplace-popular assessments the author enunciates his comprehension of the main aspects in doctrines of the said personalities striving to make it also understandable for the student audience.

The controversial issues related to the modern interpretation of Zeno’s aporias are herein considered, some aspects of Empedocles’ pluralism are specified, some debatable points concerning the interpretation of Mind = Nus by Anaxagoras are examined, the author’s comments are made on Democritical materialism and its origins, the author’s clarifying assessments of the so-called rediativism and subjectivism of sophists are stated, the limitation of the relativistic-subjectivist world concept and its inevitability at that stage of the Greek thought development are shown. Based thereon students should imagine a very coherent (though debatable) picture of the philosophical creativity of the above thinkers. And this is a key point, a step for the further comprehension of more mature turns and bifurcations of the Logos. This article can be useful to everyone who deals with philosophy – for teaching and studying thereof, as well as to those who do not allow their souls to be lazy and are engaged in self-education and want to constantly improve their spiritual development.

Keywords: aporias, pluralism, Mind=Nous, homoiomereias, atomism, sophists, truth, subjectivism, relativism, rhetoric.

 

 

В этих своих заметках мы хотели бы продолжить начатые уже ранее в одной из наших публикаций размышления о начальном этапе, этапе становления=генезиса раннеэллинской философской мысли. В первой их части мы говорили о предфилософии древних греков, а также о таких персоналиях, как Фалес, Анаксимен, Ксенофан. Здесь же мы хотели бы поразмышлять о некоторых гранях и аспектах философских исканий и интуиций Зенона, Эмпедокла, Анаксагора, Демокрита, софистов. Зоркий читатель, возможно, воскликнет – а где же Анаксимандр, Парменид, Гераклит, Пифагор?! На это ответим, что творчеству каждого из этих персональных центров в прошлые годы мы посвящали свои статьи, а Пифагору – и не одну! Поэтому здесь мы коснемся только вышеозначенных персоналий. И еще раз напомним, что эти свои размышления мы предпринимаем не только с теоретической целью, но и имея в виду образовательно-педагогический, просветительский аспект. Это – именно материалы к студенческой лекции, где мы хотим развернуть один из возможных авторских вариантов изложения некоторых наиболее значимых тем, идей, проблем, узловых пунктов, ходов философской мысли указанных выше античных теоретиков – в надежде, что у внимающей публики возникнет достаточно целостный (пусть дискуссионный) образ их учений, символизирующий собой важнейший этап становления и развития европейской и мировой философии, без осмысления коего понять дальнейшее развертывание=саморазвертывание Логоса просто невозможно.

 

Удивительным персонажем досократовской философии был Зенон (около 490 – 430 годов до новой эры). Зенон был учеником Парменида, но если Парменид свои положения доказывал прямо, то Зенон избрал другой способ доказательства – от противного.  Он пытался доказать справедливость именно своей точки зрения, демонстрируя, что противоположная позиция несостоятельна и абсурдна.  Аргументация Зенона сводится к следующему: допуская, что движение и множественность вещей существуют (он, как и Парменид, это категорически отрицал), и рассматривая некоторые конкретные случаи движения, мы приходим к абсурдным выводам. Значит, первоначальное допущение о существовании движения и множественности вещей ошибочно. Эти его рассуждения вошли в историю философии как апории (буквально – затруднения, безвыходные положения, недоумения). Всего их насчитывают не менее 47. До нас дошло около 9, а наиболее часто упоминаются 5 апорий[1]. Апории делятся на две группы. Первая группа  – апории против множественности, а вторая – против движения. Наиболее известные апории – это: «Дихотомия», «Ахиллес и черепаха», «Стрела», «Стадий». Мы не будем здесь давать детальный анализ каждой из этих апорий.  (Его можно легко найти в любой даже самой популярной философской литературе – это не составляет проблемы).

В общем принципиально укажем только, что эти апории призваны доказать, что мир един, и что вещи не могут двигаться, с позиций разума – движения и множественности нет, хотя органы чувств могут доказывать обратное. Но в том- то и значение Зенона, что он показал, что не следует слишком доверять показаниям чувств, и что разум (как бы ни были парадоксальны его заключения) часто оказывается более прав, чем чувства. Так в Средние века люди, безраздельно доверяя своим органам чувств, считали, что Земля неподвижна, а когда Коперник, вопреки мнимой очевидности, доказывал обратное, то его третировали, указывая, что это противоречит «здравому смыслу» и той самой «очевидности» – так М. Лютер в своих проповедях открыто называл Коперника  «дураком». То есть Зенон поставил важную проблему, и даже не одну, а целый ряд проблем. Он поставил вопрос о противоречивости самого процесса движения, он показал, что покой и движение противоречивы. (И, на самом деле, наука 20 – го века подтверждает факт противоречивости процесса движения, ибо двигаться (как это ни парадоксально) означает быть в данном месте и не быть в нем. Физики, изучающие процессы микромира, говорят, что элементарная микрочастица одновременно и находится в данной точке пространства, и не находится в ней, хотя этот факт, конечно, трудно представить обыденному житейскому сознанию. И вообще, кстати, Зенон рассматривает пространство, но при этом игнорирует время – время у него – это лишь раздельное «теперь».)  Он нащупал такие моменты в нашем мышлении, которые показывают всю неоднозначность и противоречивость этого  самого мышления применительно к чувственному миру. Познание чувственного мира при помощи понятий – это далеко не всегда столь простой, ясный, очевидный и объективный процесс. Трудно сосчитать, сколько людей пытались опровергнуть апории Зенона – причем опровергнуть самыми разными способами (эти апории, кстати, до конца удовлетворительно не разрешены и по сей день).

Так известен случай, когда Диоген Синопский в опровержение апорий Зенона о невозможности движения ничего не стал говорить и доказывать, а просто встал и молча стал ходить по комнате взад и вперед, продемонстрировав тем самым, что все аргументы о невозможности движения просто разбиваются об этот неоспоримый чувственный факт. Однако (и это важно), известно также и то, что тот же самый Диоген побил своего ученика, когда тот, повторяя своего учителя, стал доказывать факт движения простой ходьбой взад и вперед. Он хотел этим дать понять, что это – не доказательство, что философские проблемы не решаются путем снижения, низведения, редукции их до уровня житейских, очевидных вещей – здесь нужны какие – то иные, гораздо более значимые аргументы. Вот в чем еще состоит непреходящее значение Зенона. А. С. Пушкина вся эта проблематика вдохновила на следующие бессмертные строки:

«Движенья нет», сказал мудрей брадатый,

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами Солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Итак, Зенон своими бессмертными апориями поставил очень серьезные вопросы, которые, с момента своего появления, будили, стимулировали мысль, заставляя ее глубоко задумываться и о проблемах времени и пространства, и о проблемах движения, и о проблемах и сложностях самого нелегкого процесса познания человеком окружающего мира, о соотношении чувственного, эмпирического и рационального, мыслительного компонентов в этом процессе. И процесс осмысления этих проблем и вопросов продолжается и сегодня (ибо их природа до конца далеко еще не ясна), он еще весьма далек от завершения. И, кстати, не преминем заметить, что все эти означенные вопросы являют собой питательную почву для дискуссий в студенческой аудитории! И все эти диспуты вносят струю творческого оживления в сам процесс изучения студентами философии, постижения ее часто парадоксальных идей!

Теперь перейдем к творчеству Эмпедокла (около 490 – 430 годов до новой эры)[2]. Он – плюралист. Как было замечено, его натурфилософия – это синтез ионийской физики, элейской метафизики бытия и пифагорейского учения о пропорции[3]. Это – не поверхностная эклектика, а именно творческий синтез, органический сплав! Хотя, к примеру, Гегель весьма строг к Эмпедоклу, замечая и признавая, что «в его лице проникновение мысли в реальность и познание природы приобрело большой охват; но мы находим у него не спекулятивную глубину, как у Гераклита, а скорее понятие, больше погружающееся в реальное воззрение, разработку натурфилософии или размышления о природе. Эмпедокл более поэтичен, чем определенно философичен; он не представляет большого интереса, и мало что можно сделать из его философии»[4]. Ну господина Гегеля, невысоко оценивавшего вообще природу, почитавшего ее за сон духа, писавшего, что на него навевает тоску и скуку бесконечное коловращение ее причудливых, но однообразных форм, можно понять! Он придавал значение лишь жизни Духа! И ясно, что великий         идеалист Гегель не мог высоко оценивать натурфилософию Эмпедокла. Однако позволим себе заметить, что прошедшие две с лишним сотни лет после создания Гегелем своего грандиозного курса по истории философии не прошли бесследно: были накоплены новые материалы по творчеству Эмпедокла, попытки их нового осмысления и прочтения, новой интерпретации с учетом новейших достижений физики, химии, биологии, космологии. И с учетом всего вышесказанного, можно подчеркнуть, что такая оценка Гегелем философских исканий Эмпедокла не совсем справедлива, и впоследствии в философской науке состоялась ее корректировка в сторону большей объективности. Я думаю, что это вполне по-гегелевски, ибо сам великий немец энергично подчеркивал процессуальный характер истины и знаний, в том числе, философских. А ПРОЦЕСС предполагает текучесть, незавершенность наших знаний и оценок, их бесконечный пересмотр, дополнение, уточнение. Это же самое всецело относится и к гегелевским оценкам философии Эмпедокла.

Но вернемся к Эмпедоклу.  Он в рамках своего плюрализма признает четыре начала или корня вещей, элемента, стихии, все они равноправны, и все вещи состоят из них. Это – вода, земля, огонь и воздух. По сути, он ввел понятие элемента – чего – то исходного, качественно неизменного.

На этот момент обращал внимание еще В. Виндельбанд, указавший, что «Эмпедоклу, как кажется, принадлежит первенство в образовании столь важного для развития естествоведения понятия об элементе, как об однородном веществе, качественно неизменяемом и доступном только изменениям состояний движения и механическим делениям»[5].

Правда, по поводу этих эмпедокловых элементов тандем современных исследователей замечает, что философу «не удалось полностью преодолеть гилозоизм, так как о своих элементах он часто говорит, как если бы они были живыми существами или богами; гилозоизм будет окончательно преодолен лишь у атомистов»[6]. Замечание вполне справедливое, и его надобно держать в уме.

Так вот далее еще заметим, что наиболее равномерно все эти начала, по мнению Эмпедокла, перемешаны в человеческой крови. Сами по себе они пассивны, бездеятельны, не способны к какой – либо целенаправленной и энергичной активности. Но есть две силы – Гармония (Любовь) и Ненависть (Вражда), которые активизируют эти элементы, заставляют их вступать в некие отношения друг с другом. Так, Любовь соединяет разнородное и разделяет однородное, а Ненависть напротив соединяет однородное и разъединяет разнородное. Любовь – это космическая причина единства и добра, а Ненависть – это причина множества и зла. Существуют в вечном круговращении четыре фазы космического процесса – смотря по тому, что в данной фазе преобладает – Ненависть или Любовь. Когда побеждает Любовь, то все стихии соединяются воедино и мир предстает как некий единый Сфайрос= Шар (или иногда его трактуют как сферу), то есть, по сути, то бытие, о котором и писал еще Парменид и также отчасти Ксенофан. Но в некоторый момент начинает побеждать Вражда, тогда элементы разъединяются, и возникает множественность вещей. То, что нам представляется как уничтожение и возникновение, в действительности есть лишь соединение и разделение стихий. Через это смешение элементов и возникают, и исчезают конкретные, единичные вещи. Когда эти четыре фазы космического процесса минуют, то далее проносится космический вихрь, который уничтожает все, и весь цикл начинается сначала.

Итак, Эмпедокл пытался соединить моменты изменчивости и неизменности в мироздании. Неизменны и вечны лишь четыре корня и круг времен, но сами отдельные вещи изменчивы и преходящи. Эмпедокл  в своей доктрине соединяет неизменность основ бытия и изменчивость отдельных вещей.

Он предполагал, что мышление связано с кровью. В нас есть сочетание всех четырех элементов, а также ненависть и любовь. Мы можем, в идеале, познать все вещи, но в реальности для конкретного, обычного человека это невозможно.

Эмпедокл впервые предложил и некую эволюционную гипотезу происхождения жизни. Вначале, по мнению мыслителя, на земле появляются отдельные части тела: руки, ноги, головы и так далее. В результате случайного, спонтанного соединения их возникают различные организмы, многие из которых неспособны выжить, ибо состоят из непропорционального количества членов, соединенных вместе абсолютно дисгармоничным, уродливым образом – сторукие чудовища, быки с человеческими головами и прочие монстры и мутанты. Выживают в итоге лишь те существа, которые могут размножаться, то есть современные двуполые животные. То есть речь идет о естественном отборе в природе[7].

От Эмпедокла идет и основной принцип познания, которому будут следовать многие века – «подобное познается подобным». Эмпедокл также первым высказал предположение о том, что скорость света конечна. Традиция говорит об Эмпедокле как о человеке весьма разносторонне талантливом, помимо философии он успешно занимался ораторским искусством, риторикой, медициной, инженерией, поэзией. Известно, что как человек Эмпедокл был тщеславен и выдавал себя за божество, одевался в роскошные, чуть ли не царские одежды, держал себя надменно и величественно[8]. Он хотел, чтобы люди думали, что боги взяли его живым на Олимп, а потому, чувствуя приближение смерти, бросился в кратер Этны. Однако вулкан выбросил на поверхность одну из его медных сандалий, и его замысел не удался.

В истории мысли он остался как выдающийся философ  –  плюралист и натуралист досократовского периода. Его влияние распростерлось далеко за пределы эпохи, в которой он жил. Теория «четырех элементов», благодаря ее восприятию Аристотелем, оставалась фундаментом европейской физики вплоть до 17 века. Большое влияние, в том числе, на атомистов, Эпикура, Аристотеля оказала теория ощущений Эмпедокла, согласно коей, от воспринимаемого объекта непрерывно отделяются «материальные истечения», проникающие в «поры» органов чувств. (Сравните с теорией познания Демокрита: от вещей исходят тонкие уменьшенные материальные копии = эйдолы или видики, которые контактируют с нашими органами чувств, отпечатываются в них, благодаря чему и обеспечивается процесс познания вещей). Теория «пор и истечений» имела у Эмпедокла универсальный характер и объясняла также физические и физиологические процессы. Гален считал Эмпедокла основателем сицилийской медицинской школы; как учитель Горгия он стоит у истоков греческой риторики. Ревностным почитателем Эмпедокла был подражавший ему Лукреций. В Новое время его особо почитали представители романтизма – тот же Гельдерлин[9]. После всего вышесказанного, думается, станет еще более понятен масштаб личности этого незаурядного мыслителя и человека, и то место в истории мысли, которое он себе обеспечил.

Теперь сконцентрируемся на характеристике философских взглядов еще одного крупного персонального центра рассматриваемой эпохи – Анаксагора (500 – 428 годы до новой эры). Он учил, что первичны не стихии, а состояния вещества. Есть неопределенные множества начал – семена всех вещей = гомеомерии (подобночастные). Эти семена  вещей обладают качествами этих вещей. Это –  мельчайшие, невидимые, сверхчувственные частицы огня, снега, золота, земли, воды и так далее. Каждый вид гомеомерий сохраняет все качества данного вида тел. Эти качества вечны и неизменны. В любом месте присутствуют гомеомерии всего, то есть выдвинут принцип – «все пребывает во всем».

Можно сказать, что это – ультраплюрализм, ибо ведь этих гомеомерий имеется неисчислимое,  бесконечное множество. Любая гомеомерия заключает, по сути, в себе весь мир, она бесконечно делима – сколько бы мы ни дробили бытие, но в небытие его превратить все – равно нельзя. В одном теле заключено больше одних гомеомерий, в другом – других, что и объясняет качественное различие тел, преобразование тел друг в друга. Своеобразие каждой вещи определяется характерной пропорцией смешения этих гомеомерий, семян вещей. Грубо говоря, мясо является мясом, а не вином или хлебом, или чем – либо еще только потому, что в нем преобладают гомеомерии мяса, которые и придают ему данное качественное своеобразие, хотя есть там и гомеомерии всех других вещей, но они там настолько малы, что они  не ощущаются и не могут изменить качественной природы данной вещи. Если бы здесь преобладали гомеомерии чего – либо другого, то это было бы уже не мясом, а, соответственно, чем – либо иным.

То есть еще раз необходимо подчеркнуть, что каждая вещь содержит в себе семена всех вещей, но ее качества определяются качествами тех гомеомерий, которые в ней преобладают. Гомеомерия неоднородна, она есть множество, содержит в себе семена, как уже было сказано, всех вещей, но более малого порядка.

Оценивая в целом анаксагоровское учение о гомеомериях, С. П. Лебедев подчеркивал, что «ему удалось разработать такой теоретический аппарат, который позволил описать механизм самого сложного для сознания физиков явления – возникновения и гибели вещей – без допущения не – сущего и без предположения, что нечто может возникнуть из своего небытия. Его понятие гомеомерии позволило ему представить более или менее правдоподобно процесс рождения и смерти как смешение и разъединение частиц»[10]. Тот же исследователь указывает, что Анаксагор «лучше других сумел удовлетворить, по крайней мере, методологическим требованиям современной ему философии. Понятийный аппарат  Анаксагора позволил ему в формах, приемлемых для методологических представлений, реализовать самый сложный из общепрограммных принципов – «возникает только то, что существует»  – по отношению и к чувственно воспринимаемым телам, и к отвлеченному мышлению»[11].

А вот, например, В. М. Найдыш критически оценивает натурфилософию Анаксагора в том плане, что его понимание структуры материи для естествознания было, по Найдышу, малоперспективным. В определенном смысле это даже был регресс по сравнению с парадигмой Милетской школы. Анаксагор по сути отказался от установки на теоретический поиск единства в многообразии реальности. Его учение было ориентировано на феноменологию, эмпирическое описание качественного многообразия бытия, но не на движение от явления к сущности, к субстанциальным основаниям мира. Однако тот же исследователь не преминул заметить, что при всем том, новаторство Анаксагора ярко проявилось в других идеях. А именно: 1) постулат о различии материи и движения, движение у него стало внешним по отношению к материи, привносимым в нее извне; 2) идея активной, творческой, конструктивной роли движения в эволюции космоса, привнесение движения в материю совпадает с моментом начала мира; 3) подчеркивание большой роли скорости вращения первичной протокосмической массы = дан древний прообраз динамической закономерности, согласно коей силу создает скорость, стало быть, формирование космоса происходило тогда, когда скорость вращения эфира значительно превосходила современную скорость вращения небесного свода. По сути здесь (конечно, в самой предварительной, зачаточной форме) мы видим идеи или прообразы идей, каковые будут изложены в космогониях Декарта, Канта – Лапласа, а также в принципе сохранения материи и энергии; 4) Анаксагор пытался естественнонаучным путем объяснить наводнения, ветры (он считал их результатом разницы в температуре и плотности воздуха), падения метеоритов, кометы, молнии, гром, радугу, град; 5) он был одним из первых, кто в принципе правильно объяснил природу лунных фаз, а также солнечных и лунных затмений, что стало мощнейшим оружием в борьбе с нелепыми суевериями; 6) в области биологии он громадное значение отводил воздуху, как необходимейшему источнику жизни всех организмов.

Таким образом, натурфилософские воззрения и стиль мышления Анаксагора весьма противоречивы: с одной стороны – строгий и последовательный рационализм, убежденность в силе разума, его способности постигать глубинные смыслы вещей, с другой – видим налет догматизма, прямолинейность, недооценку различия между количественными и качественными свойствами мира, непоследовательность в рассуждениях[12]. Но тем не менее, при всем том, он вошел в историю как величайший натурфилософ античности, один из основоположников физики и космологии. Второй важной частью философской системы Анаксагора является учение о Нусе (Уме). Гегель, уделивший Анаксагору в своей истории философии немалое место – 23 (!) страницы (для сравнения – Эмпедоклу – только 3, Левкиппу и Демокриту, вместе взятым, – 5, даже любимому им Гераклиту – 16), видит его величие как раз в том, что он познает в качестве сущего движущуюся, определяющую самое себя мысль, это, по Гегелю, огромный шаг вперед. Анаксагор заявил, что чистая мысль есть в себе и для себя сущее, всеобщее и истинное. «Анаксагор же говорит теперь: всеобщее, это – не боги, не чувственные первоначала, элементы..,.сама мысль, мысль в себе и для себя, не имеющая противоположности, все включающая в себя, есть субстанция, или первоначало…мысль выступает как чистый свободный процесс в самом себе, как само себя определяющее всеобщее, не отличающееся от сознательной мысли. В философии Анаксагора, таким образом, открывается совершенно новая земля»[13].

Вернемся к Нусу = Уму.  Нус упорядочивает все гомеомерии, выстраивает их конфигурации должным образом, создает упорядоченный мир. Он бестелесен, самодержавен, не смешан ни с одной вещью, ни от чего не зависит, существует сам по себе, содержит полное знание обо всем, благодаря нему человек способен познавать мир. Он определяет прошлое, настоящее и будущее. Он объясняет то, что необъяснимо естественными причинами – своего рода «Бог из машины», некая внешняя сила, которая творит космос из хаоса, приводя все в круговое движение.

Историки философии полагают, что, введя понятие Нуса, Анаксагор сделал огромный шаг вперед по сравнению с предыдущими философами, ибо он впервые, пожалуй, поставил проблему начала и источника движения. Он впервые вводит и сам этот термин – Ум (Нус), который затем будет широко распространен в философии, особенно, у платоников и неоплатоников – Платона, Плотина, Прокла. Есть соблазн трактовать этот Ум=Нус чисто теологически, отбрасывая на второй план все его пантеистические, философские характеристики.

Г. В. Хлебников, опираясь на построения А. Дроздека, с коими он, видимо, согласен, пишет, что «процесс выработки концепции божества идет от божественного апейрона Анаксимандра, местонахождения морального закона, через бескомпромиссный монотеизм Ксенофана к парменидовскому видению бога – Бытия, который является столь великой единственной реальностью и единственной истиной, что известен только немногим избранным. Все это очень естественно ведет к Анаксагору с его концепцией всемогущего бесконечного Нуса, который дает рождение универсуму из первоматерии. Этот Нус очень рано был отождествлен с богом»[14].

Да, разумеется, вклад Анаксагора в формирование античной концепции Бога весьма значителен, но только вряд ли правильно укладывать анаксагоровский Ум=Нус в прокрустово ложе традиционной более поздней теологии, придавая ему некие изначально несвойственные смыслы и коннотации. Все-таки античный Бог (будь то Единое, Огонь, Логос, Демиург, Апейрон, Нус и так далее) неотделим от философско-пантеистических аспектов, и вряд ли правильно трактовать его в неких более поздних модусах монотеизма, традиционной теологии и так далее. Этот Ум=Нус божественен, но он божественен именно в античном смысле. Поэтому, когда хотят видеть этот Ум близким к новозаветному Богу, либо когда утверждают (как Дроздек и Хлебников – в скобках еще далее заметим, что Хлебников, к примеру, не прочь реинтерпретировать всю античную философию (не токмо Аристотеля!) как «существенно философскую теологию с религиозно-психологическим измерением, континуально сохраняющую и развивающую свое богословско-мистическое концептуальное ядро от момента своего исторического возникновения вплоть до насильственного закрытия школ и разрушения библиотек язычников в 529 году»[15]), что Анаксагор первым встал на путь исследования такого Бытия, которое является причиной порядка в природе, а этот путь затем даст возможность христианской уже теологии трактовать это Бытие именно как причину существования природы, то, конечно, такая позиция имеет право гипотетически быть, как одна из возможных, но тогда она будет нуждаться в очень серьезном своем дальнейшем обосновании, ибо очень далеко отстоит от античной концепции Божества.

Будет им = Нусом (Умом) оперировать и Аристотель, который, кстати, оценивал учение Анаксагора об Уме столь высоко, что даже заявил, что Анаксагор как бы впервые явился единственным трезвым среди пьяных[16]. Правда, в скобках добавим, что и Сократ, и Аристотель были разочарованы тем, что этот самый Ум у Анаксагора остался, по их мнению, без должного применения. Вводя понятие Ума в качестве некоей первопричины  или движущей причины, Анаксагор в дальнейшем от него отказывается, считая, что Ум дает некий первотолчок миру, а в дальнейшем он уже никак не участвует в управлении миром, предоставляя ему развиваться своим собственным путем. Сократ и Аристотель усматривали в этом некую непоследовательность Анаксагора.  (Кстати, в скобках еще заметим, что Аристотель одобрительно трактовал Ум Анаксагора в числе прочего и как чистую энергию=действительность, предшествующую по времени любой возможности, следовательно, и возможности существования вещей, которые поэтому могут рождаться, возникать, когда Ум начинает мыслить их в себе как действительные. А поскольку до того вещи актуально не существуют, то Нус, приводя в движение материю и мысля их, одновременно и познает все возникающее, а также предопределяет все, что было, есть и будет. Очень ценное методологическое замечание для понимания природы Ума=Нуса у Анаксагора!).

Добавим, что в 17 – 18 веках в эпоху Просвещения такая концепция получила большое распространение и стала именоваться деизмом. Когда стала быстро развиваться наука и многие ученые и философы пытались каким – то образом примирить свои собственные наблюдения с христианским учением, то они предлагали следующий, как им казалось, вполне приемлемый выход: Бог создал мир, дал ему законы, по которым тот стал развиваться, но дальше он в этот мир не вмешивается, он удаляется из этого мира, предоставив ему развиваться своим собственным, так сказать, имманентным путем. Вот эти – то законы, созданные Богом, но ставшие внутренними, имманентными законами этого мира, мы и познаем. И у истоков такого понимания стоит именно Анаксагор.

Но вернемся собственно к нему. Итак, первоначально существовала смесь всех гомеомерий, затем в нее вмешался Ум и стал порождать круговорот. Позже образуется Земля, от которой стали отрываться огромные камни. Эти камни очень быстро вращались в воздухе и вследствие этого они сильно нагревались. Таким путем образовывались звезды. Огромный камень, величиной с Пелопоннес, оторвался, нагрелся и стал Солнцем. Кстати, интересно было бы здесь в связи с этим отметить, что современные космологи и астрономы высказывают взгляды, в чем – то напоминающие анаксагоровские, в связи с процессом образования Луны. Так, считается что около 4, 5 миллиардов лет назад с нашей молодой планетой столкнулся огромный метеорит. В итоге – от Земли отделился огромный кусок, смешавшийся с продуктами и остатками этого метеорита, и стал удаляться от нее – так возник наш естественный спутник – Луна.

Жизнь зародилась из космоса, в котором ее семена существовали всегда. Живое происходит от живого. Анаксагор – один из первых, известных на сегодняшний день, сторонников теории панспермии, то есть учения о том, что элементы = семена жизни существовали в космосе вечно, всегда, и оттуда они и были занесены на Землю. В Новое время эту гипотезу особенно активно развивали К. Бэр  и С. Аррениус.

Цель познания, по Анаксагору, – свобода человека. Его естественнонаучные взгляды были расценены как богохульство (особенно учение о том, что Солнце – это не Бог, а раскаленная каменная глыба). Его подвергли суду и приговорили к изгнанию из Афин = остракизму. Когда ему при его изгнании сказали, что он лишился своих граждан, то в ответ философ с достоинством парировал: «Это не я их лишился, а они меня». Вероятно, он был весьма высокого мнения о значимости своей личности, но для этого у него были и основания. Анаксагор по праву обеспечил себе место выдающегося представителя ранней древнегреческой философии[17].

Теперь предметом нашего рассмотрения станет философия одного из величайших философов – энциклопедистов и естествоиспытателей древности – Демокрита (около 460 – 370 годов до новой эры). Это мыслитель родился в городе Абдеры. Он  считается автором произведений «Малый мирострой» и «Большой мирострой». (Всего же ему приписывается более 70 произведений).  Он происходил из весьма состоятельной семьи, получил солидную часть наследства (100 талантов), однако, эти деньги израсходовал на путешествия, побывав и в Египте, и в Вавилоне, и даже, возможно, в Индии. Всего он путешествовал 8 лет. Он вернулся в Абдеры, полностью истратив все свои деньги. По законам этого города гражданин, который истратил наследство, доставшееся ему от родителей, не имел права на погребение на своей родине. Однако, когда Демокрит прочитал жителям города свое произведение «Большой мирострой», то реакция его земляков была совершенно иной: Демокрита наградили, дав ему 500 талантов (гигантская для того времени сумма), поставили в его честь статую и потом похоронили за казенный счет. То есть греки умели вовремя ценить своих великих!

Если Гераклита называли «плачущим философом», то Демокрит получил прозвище «смеющегося философа», ибо ему настолько казалось смешным все то, что люди делают на полном серьезе. Он был первым наиболее систематическим, наиболее последовательным философом – материалистом[18]. Он наиболее полно и развернуто изложил материалистическое понимание мира, благодаря чему много столетий спустя Ленин даже скажет о материализме как о « линии Демокрита», а об идеализме – противоположном направлении как о «линии Платона». (Хотя в скобках попутно здесь и заметим, что Ленин в данном конкретном случае в пылу идеологической полемики использует эти имена как нарицательные, не наделяя «тенденцию» или «линию» ни того, ни другого никаким конкретным и глубоким историко-философским содержанием; однако этот факт никоим образом не отменяет того, что подобное разделение на материалистическую и идеалистическую линию в развитии философии не лишено оправданности и имеет право быть, но нужно только всегда помнить, что и материализм, и идеализм были сложными идейными образованиями, лишенными некоей первозданной чистоты и незамутненности, абсолютности, которую им иногда пытаются придать в популярных пособиях; они развивались, эволюционировали, меняли формы, в том числе и под воздействием учений своих оппонентов, своих антагонистов, поэтому оценивать их всегда нужно не догматически, а творчески и диалектически, памятуя о нелинейности развития философской мысли. Вспоминается тот же Ленин, заметивший однажды, что умный, глубокий и тонкий идеализм эвристичнее и ценнее грубого и примитивного, плоского, поверхностного материализма, такой идеализм содержит в себе нечто «справедливое и гениальное»).

Кстати, Платон как наиболее решительный, последовательный и непримиримый оппонент Демокрита даже хотел скупить все его книги и сжечь их, но друзья отговорили его от этой акции, указав на ее бесполезность – слишком уже много книг Демокрита разошлись к тому времени по всему миру. Ну Платон был человек проницательный и умный – он понял это. Таким варварским способом остановить распространение идей невозможно. Костры не могут воевать с идеями[19].

Кстати, казус Демокрита интересен для нас еще и тем, что он одним из первых в истории мысли демонстрирует следующую тенденцию: если не нравятся идеи и учения кого – либо, то дискредитировать их  легче все можно тем, что опорочить, облить грязью их носителя, выставить его в неприглядном свете, сконцентрироваться на его человеческих слабостях и недостатках – а у кого их не было и нет?! Вот и противники демокритовой философии распускали про него самые нелепые байки, злобные слухи и сплетни, которые еще и сегодня тиражируются на страницах популярных (и не только популярных) изданий и пособий. Делалось это с одной целью – вульгаризировать Демокрита, принизить его значение в истории мысли. Прием будет взят на вооружение и позднейшими комментаторами, исследователями, идеологами.  И, кстати, поучительный момент из наших дней: тот самый А. Дугин, который клеймил Демокрита, ныне ….сам оказался поливаем помоями со стороны своих недоброжелателей, которые записали его, непонятно с чего, чуть ли не в  когорту идейных отцов русского фашизма. Даже изобрели некий проект – Россия (философская, разумеется) – без Дугина! Вот так! Все мы ходим по тонкому льду. Меня коробит эта приставка – БЕЗ. А, может, лучше сохранить полифонию, многоцветье философской мысли, не отсекая никого по принципу пресловутой партийности?! Пусть будут и Дугин, и Бибихин, и Ахутин, и Линьков, и Гайденко, и Мотрошилова. Пусть соревнуются, конкурируют в идеях, спорят. Любая философская традиция и современность сильна тем, что сохраняет, пытаясь понять (Пусть ваша мысль мне противна, но я готов умереть за то, чтобы вы могли ее высказать!), а не отбросить.  Вот на такие размышления сегодня наводит казус Демокрита.

Так вот, если вернуться, собственно, к Демокриту, то он вошел в историю мировой философии своим учением об атомах[20]. (Правда, традиция говорит о том, что у Демокрита был учитель Левкипп (около 500 – 440 годов до новой эры), но о нем известно крайне немного, и ряд исследователей философии вообще считали его полулегендарной фигурой и выражали сомнение в его доподлинном существовании, а вот Демокрит то в отличие от него действительно и реально существовал).

Так вот в мире, по Демокриту, существует и бытие, и небытие. Бытие – это вещи, состоящие из атомов, а небытие – это пустота. Бытие, заявляет философ, существует ничуть не более, чем небытие, а небытие – ничуть не менее, чем бытие. Небытие, пустота необходимы, ибо только в нем происходит движение. Здесь, как мы видим, Демокрит решительно расходится с «величественным и грозным» Парменидом, напрочь отвергавшим и небытие, и движение.  Но что же такое атом согласно Демокриту?  Вообще «атомос» в переводе с древнегреческого означает «неделимый». Атомы – это мельчайшие, невидимые, неделимые, материальные частицы. Неделимость – важнейший признак атома, ибо Демокрит считал, что бытие нельзя дробить и делить до бесконечности, что идя вглубь, мы придем к границе, пределу делимости сущего, бытия, что есть предел, граница, далее которой оно больше не делится, иначе оно просто измельчится до того, что исчезнет и перейдет, превратится в небытие, но, по Демокриту, это невозможно, ибо бытие не может перейти в небытие, оно не может исчезнуть. И Демокрит нашел эту границу, этот предел возможной делимости – это атом, мельчайшая из возможных частиц бытия. Представление о неделимости атома господствовало в научных кругах вплоть до конца 19 – го – начала 20 – го веков – до открытия электрона.  По некоторым данным, Демокрит признавал существование не только атомов вещества, но и атомов времени –  хрононов, и атомов пространства – амеров.

Итак, атом – это, своего рода, мельчайший материальный «первокирпичик» всего сущего. Все тела – это всего лишь различные комбинации атомов. Эти атомы вечны, неизменны, едины, внутренне неподвижны, однородны в качественном отношении, но различны по форме, конфигурациям, размерам, то есть в количественном отношении. Они могут быть круглыми, продолговатыми, ромбовидными, пирамидальными, угловатыми, огненными и шарообразными, с шероховатыми поверхностями и идеально гладкими, с крючками, чтобы им было легче зацепляться друг за друга при образовании тел. Они могут быть повернуты вертикально, а могут – горизонтально. Их форма и расположение в пространстве во многом определяют строение вещества. Все вместе они образуют бытие во всей его полноте. Можно сказать и так, что демокритовские  атомы суть разбитое на бесконечное множество Бытие = Единое Парменида и других элеатов.  Атомы в телах могут изменять свои комбинации, свое расположение и порядок – отсюда и изменчивость вещей. Рассоединение, распад атомов означают гибель данного тела. Новые комбинации атомов создают новые тела, и этот круговорот атомов в природе бесконечен.

Итак, по Демокриту получается, что атомы сами по себе вечны и неизменны, но тела, состоящие из них, – изменчивы и преходящи. Здесь мы имеем некий синтез Парменида и Гераклита. Все тела = комбинации атомов и постоянно движутся в пустоте. Атомы двигаются вечно. Они не были когда – то созданы и никогда не исчезнут, потому что бытие вечно и не переходит в небытие. Атомы движутся по определенным траекториям, и тела возникают не спонтанно, не самопроизвольно, но по необходимости. Есть вихри, подбрасывающие атомы вверх, заставляющие их соединяться друг с другом и так далее. Демокрит соединил причинность и необходимость, он – строгий детерминист, то есть понятие случайности им категорически отвергается: все, что происходит в мире, – отнюдь неслучайно, но совершается в силу строгой необходимости. Философ заявляет, что люди измыслили идол случая, чтобы тем самым прикрыть собственное невежество и нерассудительность. (Демокрит, в подкрепление этих своих мыслей, приводил пример с гибелью драматурга Эсхила – на его голову орел бросил черепаху, и вследствие этого произошла смерть, то есть все произошло в силу строгой необходимости).

Демокрит признавал несколько видов движения атомов: 1) хаотическое, беспорядочное – без определенной цели и направления, подобно рассеиванию атмосферной пыли по всем направлениям; 2) вихреобразное, побуждающее похожие атомы соединяться, а отличные разъединяться, в результате чего рождаются миры, в том числе наш; 3)движения атомов, образующих испарения вещей – например, запахи.

Вероятно, Демокрит признавал наличие и одновременное сосуществование бесконечного множества миров, находящихся на разных, неодновременных стадиях своего развития – зарождение, расцвет, упадок, гибель. Этот круговорот миров циклообразен и бесконечен. Итак, весь космос, весь объективный мир представляет собой сочетание бытия = атомы и вещи, сложенные из них, и небытия = пустота как необходимое условие движения атомов. Космос есть результат механического взаимодействия атомов. Он никем не создается, развивается без творца и без разумной цели. Наш мир – это вихреобразное кружение атомов.

Демокрит был атеистом, он отрицал бессмертие души и загробную жизнь, заявляя, что душа – это всего лишь совокупность круглых огненных атомов. Как и все – она не вечна. Рано или поздно атомы души распадаются и рассеиваются в пространстве, чтобы затем оформиться в какую – либо новую конфигурацию. Это – то и означает смерть данного человека. Никакого загробного мира нет. Демокрит выделял две части души – разумную и неразумную. От неразумной части души идет чувственное познание – весьма недостоверное = «темное познание» или общее мнение. От разумной части души идет разумное, истинное познание = «светлое познание», которое одно дает истинное знание о действительности.

Демокрит стоял у истоков теории первичных и вторичных качеств, согласно которой люди придумали, что есть теплое, холодное, горькое, кислое, сладкое и так далее, а в действительности же есть только движущиеся атомы и пустота, только они первичны и подлинны, реальны. Все остальные ощущения сугубо субъективны, есть результат и порождение контактов атомов с нашими органами чувств, и вне этих контактов как таковые они не существуют. Эти идеи оказали немалое влияние на софистов, а в Новое время на Локка.

Демокрит признает существование богов, но они у него вовсе не демиурги, не творцы мира, они тоже состоят из шаровидных огненных атомов и рано или поздно они вследствие распада этих атомов должны будут погибнуть. Эти боги не всемогущи и не влияют на судьбы мира – они нежатся в собственном покое и безмятежности, пребывая в особых межмировых пространствах – междумирьях, интермундиях. По сути, это была концепция «ленивого божества». Они лишены самых главных атрибутов традиционной божественности и, прежде всего, бессмертия. Они материальны и смертны.

Демокрит размышлял над природой человека и пришел к выводу, что человек – это животное, от природы способное к учению и имеющее помощником во всем руки, рассудок и умственную гибкость.

Обратимся теперь к гносеологии (теории познания) Демокрита, которая весьма интересна. Он утверждал, что истина лежит на дне морском или на дне колодца, то есть он явно имел в виду, что познание – это очень сложный процесс, и что добыть истину не так – то просто. В вопросах познания Демокрит был эмпириком и сенсуалистом, то есть отдавал предпочтение чувственному опыту и показаниям органов чувств, хотя признавал и важность разума в этом процессе. Он колебался между эмпиризмом и рационализмом. С одной стороны подчеркивалось, что атомы очень малы, для чувств недоступны, но постигаемы умом, атом есть форма умопостигаемая, зримая для интеллекта. Но, с другой стороны, провозглашалось, что мыслим мы через кровообращение.

Процесс познания понимался в том смысле, что все тела испускают от себя или из себя свои собственные уменьшенные копии, уменьшенные и очень тонкие материальные изображения, так называемые эйдолы или «видики», флюиды. Эти истечения, флюиды контактируют с нашими органами чувств, например, запечатлеваются на сетчатке глаза, и мы их поэтому распознаем, различаем. Эти же флюиды могут вызвать у нас устойчивые ощущения осязания или вкуса, запаха, колебля воздух, они вызывают у нас ощущение звука. Причем, когда человек бодрствует, то на него активно действуют те истечения, которые влияют на органы чувств. Когда же он спит, то его зрение, слух, другие органы чувств как бы замирают, и грубые, основные истечения на него не действуют. Тогда человек начинает воспринимать более тонкие истечения. Поэтому он может тогда видеть те события, которые он в нормальном, обычном состоянии не видит. Человек может даже предчувствовать, что будет потом именно потому, что на него воздействовало некое тонкое истечение. Таким вот образом объясняется все многообразие психических явлений – сновидения, галлюцинации, предчувствия и так далее. Даже бывало, что существование богов Демокрит объяснял, прибегая к этой схеме. Он иногда говорил, что боги – это идолы или истечения от некогда великих и гениальных людей. Это – видоизмененный евгемеризм. Евгемер тоже полагал, что боги – это обожествленные великие герои, великие личности, наши предки. Так, Демокрит неоднократно высказывался в том смысле, что Зевс – это атомы огня, присутствующие во всем мире, рассеянные по нему, и так далее.

Итак, Демокрит указывает на разность чувственного и умопостигаемого познания: первое доставляет «мнение» в том смысле, что утверждает, будто есть отдельные вещи с их свойствами и явления, а второе дает «истину» в том смысле и значении, что поясняет: на самом деле есть только атомы, движение и пустота, а все остальное – это лишь дериват, производное от них. Явления же и их различия проистекают от столкновений атомов между собой и их воздействия на наши чувства.

Для Демокрита мера всех вещей – мудрец! Его (мудреца) чувства – это мера чувственно воспринимаемых вещей, а его разум – это мера умопостигаемых вещей. И на мудреца, его суждения должны ориентироваться и все остальные. В этом отличие Демокрита от Протагора, провозгласившего, что человек – мера всех вещей, существующих, поскольку они существуют и несуществующих, поскольку они не существуют. То есть получается, что у Протагора – любой (даже глупый и невежественный) человек есть мера всех вещей, иными словами, как кому кажется, так оно и есть.  Демокрит же с этим решительно не согласен и говорит, что в оценке явлений и вещей мира надо все – таки ориентироваться на мнение мудрых, познавших этот мир больше и глубже всех остальных. Он говорит, что мудрец не повинуется законам, он сознательно живет по законам, и в этом – его свобода. Законы изначально органичны для него. Для мудреца открыта вся земля, ибо весь мир – родина высокого духа.  Дружба с равными тебе и с теми, кто выше тебя – главная добродетель.  Демокрит призывал: «Проживи незаметно». (Впоследствии это повторят стоики и эпикурейцы).

Он же находил, что бедность при демократии лучше, чем роскошь при тирании. Согласно Демокриту, мужественен не тот, кто сильнее своих врагов, но тот, кто сильнее своих страстей. Главное, что должна делать философия, так это лечить человека от суеверий и различных страхов, главным образом, от страха смерти. Человек должен понять, что нет никаких богов, мистических сил и загробных миров, а есть только атомы, их движение и пустота. Смерти бояться нечего, ибо со смертью атомы души просто выходят из тела и рассеиваются в пространстве, так что ничего за пределами нашей земной жизни нет. Пока человек живет, то атомы его души вместе с дыханием входят и выходят из него. Когда же он умирает, то атомы выходят и уже не возвращаются. Впоследствии эти аргументы чуть ли не дословно повторит Эпикур.

Демокрит постоянно подчеркивал, что смысл жизни – в достижении блага, несводимого к обычным удовольствиям. Главное – это безмятежность, благодушие, невозмутимость, эвтюмия, как называл это состояние сам Демокрит. Достигается она умеренным образом жизни, пониманием того, что не надо без удержу гнаться за тленным, преходящим, земным, за мирскими благами. Не надо желать того, что выше твоих сил, ибо недостижение этого неизбежно ведет к унынию духа. Следует стремиться к познанию вечных истин. Как указывает сам Демокрит, он предпочел бы открытие хотя бы одной причинной связи всем царствам в мире.

Учение Демокрита оказало в дальнейшем огромное влияние на стоиков, эпикурейцев, Лукреция Кара, а в Новое Время продолжателями его идей были Локк, деятели Просвещения, Маркс, Энгельс, Ленин. Достаточно напомнить, что молодой 22 – х летний Маркс начал свои шаги в науке с того, что 15 апреля 1841 года защитил докторскую диссертацию по философии на тему: «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». Атомистическая концепция Демокрита (чисто умозрительно, интуитивно, силой своего могучего интеллекта) гениально предвосхитила многие открытия в физике, в том числе 19 – 20 веков. И следует отдать должное древним атомистам, которые при отсутствии какой – либо экспериментальной и теоретической (в математическом смысле) базы смогли именно чистым умозрением осознать и подняться до идеи атомарности вещества. И хотя в 20 – ом веке физики стали все больше склоняться к концепции континуальной = непрерывной организации материи (а не дискретной = прерывистой) на ее сверхглубинных уровнях и структурах, тем не менее, идея атомарности вещества, многие сотни лет выступавшая в науке путеводной звездой, несомненно, сыграла очень прогрессивную роль в развитии научно – философского познания. И в истории навсегда останется тот факт, что у истоков этой идеи стоял Демокрит[21].

Заслуживает также внимания и оценка демокритовского учения, данная тандемом современных отечественных исследователей философии, энергично указавших на то, что многие тезисы ее (например, допущение пустоты) содержали в себе потенциальные возможности для развития наук, в особенности механики. Понятие пустоты содержит более глубокую мысль, что в отрицательном вообще заключается основание становления, беспокойства и самодвижения. Огромное значение демокритовского атомизма, продолжают эти авторы, состоит в том, что эта философия, «углубляя способные к дальнейшему развитию отдельные материалистические и диалектические моменты своих предшественников, окончательно преодолела гилозоизм прежних мыслителей и вместе с тем логически закончила ту линию, которая боролась со всем мифическим и чудесным, трансцендентальным и религиозным, сверхчувственным и телеологическим. Тем самым вызов идеализму был брошен и положено начало тысячелетнему, продолжающемуся до сегодняшнего дня противоборству материализма и идеализма»[22].

И, заметим, для философии такой агональный момент, такое творческое и интеллектуальное противоборство материалистической и идеалистической парадигм, стратегий философствования имели и положительные аспекты, ибо стимулировали, сподвигали сторонников и той, и другой линии к поиску оригинальных, творческих, неординарных ходов развития своей мысли, к поиску новаторских и нетривиальных тезисов и аргументов, что, безусловно, обогащало философский процесс, озаряло и одаряло его многообразием путей развертывания Логоса.

И хотелось бы завершить анализ научно – философского творчества Демокрита следующей обобщающей оценкой, с которой автор этих строк вполне солидарен: «Концепция атомизма – одна из самых плодотворных и перспективных научно – исследовательских  программ в истории науки. На основе принципа атомизма, рассмотрения тел как суммы бесконечно большого числа малых неделимых атомов Демокрит сформулировал идею математического метода неделимых, позволяющего определять отношения площадей или объемов тел. Демокрит представлял математические тела составленными из бесчисленного множества бесконечно тонких слоев (то есть атомов). Пользуясь этим методом, он открыл формулу объема пирамиды и доказал ее истинность. Метод неделимых, возрожденный в европейской математике XVI – XVII веков, стал одной из вех на пути создания интегрального исчисления. Концепция атомизма сыграла выдающуюся роль в развитии представлений о структуре материи. И сейчас, спустя 2500 лет после ее возникновения, программа атомизма (применяемая уже не к атомам, а к элементарным частицам, из которых они состоят) является одним из краеугольных оснований современной физической картины мира»[23]. Казус Демокрита – это счастливое соединение в одном лице крупного философа = мыслителя и научного теоретика, ученого, физика и математика. Этот пример показывает, сколь плодотворным может быть и для науки, и для философии такое совпадение, взаимопереплетение, взаимодополнение интересов, векторов развития мысли. Демокрит демонстрирует симбиоз, союз глубокой философии и глубокой научной мысли, и те далеко идущие и многообещающие возможности, которые такой симбиоз открывает и инициирует. В этом – непреходящее значение Абдерита для истории как философии, так и науки[24].

И замыкают блестящую плеяду философов – досократиков софисты, на характеристике философского творчества которых мы теперь и остановимся.  Сразу же укажем, что софисты интересны в истории философии тремя, как минимум, моментами: 1) они имели немалые заслуги в логике и риторике – само мышление становится темой философствования, а отсюда вытекает интерес и к проблеме языка, ведь выводы нашей мысли мы закрепляем в речи; 2) они первые увидели различие законов природы  (фюсис) и законов общества (номос); 3) они были первые профессиональные учителя Древней Греции. Доминантные темы софистики – этика, политика, риторика, искусство, язык, религия, педагогика и воспитание, то есть все, что ныне зовется культурой.  Можно сказать, что софисты – это греческие гуманисты и просветители. Они провозгласили принцип того, что добродетель не дается от рождения и не зависит от благородства крови, но основывается, прежде всего, на знании. Поэтому исследование истины для них было равнозначно ее распространению. Софисты провозгласили свободу духа в противовес традиции, нормам и кодификациям, продемонстрировав тем самым неограниченную веру в разум. Именно по этой причине они и заслужили именование греческих просветителей.

Долгое время на софистов (эта традиция идет еще от Сократа) смотрели как на безнравственных и беспринципных демагогов, которые за деньги брались доказать все, что угодно, независимо от истинности или ложности того положения, которое им надлежало обосновать (многие из них действительно были платными учителями мудрости и, возможно, допускали какие – то злоупотребления на этой почве и, возможно, какое – то зерно истины в этом есть, и некоторые софисты, вероятно, давали повод к этой критике). Их знания характеризовались как поверхностные, морально и теоретически несостоятельные. Софистику очень долго оценивали как однозначный упадок, регресс древнегреческой мысли. Само слово «софист» стало нарицательным обозначением беспринципного демагога и политикана, для которого важна не истина, но достижение поставленной цели любой ценой. Софистика расценивалась как недобросовестные словесные ухищрения, словесная казуистика, эквилибристика, доказывание всего, чего угодно, по принципу «чего изволите».  (Само слово «софизм» означало некое умозаключение, силлогизм, построенный по формально правильным законам логики, формально отвечающий этим законам,  но в реальности исходящий из заведомо, принципиально ложных и извращенных посылок и оснований. И вот с помощью таких формально – логически безупречных умозаключений софисты брались доказать все, что угодно, что было нужно спорщику.)  Однако благодаря исследованиям последних десятилетий эта однозначно негативная оценка была несколько подкорректирована. Сегодня уже признается (и об этом выше уже было сказано), что софисты поставили ряд важных вопросов и проблем и попытались предложить пути их решения. Без софистов не было бы, вероятно, Сократа, который во многом оттачивал свое философское мастерство, философское умение, свой философский метод именно в полемике с софистами, а, возможно, и Платона, который, как всем известно, был ближайшим и любимейшим учеником Сократа, очень многое воспринявшим от своего учителя. Так что софистика – это не что – то упадочное, но это – закономерный этап в развитии древнегреческой мысли[25]. Это, кстати, подчеркивает и обосновывает и такой, например, видный исследователь как С. П. Лебедев. Обращусь на время к его оценкам, ибо они представляются мне весьма интересными и содержательными. Так вот он указывает, что софистика – явление и впрямь сложное и неоднозначное. Ее местоположение в культуре обусловило в ней наличие едва ли не взаимоисключающих черт. С одной стороны, она, играя роль разрушителя входящих в состояние кризиса старых устоев, была обречена стать неприятной, дерзкой, вызывающей и циничной. С другой же стороны, ее существование отвечало потребностям времени, и сама логика развития народной жизни посредством идей и действий софистов прокладывала себе путь к будущим состояниям, которые должны были возникнуть. Поэтому, несмотря на некоторую циничность, софисты несли элементы нового, впоследствии востребованного мировоззрения.

С. П. Лебедев видит новаторство и значение софистов в четырех ключевых моментах. Максимально кратко и телеграфно сжато изложу их здесь. Первое – софисты теоретически разрушили незыблемость родовой жизни и привлекли внимание к судьбе отдельного человека, «этого, единичного». Через мысль софистов вызревающая человеческая индивидуальность пришла к собственному самосознанию и встала на свою защиту.  Второе – впервые в истории философии софисты остро поставили проблему достоверности знаний. Знание еще должно доказать свое право так называться, оно должно не просто быть у человека, оно должно его убедить в правоте собственного содержания. Вероятнее всего, по Лебедеву, начиная именно с софистов можно говорить о рефлексивном характере философии. (Ну от себя здесь заметим, что эта точка зрения – дискуссионная и небесспорная, но не будем здесь и сейчас в это углубляться). Третье – они обнаружили, что изучаемая реальность оказывается составленной из двух взаимоисключающих сфер – природного и искусственного. Так неприродное, искусственное в человеке – это его мышление, речь, это продукты его деятельности – законы общества, мораль, право, религия и так далее. Фактически в противоположности природного и искусственного софисты впервые противопоставили природное и духовное. Они разделили единую прежде сферу природного и вычленили из нее человеческую деятельность, связанную со словом, как что – то противоположное природе. Связанная со словом деятельность мышления выделилась из нерасчлененного единства с природным, обособилась и приобрела самостоятельность по отношению к оному под именем «искусство». Наконец, четвертое – софисты привлекли небывалое внимание к слову и речи, причем исследовали они их не сами по себе, а именно в связи с практической деятельностью человека. Они обнаружили колоссальные возможности слова и ума, показав их творцами, демиургами искусственных вещей и человеческих поступков. Они развернули философию от природы к человеческому слову, речи и построенной на них деятельности. После софистов философы должны были волей – неволей уделять большее внимание специфически человеческим, то есть словесно – разумным, формам деятельности человека. А отсюда, согласно Лебедеву, от слова, открывалась прямая дорога к учению об идеях. По сути софисты предвосхитили, предопределили направление развития философской мысли прямо к платонизму[26].

Также справедливо замечание отечественных исследователей, нашедших, что «положительная сторона софистики заключается в том, что по сравнению с другими, до нее существовавшими, философскими школами она отличалась подчеркнутой апелляцией к народу и демократии. Она продвинула мышление вперед, выработав элементы субъективной диалектики, и перед будущей философией поставила вопрос о необходимости исследования субъективных характеристик мышления. И, наконец, софистика в определенном смысле содействовала созданию аристотелевской логики»[27]. Но тот же тандем авторов далее указал, опять же справедливо, на ограниченности софистики, в которой диалектика «нашла свое релятивистское и односторонне – субъективистское применение. Таким образом понятой диалектикой софисты практически отрицали возможность разграничения истины и лжи, стирали грани между ними и оправдывали их взаимное замещение друг другом. Тем самым в истории человеческого мышления создается критическая ситуация, выход из которой попытался указать великий Сократ»[28].

Теперь же после этой подробной предварительной и общей, но, на наш взгляд, необходимой характеристики, присмотримся чуть подробнее к конкретным представителям этого течения. Видным софистом был Протагор (около 490(480) и до 420(410) годов до новой эры). Он – материалист и признает существование только материального начала в мире. Он также, вслед за Гераклитом, признает и всеобщую изменчивость вещей и бытия в целом. Изменчивость, текучесть – это главное свойство материального мира. Изменяется и находится в процессе становления абсолютно все – и объект познания, и его субъект, то есть сам человек. Меняется и восприятие вещей человеком. Вещи могут порождать противоположные ощущения. Любая вещь в процессе своего изменения может соединять в себе самые противоположные свойства – и те, которыми она обладала, и те, которыми она еще будет обладать. Исходя из этого, Протагор доказывает, что все истинно. Он говорит, что это вытекает из того, что поскольку вещи изменяются, переходят в свою противоположность и хранят эти противоположности в себе (например,  вещь была белой, а впоследствии стала темной – снег в январе и снег в марте – но в некий определенный момент времени она была и белой, и темной одновременно, а поскольку темная вещь может стать белой, то эту белизну она уже в себе хранит, поэтому каждая вещь имеет в себе противоположности), то из этого следует, что об одной и той же вещи можно высказать диаметрально противоположные суждения – и оба суждения будут истинными. Поэтому, заключает Протагор, истины как таковой , объективной истины не существует. Однако, человек всегда в своей жизни что – то выбирает, а чего – то избегает, то есть все же пользуется неким критерием истинности и ложности. Если мы одно делаем, а другое не делаем, то это означает, что мы, следовательно, считаем, что одно истинно, а другое – нет. На это Протагор замечает, что поскольку все существует относительно чего – то, то мерой каждого поступка является тоже конкретный человек. Значит, каждый человек является мерой истины. Для всякого человека его мнение истинно. Критерий истины, стало быть, – сам человек. Отсюда и вытекает знаменитый протагоровский тезис: «Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют». Значит, получается, что кому как кажется, так оно и есть. Если, предположим, дальтонику вещь кажется красной, то она красная и есть. Мерой является человек. Не цвет этой вещи, а человек. Абсолютной, объективной, независимой от человека истины не существует. То, что одному кажется благом, для другого – зло. То, что одному может представляться истинным, для другого – ложно. Все в этом мире очень зыбко, ни о чем нельзя судить с однозначной достоверностью. Это есть ярко выраженный гносеологический релятивизм[29]. Впоследствии этот тезис чуть ли не дословно повторят скептики, а в 20 веке очень похожую платформу будут проповедовать постмодернисты, утверждая, что реальность очень зыбка, текуча, изменчива, неустойчива и неопределенна, что разум не имеет права судить и оценивать, что никакой единой для всех истины нет, единая истина – это фикция, истина у каждого своя, сколько людей – столько и истин, истина создается каждый раз заново в процессе речевых и грамматических актов, в процессе говорения и написания.  Но вернемся к Протагору. Он заявляет: истинно то, что выгодно человеку. Критерий истины – это выгода, полезность, польза, которой и надо руководствоваться на практике. Известно высказывание Протагора о богах: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, и каковы они по виду, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос слишком темен, и людская жизнь слишком коротка».

Известна история с учеником Протагора неким Эватлом, с которым учитель заключил договор о том, что ученик заплатит ему гонорар после того, как выиграет свой первый судебный процесс (способам риторики, аргументации, доказательств и опровержений Эватл у Протагора как раз и обучался). Однако ученик не спешил идти работать в суд. Тогда Протагор решил подать на него в суд и сказал, что суд заставит его выплатить деньги в любом случае. Ведь если судебный процесс выиграет ученик, то он обязан будет заплатить деньги по условиям договора с Протагором, а если выиграет Протагор, то ученик будет должен отдать деньги по решению суда. На что Эватл, который, видимо, был способным учеником, ответствовал: «Если ты подашь в суд, и я выиграю, то, значит, я не должен платить тебе деньги по решению суда. А если ты выиграешь, то, значит, по условиям нашего с тобой договора я не должен платить тебе». Итак, мы видим, что этот софизм, переросший в парадокс (Протагор получит деньги в том случае, если он их не получит), вполне выпукло иллюстрирует тактику софистов при доказывании тех или иных вещей к своей выгоде, и к ущербу для оппонента. Эти парадоксы ничуть не менее поучительны, чем, предположим, парадоксы Зенона. Но при всем этом следует отметить одну очень важную черту в философии Протагора: гуманизм, уважение к мнению и личности другого человека, пусть даже своего оппонента.

Видным софистом был также Горгий (около 483 – 380 годов до новой эры).

Он исходил из того тезиса, что ничего не существует, а если что – то и существует, то оно непостижимо, а если оно непостижимо, то, значит, не высказываемо, невыразимо и необъяснимо. Здесь пресекается всякая попытка отыскать объективное бытие и что- либо возвестить о нем. Основа здесь – логика Парменида, но с одной существенной поправкой: отнюдь не одно и то же – предмет и мысль о нем. Мыслимое не существует, а сущее не мыслится. Отсюда вывод: все ложно, но с таким же успехом можно сказать и то, что все истинно. Сколько людей – столько и мнений, а, значит, все на свете и истинно, и ложно одновременно.

Горгий был выдающимся деятелем в области риторики. Он, например, утверждал, что поскольку нет никакой абсолютной истины, и все ложно, то слово завоевывает свою автономию, почти безграничную, коль скоро оно не связано с бытием. В своей онтологической независимости слово всеядно, открыто и готово ко всему. Важнейшее теоретическое открытие Горгия как раз и состоит в обнаружении слова как особого и независимого носителя убеждения, верования и внушения, невзирая на его истинность или ложность. Риторика – это искусство убеждения, то есть того, что использует возможности слова. Это искусство в Греции 5 столетия до новой эры было подлинным штурвалом в руках государственного деятеля. Политика поэтому еще называли  ритором, способным убеждать судей в трибуналах, советников в Совете, членов народного собрания, своих граждан в любом сообществе. Значимость риторики очевидна (особенно в условиях демократии), как ясен и поучителен для нас и небывалый успех Горгия. Горгий был первым мыслителем, который искал теоретический смысл того, что мы сейчас именуем эстетической ценностью слова и сущностью поэзии. Он стоял у истоков теории катарсиса (то есть морального и нравственного очищения людей через свою сопричастность и сопереживание к коллизиям, в которые попадают герои различных художественных произведений). Он говорил, что тот, кто слушает поэтические произведения, тот попадает в плен, дрожа от страха, сострадая, льет слезы, трепещет от горя, его душа страдает от действия слов, счастья и несчастья других делаются его собственными. Горгий рассуждает о сути поэтического обмана, говоря, что обманывающий = поэт поступает лучше того, кто не обманывает , а обманутый = читатель мудрее того, кто не обманут. Поэт наделен творческим даром поэтических видений, а читатель способен принять этот обман и видение, творение, преображаясь под воздействием оного.

И Платон, и Аристотель не пройдут мимо этих рассуждений Горгия: первый, чтобы отвергнуть ценность искусства, второй – чтобы открыть и развить потенцию катарсиса, очищающего через приобщение к поэтическим творениям.

Горгий высказал мысль, что законы и мнения – это всего лишь условности. Надо руководствоваться собственной выгодой – это естественное желание человека. Кстати, следует отметить, что еще 2,5 тысячи лет тому назад, задолго до Маркса, Энгельса и Ленина софисты ясно видели и высказывали тезис о том, что право – это возведенная в закон воля господствующего класса, а этот тезис, как известно, будет одним из ключевых постулатов марксистской доктрины.  (Так, Фрасимах прямо заявляет, что право (позитивное, общественное право – номос = закон) – это инструмент могущественных, угнетающих более слабых ). Горгий был одним из первых представителей так называемой этики ситуаций. Обязанности людей зависят от момента,  эпохи, социальной характеристики; один и тот же поступок может быть и хорош, и плох, в зависимости от того, к чему он относится. Софисты также проповедовали евгемеризм (выше уже упоминалось об Евгемере), то есть теорию о том, что боги – это всего лишь выдающиеся и некогда жившие великие личности, за их великие деяния и заслуги обожествленные людьми.

Итак, мы завершили рассмотрение философских исканий раннегреческих мыслителей досократовской эпохи или эпохи так называемой ранней классики, имея в виду и теоретический, и образовательно-педагогический аспект, чему посвятили две публикации.  Перед нами прошла галерея самых разных мыслителей со своими особенностями в понимании и объяснении самых разнообразных проблем –  Фалес, Анаксимен, Ксенофан, Зенон, Эмпедокл, Анаксагор, Демокрит, софисты – об Анаксимандре, Пармениде, Гераклите, Пифагоре мы рассуждали специально в более ранних статьях. Но всех их объединяет то, что ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫЕ = пионеры в истории развития человеческой мысли. Все они шли непроторенным путем, им не на кого было опереться, единственным авторитетом для них был их разум, и тем удивительнее те выводы и открытия, к которым они пришли. Без этих выводов и открытий не было бы и дальнейших завоеваний человеческой мысли. Они поставили и попытались решить проблему субстанции (конечно, они не решили ее, но давно уже было замечено, что величие философов определяется не только тем, какие проблемы и вопросы они успешно решают, но и тем, какие проблемы и вопросы они ставят, создавая, так сказать, задел для будущих поколений). Они с упоением исследовали Космос, пытаясь понять его строение и закономерности. Они хотели понять феномен движения.  Они поставили проблему истины, и выдвинули такое понятие как «алетейа» – истина как несокровенное, несокрытое. Они исследовали соотношение истины и бытия. Для них была характерна вера в доступность истины для человека (за некоторыми исключениями – о них подробно говорилось), ее непотаенность, несокрытость, что следует уже из самой этимологии слова – а – Летейа, то есть то, что вне Леты = реки забвения, неподвластно забвению, не смываемо водами Леты, проступает в вечности.  Они обогатили человеческую мысль пониманием того, что есть два пласта бытия: одно – видимое, физическое бытие, лежащее на поверхности, а другое – невидимое и неощущаемое чувствами, улавливаемое лишь интеллектом, метафизическое – и нужно приложить немалые умственные и теоретические усилия, для того, чтобы познать его. Эти рассуждения очень сильно повлияют на Платона, на его теорию идей, а через нее и на всю дальнейшую мировую философию. Но в целом их мысль (опять же за некоторыми исключениями – софисты) вращалась вокруг Космоса, природных явлений, материального основания мира, но недостаточно внимания при этом уделялось отдельному человеку, процессам его внутреннего мира, его духовным и душевным характеристикам. Макрокосмос  = Вселенная = Бытие = Универсум был в центре внимания, а микрокосмос = человек как – то по большей части ускользал от серьезного анализа и изучения. И вот явился человек, который покончил с этой ситуацией и совершил радикальный переворот в греческой и мировой философии. Имя этого человека – Сократ. Может быть, когда-нибудь мы поразмыслим и о нем, о его идеях, их непреходящей значимости для современного философского образования (да и не только философского!), о возможных путях и способах их донесения до современных студиозов.

Мы скромно надеемся, что представленные здесь материалы, размышления, комментарии помогут – тем, кому это необходимо – и в изучении, и в преподавании раннегреческой досократовской философии. Помогут сформировать ее целостный, не претендующий нисколько на окончательную истинность и завершенность образ, войти в ее бурный, захватывающий мир. Дабы затем двинуться к последующим философским мирам, возникавшим по мере расширения ЛОГОСА.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

  1. Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – 896 с.
  2. Богомолов А. С. Античная философия / А. С. Богомолов.- М.: Высшая школа, 2006.- 390 с.
  3. Васильева Т. В. Поэтика античной философии. – М.: Академический проект; Трикста, 2008. – 735 с.
  4. Виндельбанд В. История древней философии / В. Виндельбанд.- Киев.: Тандем, 1995.- 368 с.
  5. Гегель Г. Лекции по истории философии. Книга 1. – СПб.: Наука, 1993. – 349 с.
  6. Джохадзе Д. В., Джохадзе Н. И. История диалектики: Эпоха античности / Д. В. Джохадзе, Н. И. Джохадзе. – М.: КомКнига, 2010. – 328 с.
  7. Дугин А. Г. Ноомахия: войны ума. Три Логоса: Аполлон, Дионис, Кибела / А. Г. Дугин. – М.: Академический Проект, 2014. – 447 с.
  8. Дугин А. Г. Ноомахия: войны ума. Эллинский Логос. Долина истины / А. Г. Дугин. – М.: Академический Проект, 2016. – 549 с.
  9. Лебедев С. П. Идеализм: история и логика генезиса. – СПб.: Изд – во СПб ун – та, изд – во РХГА, 2008. – 829 с.
  10. Найдыш В. М. Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ / В. М. Найдыш. – М.: Альфа-М, 2012. – 576 с.
  11. Семушкин А. В. Избранные сочинения. Т. 1. – М.: РУДН, 2009. – 638 с.
  12. Хлебников Г. В. Античная философская теология / Г. В. Хлебников. – М.: ЛЕНАНД, 2014. – 312 с.

 

 

[1] Вопрос о том, против кого же были направлены  апории Зенона, не имеет единственного ответа. Так, в философской литературе высказывалась и обосновывалась точка зрения о том, что аргументы Зенона были направлены против сторонников пифагорейского «математического атомизма», конструировавших физические тела из геометрических точек и принимавших атомарную структуру времени. Впервые эту точку зрения высказалТаннери (1885), а одна из последних влиятельных монографий, отстаивавших данную теорию, вышла в 1948 году (Равен). В настоящее время этот взгляд не имеет сторонников. В античной традиции считалось достаточным объяснением восходящее к Платону предположение о том, что Зенон защищал учение Парменида, и его оппонентами были все, кто не принимал элейскую онтологию и придерживался здравого смысла, доверяя чувствам.   Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 390.  В общем, вопрос по-прежнему дискутируется. Кстати, в этом же самом справочном издании читатель может найти и подробный разбор, анализ зеноновских апорий. Там же. С. 387 – 390.

 

[2] А. В. Семушкин в своем очень интересном и глубоком, оригинальном эссе об Эмпедокле видит его заслугу в поисках новых путей философского служения, в попытке утвердить философское слово в качестве полноправной Музы рядом с девятью прочими, сделать из него способ творчески – деятельного, нравственно – художественно – мировоззренческого преображения универсума. У Эмпедокла – особое гуманизированное бытие, мыслящее, чувствующее, выразительное и говорящее бытие.  Философское новаторство Эмпедокла заключается в том, что он всеми фибрами своей души и своей мысли хотел сделать философию общедоступным способом непосредственно – жизненного переживания человеком своей космической и личной судьбы, своего вселенского и бытового назначения. Ф. Ницше изрек о нем, что «нет суждений более ценных для всех будущих эпох, как те, которые высказаны были Эмпедоклом». У него и онтология, и физика, и космология наполняются человеческим содержанием.  Это особо выделяет его из всех досократиков.  Семушкин А. В. Избранные сочинения. Т. 1. – М.: РУДН, 2009. – С. 282 – 283. Этот же автор указывает, что в космосе Эмпедокл ищет обнадеживающих, спасительных гарантий как для существования самого космоса, так и для существования человека. Космос для этого мыслителя – не только предмет естественно – научного знания, но и религиозно – нравственная ценность, ибо человек родственно укоренен в нем и связан с ним единством происхождения. Отыскать для космоса неизменные и надежные константы – значит не только оправдать его судьбу; это еще значит и человеку дать надежду и перспективу. Космогония для него – моральная задача, а не астрономическая и физическая. Идею физического развития мира он ставит в связь с идеей совершенствования и развития человека; космогонию и естествознание он объединяет с антропологией = этикой. В этом – своеобразие, специфичность Эмпедокловой физики.  Главный объект его философии (что делает его специфичным мыслителем среди досократиков) – не космос сам по себе, а человеческая укорененность в нем, судьба души в мировом процессе. Его философия пронизана личностной оригинальностью, энергичным духом творческого философско – художнического дерзания. Еще и еще раз важно: Бытие Эмпедокла не просто объективная данность, противостоящая субъекту познания, оно хранит тайну самого человека, болеет его болями и радуется его радостями. Физическая реальность имеет у него нравственные характеристики. Там же. С. 338, 343, 447.  Вообще, заметим, что эссе А. В. Семушкина об Эмпедокле – одна из очень немногих попыток в нашей отечественной литературе дать реконструкцию взглядов и философских исканий этого необычного мыслителя, который не слишком – то избалован вниманием со стороны исследователей. И попытка эта, на наш взгляд, очень талантливая, оригинальная, глубокая и интересная. Поэтому мы и приводим его оценки и суждения здесь в качестве информации к размышлению для вдумчивого читателя.

[3] Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 802.

 

[4] Гегель Г. Лекции по истории философии. Книга 1. – СПб.: Наука, 1993. – С. 313-314.

[5] Виндельбанд В. История древней философии. – Киев: Тандем, 1995. – С. 74.

[6] Джохадзе Д. В., Джохадзе Н. И. История диалектики: Эпоха античности. – М.: КомКнига, 2010. – С. 41.

[7] Современный автор по этому поводу заметил: «При всей примитивности этой картины нельзя не отметить в ней рациональных представлений. Прежде всего тех, в которых гениально предвосхищалась идея естественного отбора. И у Эмпедокла, и у Дарвина решающая роль принадлежит случаю и отрицается телеологизм – принцип целесообразной направленности органического развития. У Эмпедокла наметилось понимание и фактора времени, и фактора среды как предпосылок идеи эволюции».  Найдыш В. М. Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ. – М.: Альфа – М, 2012. – С. 374.

[8] Правда, по этому поводу бытует и та точка зрения, что Эмпедокл, восхваляя и превознося себя, одеваясь как царь, принимая славословия толпы (так по одной из версий, он был признан богом и его статуи почитались как в Акраганте, так и позднее в Риме), отдает должное вовсе не своей субъективной, индивидуальной природе, продолжающей находиться в цепочке перерождений, но самой природе вечной души, то есть человеку как таковому, всеобщему, субстанциональному в нем, тому, кем ему должно стать.  Об этом – Дугин А. Г. Ноомахия: войны ума. Эллинский Логос. Долина истины. – М.: Академический проект, 2016. – С. 336.

 

[9] Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 803.

[10] Лебедев С. П. Идеализм: история и логика генезиса. – СПб.: Изд – во СПб. Ун – та, изд – во РХГА, 2008. – С. 258.

[11] Там же. С. 260.

[12] Содержательный обзор натурфилософских взглядов Анаксагора дал в своей монографии В. М. Найдыш. Мы здесь следовали за его выводами, оценками и рассуждениями.   Найдыш В. М. Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ. – М.: Альфа – М, 2012. – С. 408, 410 – 411.

[13] Гегель Г. Лекции по истории философии. Книга 1. – СПб.: Наука, 1993. – С. 319-320.

 

[14] Хлебников Г. В. Античная философская теология. – М.: ЛЕНАНД, 2013. – С. 61.

[15] Там же. С. 180. Ну что ж, и такая интерпретация всей античной философской мысли, наверное, имеет право быть – но весь вопрос только в том, насколько она корректна и релевантна?! Осмелимся токмо предположить, что само название книги этого автора – «Античная философская теология» – подчиняет его одному главному соблазну, одной главной цели – а именно показать, что вся античная философская мысль есть …. теология, причем концепт Бога здесь часто наделяется коннотациями, весьма далекими от античных его пониманий. Впрочем, проницательный Гегель давно предупреждал, что «велик соблазн перечеканить древних философов в нашу форму рефлексии». В данном случае – это относится к конструкту Бога.

[16] Тот же С. П. Лебедев указывает, что эта анаксагоровская идея  «содержала огромный потенциал, который разовьется последующими мыслителями. Идея умозрительной действующей причины оказалась очень плодотворной и перспективной, и ее дальнейшая разработка и совершенствование привели вначале к созданию учения о понятии как форме деятельности ума (Сократ), а затем и к появлению учения об идеях (Платон и Аристотель), взявших на себя функции целого (по отношению к частям) и источника целесообразности для ума. Только здесь ум обретет соответствующий своей природе предмет и начнет действительно «работать» в системе понятий».   Лебедев С. П. Идеализм: история и логика генезиса. – СПб.: Изд – во СПб Ун – та, изд – во РХГА, 2008. – С. 264.  Понятно теперь еще более становится восклицание Стагирита, что Анаксагор явился как бы первый трезвый среди пьяных.

[17] Влияние Анксагора на последующую мысль было весьма обширно и значимо. Его учение (точнее даже обсуждение, критика его) положило начало полемике между детерминизмом и телеологией в античной философии, оно повлияло на формирование атомизма, однако, по мнению Аристотеля, анаксагорово учение уступает демокритовскому как менее продуманное и тонкое. Учение об Уме оказалось предметом особого интереса как раз благодаря своей близости основной линии развития греческой космологии и философской теологии, ключевыми решениями которой стали Демиург Платона и Перводвигатель Аристотеля. Интерес к Анаксагору заметно оживлялся в постклассический эллинистический период. Более, нежели чем всех других философов, ценил Анаксагора Эпикур. Основы учения Анаксагора о смеси всех вещей были восприняты и углублены стоиками.   Об этом –   Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 113 – 114.

 

[18] Излагая его философию, явно не симпатизирующий  ему (правда, пытающийся быть при этом по возможности объективным – хоть это и не всегда ему удается) А. Г. Дугин указывает, что базовыми для него были два понятия – минимально неделимая частица = атом и Великая Пустота. Это и есть опора бытия, лежащая в основе всех явлений, которые формируются на основании игры атомов, движущихся в хаотическом беспорядке по законам изономии: в любом возможном направлении и в любом сочетании. Слепое беснование распыленных частиц складывается в вихри, которые образуют организационные ансамбли, но сам порядок – включая эйдосы, тела, фигуры, процессы – формируется по алеаторным законам случайных сочетаний. В мире нет ни гармонии, ни логики – все суета сует. Осознав ничтожность случайного мира, Демокрит смеялся над людьми, относящимися к бытию торжественно и всерьез = «смеющийся философ». Ну и далее уже А. Г. Дугин дает читателям почувствовать всю степень своего негативного отношения к Демокриту, повествуя о том, что, дескать, он был умалишенным, тунеядцем, просаживавшим родительское наследство, нигде не работал, бесцельно проводя время, которое у него было де сплошь свободным (А кто из древнегреческих философов работал в привычном нам смысле этого слова???!!! Можно подумать, что Платон с Аристотелем изнуряли себя тяжким трудом с утра до ночи где – нибудь в эргастериях, или что Пифагор с Гераклитом вкалывали в каменоломнях???!!!), проводил время на кладбищах и городских помойках, где питался некоей черной энергией (!), помогавшей ему создавать такую мрачную, отнимавшую всякую надежду философию, философию «Черного Логоса». (Противоположность здесь, видимо, Платон, олицетворявший философию «Светлого, Солнечного Логоса»). Он не верил ни в вечность, ни в душу, ни в бессмертие, а только в случай и Великую Пустоту мертвой и отчужденной Вселенной. Эти и им подобные утверждения и оценки оставим без комментариев уже на совести А. Г. Дугина.  Обо всем этом – Дугин А. Г. Ноомахия: войны ума. Три Логоса: Аполлон, Дионис, Кибела. – М.: Академический Проект, 2014. – С. 54.  ЗДЕСЬ ТОЛЬКО ЕЩЕ ЗАМЕТИМ, ЧТО ФИЛОСОФИЯ И НЕ ОБЯЗАНА ДАРИТЬ НАДЕЖДУ, БЫТЬ РАДОСТНОЙ И СВЕТОНОСНОЙ, ОПТИМИСТИЧНОЙ. НЕТ!  ОНА ДОЛЖНА ОЗАДАЧИВАТЬ, ОПЕЧАЛИВАТЬ, РАЗРУШАТЬ БАРСКОЕ СПОКОЙСТВИЕ И СЫТОСТЬ ДУХА, ЕГО МЕРТВОЕ И НИЧЕМ НЕЗАМУТНЕННОЕ БЕЗЖИЗНЕННОЕ ТОЖДЕСТВО, ПУСТОЕ РАВЕНСТВО САМОМУ СЕБЕ. _ В ЭТОМ ЕЕ КЛЮЧЕВОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. 

[19] В связи со всем этим вспоминается мне еще один случай, уже из позднейших времен, но тоже весьма поучительный. В самый разгар Великой французской революции конца 18 века между императрицей Екатериной II и ее сыном – будущим царем Павлом I, который, правда, недолго задержится на престоле российском, – произошел один весьма знаменательный разговор. Сын призывал мать более решительно действовать против революционной заразы, призывал организовать интервенцию, послать немедля в мятежную Францию корабли с пушками, дабы задушить на корню революционную якобинскую идеологию. Мать выслушала, с сожалением глянула на сына, которого считала откровенно неспособным царствовать (был даже проект передать трон внуку Александру, но так и неосуществленный). Затем умудренная государственным опытом императрица воскликнула : «Да пойми же ты, наконец, о несчастный глупец, кровожадный дурак, тупое, невежественное животное, что пушки не могут воевать с идеями! С такими настроениями и мыслями, как у тебя, недолго же ты будешь царствовать!» Весьма примечательное (а что касается своего сына, то еще и пророческое!) признание из уст могущественнейшего монарха своего времени.

[20] Абдерит создал атомизм именно как универсальное философское учение, включающее физику и космологию, эпистемологию и этику; учение, возникшее как синтез проблематики трех древнейших философских школ Греции: милетской (натурфилософия), элейской (онтология) и пифагорейской (универсальный квантитативизм).      Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 308.

 

 

[21] Оценивая в целом философские искания Демокрита, А. С. Богомолов писал, что «древнегреческий атомизм выступает перед нами не только оригинальным творением греческого духа, но и итогом длительного развития именно греческой философской традиции, синтезом целого ряда ее тенденций и идейных установок. В нем находим мы разрешение многих ранее поставленных проблем…. Проблемы бытия и небытия (пустоты), существования и возникновения, множества и числа, делимости и качества… так или иначе нашли отражение в системе атомизма. Этот синтетический его характер представляет – к сожалению, постоянно игнорировавшееся историками философии – основание для того, чтобы увидеть в атомизме Демокрита первую систему классической греческой философии». Богомолов А. С. Античная философия. – М.: Высшая школа, 2006. – С. 163. Не будем сейчас углубляться в дискуссии о том, какова мера системности атомизма, насколько вообще применимо понятие системы к любому античному мыслителю или направлению (оно навевает реминисценции из Нового времени), но в целом сказанное здесь Богомоловым , на наш взгляд, отражает существо атомизма.

[22] Джохадзе Д. В., Джохадзе Н. И. История диалектики: Эпоха античности. – М.: КомКнига, 2010. – С. 57.

 

[23] Найдыш В. М. Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ. – М.: Альфа – М, 2012. – С. 444.

[24] А вот, например, говоря о значении и влиянии Демокрита, авторы авторитетного словаря по античной мысли указывают, что Абдерит был, как считается, учителем Протагора, а, стало быть, повлиял, хотя бы косвенно, на формирование релятивистских воззрений и концепций софистов. Также он считается одним из источников формирования скептической традиции. Конечно же, он повлиял на Эпикура. Ну и как авторитетный оппонент он незримо присутствует на страницах платоновских произведений, хотя сам Платон ни разу (!) не упомянул его по имени. Молчание Платона объяснимо, вполне вероятно, тем, что он не желал лишний раз вообще привлекать внимание к влиятельной, авторитетной и популярной философской теории, построенной на принципах, прямо противоположных его собственной концепции (в том числе, что касаемо возникновения космоса, природы, души, религии, государства). В определенной степени ответом Платона Демокриту можно считать в целом его диалог «Тимей», в котором, помимо прочего, представлено альтернативное демокритовскому учение о материи и ее элементарных частицах (в этом смысле физика Платона типологически может быть отнесена к атомистическим учениям, но только изложенным с общих позиций идеализма).  Об этом –  Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 315 – 316.  И здесь позволю себе уже собственно от себя еще кое-что заметить: как-то автор этих строк присутствовал на одном неформальном философском споре = диспуте, состоявшемся сразу после защиты его = автора кандидатской диссертации, и принял в этом споре некоторое участие. Так вот там прозвучала мысль, запавшая пишущему эти строки в душу. И мысль вот какая: а что если допустить, что Платон некогда сам мог быть в пору своего философского становления материалистом и адептом Демокрита, и что свои идеи (термин то ведь демокритовский, обозначавший первоначально вполне вещественные, зримые атомы) он тогда трактовал именно как материальные = вещественные структуры?! И что были они, по сути, теми же демокритовскими атомами?! А потом он пережил некий переворот в мировоззрении, мировидении, некий духовный, душевный, интеллектуальный, экзистенциальный кризис (он мог быть подготовлен и смертью Сократа, и учением того же Парменида, и другими факторами, о которых можно только гадать), знаменовавший переход на рельсы идеализма. И придал своим прежде материальным идеям спиритуалистическое, объективно-идеалистическое содержание, так сказать, дематериализовал их?! Недаром ведь и у идеалиста Платона идеи сохранили некий особо понятый материальный аспект, хотя материальный в особом, платоновском смысле. Да и в своей идеалистической концепции он, тем не менее, продолжает уделять огромное внимание разработке категории материи. Можно допустить, что к идеализму он прошел непростой путь, эволюционируя к нему от материализма, отсюда идеализм у него – объективно-дуалистического типа, где сохраняет свое подчиненное значение и вечная, никем непорожденная материя, но, разумеется, при первенстве идеального начала.То есть когда-то Платон и Демокрит могли быть единомышленниками, отстаивали материалистический подход (и идеи, и атомы материальны), а потом разошлись, став философскими антагонистами. Не отсюда ли и корень такого неприятия и откровенной нелюбви Платона к Демокриту, вытекавшей именно из того, что когда-то разрабатывали они одно учение, и Платон был материалистом. А потом – вот это желание скорее отрешиться от своего ошибочного в идейно-философском плане прошлого, разорвать с ним и отмежеваться от Демокрита, который самим своим учением и существованием был Платону живым укором, напоминал Платону об этом «материалистическом» прошлом, его грехах. Автору этих строк запомнились эти рассуждения. И он тоже принял в них некоторое участие. Экстравагантно, необычно, не укладывается в привычные рамки?! Да, возможно. Но почему бы и не допустить, что нет более ярого врага материализма, чем сам вчерашний материалист, разочаровавшийся, разуверившийся в нем, познавший его ограниченности, открывший новые измерения бытия?! И вот теперь на фигуру Демокрита Платон перенес все свое неприятие некогда разделявшегося и разрабатывавшегося им же самим учения (не отсюда ли и близость терминологий – идеи = атомы?! Вполне материальные идеи уже позже могли обрести свое интеллигибельное толкование в рамках парадигмы идеализма). В истории мысли так бывает, когда адепты некоторых идей затем по тем или иным причинам становятся их критиками, и не просто критиками, но и основателями прямо противоположных учений. Впрочем, все сказанное здесь ровно ни на что не претендует, а есть просто некая информация к размышлению. 

 

 

[25] Авторы фундаментального академического справочного издания указывают, что педагогическая и просветительская деятельность софистов как интеллектуалов-эрудитов стала возможна благодаря уникальной широте нового образовательного идеала, утвердившегося в это время среди верхушки общества. Софисты обещали научить умению «хорошо говорить», что подразумевало ораторское мастерство и связанную с ним эрудицию в области истории, государственного устройства и права, а также научить «добродетели», предполагавшей этические и практические качества совершенного гражданина и политика, но, вместе с тем, широкий круг знаний, выходящих далеко за рамки необходимого для политической деятельности (в том числе, философию и математику). Кроме того, софистов объединяет и новая ориентация теоретических интересов. Если досократики концентрировались на постижении природы в самом широком смысле, от космологических первопринципов до физиологии живых существ, то для софистов центральное значение приобретает этика и политическая теория, а в области эпистемологии, с утратой интереса к физико-онтологической проблематике, основное внимание уделяется конфликтующим представлениям, опирающимся на данные чувственного восприятия и обыденного опыта. Физические процессы, лежащие в их основе, представляли для софистов второстепенный интерес или прямо рассматривались ими как непостижимые. Это же авторитетное издание видит значение софистики для истории философской мысли в открытии для критического обсуждения новых тем, которые сегодня относятся к областям эпистемологии, философии языка, этики, социологии и политической теории: достоверность чувственных представлений и суждений разума, а также их выражение в языке, относительность истины применительно к различным субъектам, обстоятельствам места и времени, этническим особенностям, соотношение универсальных принципов и норм, устанавливаемых людьми в области этики, языка, общественных институтов, критерии выбора в нравственной области (влияние удовольствия на поведение, характер утилитарного расчета в выборе поступков), принципы, на которых основана общественная и культурная жизнь, и мотивы, приведшие к возникновению общества, сущность богов и происхождение религии. Причем софисты обосновали очень важный в идейно-мировоззренческом отношении вывод: цивилизация и общество развиваются поступательно, естественно-историческим путем, и решающая сила в этом процессе – сами люди и объединения людей, их энергия, их творчество, их усилия, их деятельность. Богам не отводится никакой роли в развитии цивилизации. Сверхъестественные причины из исторического процесса устраняются.  В 4 веке до новой эры софистика начинает клониться к своему упадку. Одна из причин этого заключается в том, что усиливаются консервативные идеи в Афинах, прокатилась волна политических репрессий. И в то же время набирает силу и другая тенденция: естественный рост специализации в области риторики, философии, научного знания ведет к исчезновению преподавателя-универсала, типичного для эпохи софистов. Этот типаж уже остается в прошлом. Нарастает враждебность к универсальному образовательному идеалу, характерному для софистов.       Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс – Традиция, 2008. – С. 681 – 693.

[26] Обо всем этом  –  Лебедев С. П. Идеализм: история и логика генезиса. – СПб.: Изд – во СПб. Ун – та, изд – во РХГА, 2008. – С. 317 – 319.

[27] Джохадзе Д. В., Джохадзе Н. И. История диалектики: Эпоха античности. – М.: КомКнига, 2010. – С. 65.

 

 

[28] Там же.

[29] Однако заметим, что есть и другие трактовки данного тезиса. Так, Т. В. Васильева обращает внимание, что у слова АЛЕТЕЙА есть еще одна сфера применения, кроме природной, это СУД, демократическое полисное судопроизводство. И здесь это уже не откровение, но откровенность. Ложь в суде преследовалась по закону во все времена. Когда в суде говорят о вещах «как они суть» – это ПРАВДА, ИСТИНА, АЛЕТЕЙА. Но можно ли, вопрошает Васильева, требовать на суде от рядового гражданина сверхчеловеческого божественного откровения?! Разумеется, нет. Справедливо ли преследовать по суду человека за его конечность, за его земное несовершенство?! Разумеется, несправедливо. Мерой правды и неправды в суде выступает сам человек, его откровенность. Чистосердечно заблуждаясь, чего-то по простоте душевной не понимая, но оставаясь откровенным, искренним, человек не лжет, он и не может претендовать на большее, чем откровенность – как что ему представляется, так это и есть для него, БОЛЬШЕЕ – ДЛЯ БОГОВ ИЛИ ОТ БОГОВ.  ЭТО И БЫЛА ВЕЛИКАЯ ПРАВДА ПРОТАГОРА. Если в природе человека нет ничего сверхчеловеческого, то прав Протагор и нет истины помимо субъективного представления.  Об этом –   Васильева Т. В. Поэтика античной философии. – М.: Академический проект; Трикста, 2008. – С. 459-460.   Ну что ж, почему бы и нет?  Такая точка зрения вполне имеет право на то, дабы существовать. Как одна из возможных.  Вот, кстати, и еще одна тема для дискуссии в студенческой аудитории!

 

 

Loading