Шулевский Николай Борисович. Софиасофия Булгаковых в поисках русской правды

Шулевский Николай Борисович

Московский Государственный университет им. М.В. Ломоносова

Доктор философских наук, профессор кафедры философии гуманитарных факультетов философского факультета

Shulevskij Nikolaj Borisovitshc

Lomonosov Moscow State University

PhD, professor of the Сhair of Philosophy

Е-mail. Shylevsk@ mail.ru

УДК 130.123

Софиасофия Булгаковых в поисках русской правды

 

Аннотация. Исследуются софийный и инфернальный проекты русской философии в творчестве С. Н. Булгакова и М.А. Булгакова. Софийный проект С.Н. Булгакова выражен в его «Философии хозяйства», предлагающей реальные и жизненные выходы из тупиков экономизма. Инфернальный проект М.А. Булгакова выражен в его «романе века» — «Мастер и Маргарита». Писатель показывает крах всех инфернальных попыток устроить человеческую жизнь.

Ключевые слова. Философия хозяйства, София, Воланд, Сталин, Афраний.

 

Bulgakovs’ Sophiasophiya in Search of the Russian Truth

 

Abstract. The article is devoted to the projects of the Russian philosophy in S.N. Bulgakov’s and M.A. Bulgakov’s creativity: the infernal project and the project of Sophia the Wise. S.N. Bulgakov’s Sophia the Wise project is expressed in his “Philosophy of economy” offering real and vital exits from economism deadlocks. M.A. Bulgakov’s infernal project is expressed in his “the epochal novel”, “The Master and Margarita”. The writer shows crash of all the infernal attempts to arrange human life.

Keywords: philosophy of economy, Sophia the Wise, Woland, Stalin, Afrany.

Софиасофия Булгаковых в поисках русской правды

а) Россией призванные и мобилизованные

Есть три достоверных источника, абсолютно необходимых для современного понимания России и человека. Это — труд С. Н. Булгакова «Философия хозяйства»[1], в котором представлен нормальный хозяйственный строй общества, поддерживающего физическое, сакральное, инфернальное равновесие. Миротворная аксиома этого труда гласит: «Экономика должна стать хозяйством, или же ей вовсе не быть!». Это — поэма о Великом Инквизиторе, в которой Достоевский изобразил ближайшее физико-сакрально-инфернальное устроение власти. План этот уже осуществляется, ибо все другие проекты несут в себе хаосмос. Миротворная аксиома этой поэмы гласит: «Христианское общество или инквизиция!». Это — роман «Мастер и Маргарита», в котором эзоповым языком внятно сказано, что люди неизбежно станут рабами Воланда. Человек должен избегать этого владыки, но он должен с ним и работать. Миротворная аксиома этого романа гласит: «Все квартирные альтернативы на земле исчерпаны!».

В этих простых, хотя и вещих текстах дано метафизически краткое, математически и эмпирически точное изображение судеб истории, России и человека. В них немало прямых прогнозов, ценнейших смыслов, а мыслепрозрений хватит на века ищущему уму. Трудно в краткой статье выразить сакральный смысл вещих предтеч России — Сергея Николаевича Булгакова и Михаила Афанасьевича Булгакова, осознать их русскую миротворную миссию. Творчество Булгаковых пробуждает наши перводумы, первосмыслы, первослова, учит сражаться в самой обреченности. С ними мы заново осваиваем умственный букварь русской правды. Их творчество дышит Великим Духом русского Сопротивления, смыслом русской Правды, пробуждает чувство долга.

Странно уже совпадение их фамилий, хотя родственниками они не были. Оба вышли из священнических родов Орловщины. Оба жили в Киеве, пропитавшись его многовековой страдальческой и мистически волшебной, мудростью. Оба испытали своим умом и честью все идеалы интеллигенции, пережили войны, революции, искушения, соблазны времени. Но покоя не нашли, да и не нужен он был им. Сергей Николаевич обрел Бога, избавился от «интеллигентщины», но лишился Родины, а Михаил Афанасьевич остался на Родине, но с… дьяволом, мастером и Вождем. В жизни оба однофамильца не встречались, но сама Россия определила единство их духа, их тревожные и до сих пор не понятые догадки и находки. И без расшифровки их откровений мы будем сегодня в России ожидать Генсека и дьявола. Быть в России — значит узреть то, что предстало перед Сергеем Николаевичем в облике Софии и философии хозяйства, а перед Михаилом Афанасьевичем — в облике Воланда и Афрания.

Какая кармическая сила связала Булгаковых и нас единой судьбой?

Это — Россия; закрытая Провидением и ставшая эпицентром мира, в котором умножение вопросов ведет к убыванию ответов. Этот эпицентр находится на границе видимой земли и незримой трансцендентности, где сходятся все суперструны правды. И эти вопросы даже Сократ с Диотимой и демоном не одолеют, ибо в эпицентре России решаются и судьбы их диалектики, демонизма и безответственности за бытие.

В революции 1917 г. этот эпицентр взорвался, выбросив наружу мерзкую, язвящую плазму и заглатывая вовнутрь все священное, героическое. Булгаковы в силу своего родового воспитания, таланта, не суетились вокруг временных калифов, не предавались интеллигентской скорби, а погрузились в Великую Думу о человеке, восставшем против Бога, природы, духа, против своего человеческого удела. Восставший человек жил этим восстанием, в нем находил вдохновение, но не мог найти в нем исцеляющий смысл. Можно сказать, что сама Мировая Дума призвала их на брань жестокую за Истину. И в этой брани они создали тексты, полные такой невероятной, всеведущей многозначностью, что уже простое знакомство с ними просветляет душу человека, доказывает, что Он все-таки есть и что без Него ничего бы не начало быть. Духовные выводы и жизненные пути Сергея Николаевича и Михаила Афанасьевича по форме разные, но по сути открывшейся им истины они тождественны.

 

б) СОФИЕЙ вызванный, призванный, вдохновленный и обученный..!

 

С. Н. Булгаков с глубокой уверенностью и сыновней преданностью истине удостоверил своей жизнью мыслящий путь человека ХХ в. Экономист, политик, ученый, марксист, идеалист, богослов, организатор культуры, профессор, священник, догматический новатор, в духе своем неподвластный времени, — таков известный состав этого до сих пор не понятого слуги Божьего.

С. Н. Булгакову знал, что без Бога люди не создадут ничего жизнеспособного. А с Богом, с одним Богом могут создать? Вроде бы могут, ибо после греха человек получил и средства искупления — труд и познание. Увы, что-то в этом рецепте не так: чем больше человек познает и трудится, тем больше войн, убыли природы, человека и мысли. В чем дело? Бог исключается, ибо без Него даже этого кошмара бы не было. В чем же тогда вина и беда человека?

Значит, человек не понимает Бога, или же воспринял грех свой не так, вот и пошло все вопреки Богу, и замыслам людей. Поиск утерянного человеком дара Божьего привел С. Н. Булгакова к Софии Премудрости Божьей и к философии хозяйства. Пытал он себя и Софию вопросами правды жизни людской. Почему же победившее христианство рушится под напором нехристианских сил? Почему христиане становятся хуже антихристиан? Пришел к выводу, что без содействия Премудрости Божьей, переносящей животворный Дух во все творения мира, не сложится жизнь на земле. Даже после конфликта с Церковью по вопросу о Софии, даже после искреннего покаяния С. Н. Булгаков все же был убежден в том, что путь человека к Богу, Божья помощь идет только через Софию Премудрость. А Божий гнев? Через безразличие грешного люда к мудрости, незнание Софии.

Много подходов к постижению Софии испытал С. Н. Булгаков, но не открыла она ему своей сути, ибо не для ума людей она. Но вдохновила на создание не имеющего аналога в мировой культуре апокрифического труда «Философия хозяйства». В этом труде София очищает, готовит к спасению самые низменные утилитарные дела человека, труд и потребности людей. София превращает труд-проклятие в хозяйственное творчество, которое может искупить человека. София одухотворяет взаимодействия людей, Бога, природы, мысли, технологий, превращая трударя в хозяйствующего субъекта, творящего свой малый мир по образу и подобию Великого Творения.

Поэтому совершенно неотвратим вывод С.Н. Булгакова о том, что философия хозяйства — это не просто новая дисциплина. Это — новое мировоззрение, становящееся мудростью, целостной формой знания. Но она содержит в себе и целостный образ человека, способного находить цели бытия, создавать праведную организацию социума, самостоятельно добывать нужные ему знания, обладающего умением создавать новые умения. Через софийность хозяйства свершается воля Твоя и на земле, как на небе! В людях, в России, в философии хозяйства и в книгах тоже!

б) Вечностью избранный, просвещенный и унесенный!

Крест Михаила Афанасьевича Булгакова, оказался потяжелее, ибо нести ему пришлось ещё и пентаграмму — чуждый символ, который омертвляет живое, пленяет свет и смыслы. Крест допускает любые трансформации и в этом плане он наиболее близок к постоянно обновляющейся жизни. Крест незавершен во всем… Он незавершен в центре, ибо не могут завершиться страдания; он незавершен по вертикали, ибо приближение к Богу и уход в демонизм бесконечны; он незавершен по горизонтали, ибо суета сует и расчеты-просчеты людей не имеют конца. Крест не подавляет мысль, являясь ее центром, а звезда зомбирует мышление, заменяя его своим лабиринтным совершенством смерти. Крест —загадка и тайна жизни вечной, а звезда — манящая пустота; и звезда обретает свой смысл на кресте, который спасает ее малую демоническую правду.

Потяжелее, ибо на этом кресте, распиная Россию, распинали само распятие. Потяжелее, ибо этот крест был не только вовне, но и в самом центре его духа; поэтому и жизнь его была не только сражением за правду креста, но и сомнением в его силе. Без креста нельзя устроить жизнь, но и с крестом она не устраивается. Где же искать исчезнувший смысл бытия?

М. А. Булгаков остался на Родине, но Родина-то оказалась в центре мирового катаклизма. Россия в нач. ХХ в. стала ареной самого жестокого социального конфликта мира, превратившись в один кровавый дьявольский водевиль. Дьявол в ней побеждал, побеждал, но все никак не мог победить, ибо христову суть людей не изменит даже «квартирный вопрос».

Но Россия не была целиком подвластна и русским; они никак не могли установить в ней свою власть, которая все время оказывалась в руках чуждых сил. Человек в этом конфликте побеждал, побеждал, но тоже не мог победить классовую борьбу, которая завершалась гнусной перестройкой.

Не совсем Россию оставил и Промысел, ибо вершилось в ней и возмездие неправедному богатству, беззакониям власти, аморализму элиты. А тайна Промысла, допустившего эту чудовищную бойню и кару, может быть раскрыта лишь через признание какого-то великого национального отказа от самой высокой ценности. Другие народы отступают от Бога, который прощает их грехи, а вот России нельзя оступаться ни на йоту, ибо кара грянет сразу же. На что мог опереться в этих вихрях враждебных М. А. Булгаков, представлявший собой лучший ум интеллигенции, да, пожалуй, оккультизма, ибо сведущ в его проблемах он был не понаслышке.

Христианство не могло снова стать «столпом и утверждением истины», ибо оно проиграло духовные битвы «на верхах» государства, в церкви и армии, «в низах» народа, который стал буйствовать по зову всех антихристианских сил. Казалось, что христианство не может ничем помочь человеку, ибо оно само в эти годы роковые не смогло подняться даже до уровня раннехристианского сопротивления. Казалось, что христианство ослепло, не понимая мира, человека и самого себя.

Сам человек, поверив в мощь дарованной ему свободы, и став на стезю самодовлеющего творчества, в итоге оказался в кошмарном тупике, ибо все делаемое им, превращалось в демонов революции, уничтожающих человека его же руками, якобы во имя новой веры в науку, прогресс, машины. Человек стал незрячим существом, воспринимая смерть как нечто, достойное вечной жизни, а жизнь — как нечто недостойное смысла. А как же все-таки с Богом быть? Это считалось несерьезной темой для революционных интеллигентов.

И М. А. Булгаков делает ход, стандартный для западной культуры, но не принятый всерьез русским духом. Он становится русским Фаустом, пытаясь найти утерянный смысл жизни с помощью Мефистофеля-Воланда — дьявола. Не случайно в эпиграфе знаменитого романа стоят двусмысленные слова самого Мефистофеля: « Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». В ХХ в. этот инферноперсонаж оказался единственно инициативной фигурой — сильной, умной, расчетливой, хотя с какими-то непонятными человеку замыслами относительно его жизни.

И Булгаков вступает в реальное противоборство, в позиционную борьбу с владыкой тьмы. Но дьявол нашего автора как будто прошел курс Рабоче-крестьянской инспекции. Воланд — не страшен, даже привлекателен, справедлив, помогает мастерам, сжигает то, что само достойно гибели, крушит бюрократизм, проверяет людей на детекторе золотого тельца, и даже помогает влюбленным, хотя любовь после тридцати в помощи не нуждается. Да и у самого Воланда были собственные виды на Маргариту. Правда, в натурах советских, не говоря уже о русских ведьмах, Воланд, ничего к своему счастью не понял. А то был бы он вовек обручен с дырявым корытом далеко не сказочной бабули…

Каков был реальный замысел самого Булгакова, создавший роман, в котором активное место занимает дьявол, никто не знает. Этот замысел не вполне осознавал и сам автор. Но этот замысел оказался не по уму и Воланду, который, попав в роман, не знал, что делать ему самому в этом творении. Он то инициировал создание этого романа, то позволял его сжигать, то восстанавливал его, то пускал его в печать, то предсказывал новые приключения романа, а в итоге пришлось искать освобождения от этого романа. В ХХ в. не только люди, воланды, но и сами маги не ведали своих замыслов. Варилась каша мировая, а пока она не сварена, судить о ней не может даже Промысел, ибо огонь для каши и сама каша от него.

М. А. Булгаков укрепился в той мысли, что зло можно одолеть лишь посредством самого зла, направив его высшие таланты против завалов хамовитого зла. Мысль не нова. Христос требовал: «Будьте мудры как змии, и просты, как голуби» (Мф.10.16).[2] Что это за мудрость змеиная, которую должны знать христиане? Против кого и как ее употреблять? Видимо, эта мудрость предполагает знание змеиной веры, о которой идет речь в «Поэме о Великом Инквизиторе», «Мастере и Маргарите». И Булгаков направил весь свой талант на раскрытие демонической константы во всех делах и замыслах ХХ в., на выявление бесовского начала в каждом человеке этого окаянного времени, забывшего и отрекшегося от Бога.

Не все было ясно самому М. А. Булгакову в этом революционном катаклизме. Но кое-какие аксиомы вынуждали с собой считаться даже катаклизм. Да, с Богом жизнь не устраивается, но и без Бога она вовсе невозможна. И в глубинах своего ума он хранил идеалы Бога, сражался за них мудростью змеиной, понимая, что человек, даже его соблазны дарами дьявола, могут сохраниться лишь в сакральном общении с Богом.

Но как быть и жить в мире, где эти сакральные ценности почти уже выкорчеваны, а их место ускоренными темпами занимают интернациональные легионы Воланда, пятилетки и ГУЛаг? Достаточно ли простого отрицания дьявола или же здесь можно (и нужно!) все же использовать его змеиную мудрость во благо? Ведь дьявол использует людей и для добра и для зла! И борьба со злом даже у демонов Воланда вызывает больше изобретательности, интереса, чем вечно унылое зло. Даже для сил зла дилетантская борьба со злом творчески привлекательней, чем профессиональная рутина зла. Так почему нельзя свиту Воланда использовать и для добра? Ведь Бог не уничтожил их, а сохранил, и не только для зла, но и для какого-то необычного дела.   Видимо, автор допускал привлечение дьявола на сторону добра. И роман пропитан какой-то скрытой симпатией и лукавой теплотой к владыке абсолютного холода. Очень все это странно и непонятно. Вопросы! Вопросы!

В общем, получается такой расклад: с дьяволом нельзя создать ничего жизнестойкого, но без его содействия вовсе ничего не устраивается. Значит, с дьяволом можно и нужно «сотрудничать»! Но чтобы сделать эту антиномию (с дьяволом невозможно ни «Да», ни «Нет», но и без него ни «Нет», ни «Да» не выходит)   практически действенной, необходимо некое посредническое сословие, которое ничего, кроме критики и сатиры на людей, не хочет и не желает делать. И таковым является интеллигенция, выведенная у Булгакова в образе самоуверенного Берлиоза, в образе жалкого Мастера, в маске безумного сброда, пляшущего фокстрот «Аллилуя!». Именно через интеллигенцию дьявол делает людям их малое добро, осуществляя в то же время свое великое зло. Так, Мастер, сочинив карикатуру на Христа, свершил великое дело для Воланда, за что получил от него выигрышную облигацию, подругу-ведьму и спокойную полужизнь Но Воланд понимает, что такие Мастера приносят больше хлопот, чем реального зла. Поэтому Мастер-интеллигенция у него обречена вовек служить ведьмам, как обречена и властвующая интеллигенция, которой или отрезают головы комсомолки, или которую отправляют в психушки на излечение к русским няням.

Не получаются у Воланда и контакты с обычными людьми. М. А. Булгаков довел до очевидности факт всеясветной важности. Перед человеком бессилен и дьявол, который не понимает его, не знает и не умеет ему помочь хоть в чем-то. Ну, изгнал подлеца из жилья Мастера, но что вернувшийся туда Мастер будет делать после психушки? Кошмарная скука? Дьявол оставляет человека с дико бессмысленными вопросами: «Зачем, жить, творить, зачем занимать место в бытии? Служить дьяволу? Да зачем ему-то эти жалкие люди, если его штат уже укомплектован профессионалами инфернальных дел? Ведь даже Сын Божий своей жертвой не изменил людскую природу, а что может сделать с ней бунтовщик». Все, чему дьявол учит людей, они умеют сами делать лучше дьявола. Наверное, в грехе люди лучше поняли себя, чем дьявол понял свое добро. Дьявол — всего лишь падший ангел, а люди, хотя и проклятьем заклейменные, не только падают, но иногда и подымаются.

Сталкиваясь с такими вопросами, Воланд теряет хладнокровие, делаеь глупости, типа проделок с буфетчиком. И самое ужасное, в России дьявол задумывается о смысле своего небытия. Зачем, для каких целей ему сохранили жизнь в качестве призрака, если ему никогда не достичь Истины? О, ужас, дьявол не знает целей своих путешествий по времени, и ничем не может помочь себе сам, а потому вредит другим.

М. А. Булгаков создал конспирологический роман, в котором можно было исследовать вопросы, запретные для идеологии, в частности, вопросы о соотношении в человеке и во власти божественных и дьявольских начал. А поскольку роман необычный, то в нем возможно все. Можно, например, преувеличить силу дьявола-Воланда за счет вульгаризации Христа.[3] Но даже карикатурный Христос вышел у Булгакова возвышеннее, искреннее и жизненнее интеллигентски лощенного, расчетливого и всезнающего Воланда. У Христа были друзья, ученики, многие из которых были готовы пожертвовать своей жизнью за него. Воланд же за время пребывания в Москве не приобрел ни одного друга; у него вообще нет друзей, и он исчезает со свитой в бессмысленной бездне.

М. А. Булгаков нашел перспективный центр, в котором вращаются все события романа, да и двух последних веков. Все его творчество занято проблемой власти, как и все проблемы власти XX-XXIвв. заняты мистическим перводвигателем,[4] хранящего в себе вещие знания о власти и саму власть. Он тщательно следил за сакральными, инфернальными и гуманоидными трансформациями, модификациями, вариациями, деформациями, мутациями, аберрациями власти, ставшей в XXIв. Абсолютом, имеющим врагов лишь в самом себе, ибо вовне все уже покорилось его тоталитаризму.

Но ближе всего подошел к феномену власти М. А. Булгаков. Смысловой изюминой открытий М. А. Булгакова в сфере власти являются его невероятные, но абсолютно достоверные знания о внутреннем сродстве идей писателя и политика Сталина, а также открытие внутреннего сдвига власти, когда ее центром становятся тайные службы. До XXI в. во власти доминировала политика, а спецслужбы были ее средством. Ситуация кардинально изменилась после 1917 г., когда доминировать стали спецслужбы (ВЧК), а политика стала их средством. Сегодня идет срастание власти и спецслужб в новую силу, и превращение политики в контору по утилизации словесного блуда. Этот переворот во власти отражен через образ главного героя романаАфрания, предводителя тайной службы Рима.

Очевидно, что М. А. Булгаков был необходим Сталину в качестве мистического советника, вещего молчуна, действующего на вождя своим творчеством. Для Сталина было важно, чтобы рядом был человек, понимающий мистическую взаимосвязь демонизма и власти: и на этой основе корректировались проекты Сталина и писательские планы Булгакова. Эта связь объясняет появление кощунственно-вызывающего «Собачьего сердца» во времена диктатуры; и санкций никаких не последовало.

М. А. Булгаков писал не по заказам Сталина; но он творил и не по своей воле. Писал он по заказу конкретного апокалипсического контекста, в котором сошлось всё: непреклонная воля Бога и своеволие дьявола, слабый человек и неотвратимый замысел Провидения, София духа и софиасофия ума, правда труда и тупики интеллигенции, растерянность власти и безумие революции, вакханалия дикости и разложение культуры, геополитические аппетиты соседей и большевистская империя. Булгаков был участником, секретарем и хроникером этой ситуации; а что из нее выйдет, не знал никто. Не знал и сам М. А. Булгаков, но эта Неизвестность сказанулась через него, чтобы мы помнили о ней, ибо она-то о нас не забудет и каждому воздаст… за то, что человек не желает быть человеком!

Вообще-то, у всех настоящих политиков, понимающих, что суть власти состоит не в контроле за территорией и сбором налогов, а в творении нового, были тайные советники. У В. И. Ленина таким советником был Л. Н. Толстой, у Фиделя Кастро — Хемингуэй, Маркес, Неруда, у Гитлера вообще был мистический исследовательский центр. Именно этот внутренний мистицизм мысли делает политиков лидерами, хотя свою мистическую благодать они могут использовать как во зло, так и для добра. Политики же без мистического вдохновения скучны, мерзки и разрушительны для страны, сколько бы они не старались делать добра. Они не понимают, что сегодня добро зависит от власти, а власть в XXI в. зависит от самой себя и своего мистического союза с князем мира сего. Поэтому не современные властители делают добро народам, а власть дает свои слугам временное благо, дабы они использовали свои народы в целях власти и лукавого.

В чем же мистически «сошлись» и примирились Булгаков и Сталин?

Оба они смертельно ненавидели революцию, ее вождей и ценили русскую империю. После крушения империи, они понимали, что с христианством новой империи не выстроишь, а жить дальше как-то надо. Марксизм годился для разрушения царств, но создать на его основе ничего жизненного нельзя, в чем убедился даже В. И. Ленин сразу же после революции. Мировая революция Троцкого — вещь хорошая, но не для России; вот Сталин и отправил Троцкого со всей его командой за рубеж. Нужно искать новую идеологию, новые источники жизненной энергии. Нужен четвертый источник, из которого тайно черпал свои силы и марксизм.

Сталин и Булгаков понимали, что в сложившейся ситуации временно можно опираться лишь на князя мира сего, использовать его злые потенции во благо новой жизни. Но о таких вещах лучше молчи, скрывайся и таи, чувства и мысли свои. Для Сталина было важно, крайне важно знать, что лучший представитель старой России, дворянской элиты думает и работает в таком же инфернально-имперском ключе. Основание такого единомыслия писателя и вождя были заложены еще в прошлом: Сталин неплохо изучил демонологию в духовной семинарии, а М. А. Булгаков прошел свои демонические университеты отчасти самостоятельно, а отчасти мы пока не знаем с кем. Правда, Сталин и М. А. Булгаков вовсе не были последователями лукавого. Ведь не случайно они уцелели в Кавдинских ущельях революции, чтобы их мог провести какой-нибудь Берлиоз. Нет, и еще раз нет! Строить новую жизнь все же придется с дьяволом, но они не будут его примерными учениками; из дьявола нужно брать энергию для новой жизни. В том числе и для того, чтобы с помощью его мудрости змеиной в глубинах душ своих сохранить Христа. Да, закручено! Но ведь Сталин восстановил православие, а Булгаков просил у Бога прощения; может быть и за то, что использовал дьявольские средства для блага.

Но и это еще не все. Оба они прекрасно понимали, что все задуманное и сделанное с помощью дьявола может быть величественным, грандиозным, впечатляющим, но внутренне непрочно и недолговечно. Дьявол способен вдохновить людей на великое созидание, но лишь затем, чтобы потом глумливо и бессмысленно разрушать сотворенное. Иначе он не может, иначе он не будет дьяволом. Мораль отсюда, не очень-то веселая: Сталин будет возвращаться, а М. А. Булгаков — обновляться как защитная антивирусная программа русского сознания. И Воланд дружески предупредил Мастера, что история с его романом не закончилась спасением рукописи. Продолжение следует… и оно последовало в 1991 году.

Булгаковедение изучает все аспекты романа великого Русского. Но нерешенным вопросом остается проблема главного героя романа.

Мастер и Маргарита не могут быть главными героями этого конспирологического романа просто по факту, ибо занимают в нем мало места, да и пустые они какие-то; импульсы своих дел они получают извне, а не от внутренних своих смыслов. От них не исходит ни одной мысли. Они не субъекты, а объекты сюжета романа.

Не может быть главным героем и Воланд, ибо он склоняется не только перед Иешуа, не только перед Афранием, но даже перед напористой Маргаритой. Да и какой-то он рассеянный в романе, как будто забыл опохмелиться; он растерян, ибо не знает, что ему в Москве вообще делать. Князь мира сего, а выступает как фокусник в варьете. Не может быть главным героем и карикатура на Христа, хотя даже эта карикатура сломала Пилата и запугала до смерти Синедрион. Не мог М. А. Булгаков вложить в этих персонажей свои сокровенные мысли, страшные видение, кошмарные откровения, ибо все они слабые, зависимые существа и действия их определяются внешними силами. Не мог, ибо он был не интеллигент и не мастер, а вещий диагност и врачеватель бед людских.

В романе есть своя сверхзадача, которая находится близко от человека, или даже в самом человеке, но он может ее заметить, лишь обладая метафизическим зрением. Поэтому роман оказывает громаднейшее освобождающее воздействие на читателей и на их эпоху; он освобождает от тупиков всех «измов», от всех имеющихся на сегодня решений. И М. А. Булгаков в своем романе мужественно, убийственно печально и ужасающе безнадежно показывает, что ни Христос, ни дьявол, ни Синедрион, ни атеизм, ни материализм, ни идеализм, ни религия, ни государство, ни мораль, ни наука, ни магия, ни культура, ни интеллигентность не могут вывести человека из бессмысленного времени к спасительной человечности, ибо всякая человечность вне Христа — лишь другое название смерти. Никто не знает смысла жизни, не знает, ради чего стоит жить и как надо жить, если эта жизнь уже дана. Никто!

«Боже! Как печальна Земля!». Но на дворе ХХ век. И Булгаков искал, как искал и сам Воланд, каким смыслом все-таки живут люди, движимы, чем оправдывают свои дела, если ни Бог, ни дьявол, ни природа, ни их воля и знания по большому счету им не указ?

Без Бога нет выхода из земных тупиков; но и с Богом, только с Богом тоже нет спасения, если отрицать самоценность земной жизни. Нет смысла в бытии и с дьяволом, ибо он заведет не в бытие, а в ничто (а сам на балу будет подымать бокал за здравие бытия!); но и без дьявола тоже человеку на земле не выжить в силу того, что грехи-то от лукавого.

Но если даже Бог и дьявол, государство и сам человек, наука и магия не могут помочь человеку, то одно из двух: или человек изначально обречен на медленную гибель или же в наших рассуждениях упущен какой-то очень важный миротворный фактор.

Освободительная сила романа как раз и опирается на этот неведомый «Икс» жизни. М. А. Булгаков как бы говорит: «Люди! Не отчаивайтесь, и никому не доверяйтесь, ибо никто, поймите! никто не знает, что есть человек, и как ему помочь! Загляните поглубже в себя, и тогда вы через смысловую оптику моего романа увидите себе с неожиданной стороны. Помните, бумажки в варьете мы все восприняли как настоящие деньги! Значит, есть в нас какое-то сродство человеческих и бесовских начал. Мы едины с бесами в своем грехе, мы тоже падшие ангелы, но у нас есть шанс подняться, а у дьявола нет. А божественная любовь требует помогать павшим, особенно тем, кто пал глубже, чем человек! Дьявола не нужно отвергать целиком не потому, что он может нас погубить, а потому что без человека он сам останется без шансов. Я не знаю выхода, но я знаю, что этого выхода никто не знает. Без Бога и дьявола человек слеп, а с ними он становится бессильным скептиком или же суетливым Шариковым. А еще я знаю, что без личного участия каждого из нас в брани за правду бытия мы ничего не узнаем, уйдя в тень смертную как бессловесные скоты! А еще я догадываюсь, что в наших исканиях высшей правды мы упустили, что есть некто, кто знает и умеет меньше Бога и дьявола, но гораздо больше человека. А еще я догадываюсь, что если человеку нужно Нечто жизненно необходимое, а сам он не может его найти, то это Нечто само находит нуждающихся в нем и спасает людей. Это Нечто само рождается из человеческой безвыходности, поэтому оно остается непонятым. И именно оно, это Нечто в себе нашу судьбу. И живым воплощением этого Нечто в моем романе является… спокойно!…дышите глубже! — Афраний, человек тайной полиции Рима.

Потрясающая и головокружительная догадка? Факт? Да, да, именно спецслужбы служат движущей силой истории, войн, революций, религий и даже — любовных интриг (Афраний прикончил Иуду с помощью его коварной подружки Низы, которая дружила и с тайной стражей).

Афраний — единственный персонаж, изображенный в романе с уважением, без иронии. Всегда спокойный, уверенный в себе, с приятными чертами лица, многознающий, все умеющий, все могущий. Порядочный для своих времен, ибо зло всегда минимизирует. От подобных людей зависит Пилат. Афраний организовал даже распятие Христа и следил за его точным исполнением, казнил Иуду, а вот Воланд прятался, трусливо наблюдая. На Афрании-то и держится весь строй романа… и жизни.

М. А. Булгаков гениально, как и Ф. М. Достоевский, уловил основное событие XX-XXI вв. — превращение власти в самоцель, ее освобождение от религии, морали, закона, экономики. Высшим началом власти становится беззаконие: и этим власть разлагает людей, превращает их в беспомощную толпу, которой уже не могут управлять ни культура, ни власть.

А кто же сможет тогда управлять этими толпами? Инквизиция, она, родная. Не нужно только пугаться этого слова, подобно тому как купчиха у Островского пугалась слова «железо»; ведь все преступления инквизиции меркнут перед кровавым геноцидом младенцев, таящихся в чревах матерей. И этот геноцид осуществляется культурнейшими людьми в союзе с наукой, властью, борцами за права человека. И этот геноцид не прекращается ни днем ни ночью, составляя общий кровавый фон нашей праведной жизни, будь она неладна! Хирурги, извлекающие нерожденных младенцев из чрев матерей, страшнее всех инквизиторов мира. Размалевывание реальных и мнимых ужасов инквизиции служит на деле завесой для сокрытия еще более страшных преступлений современных людей.

Ограничимся культурологическим смыслом латинского слова «инквизиция» (inguisitio), означающего «исследование».[5] Добавим только — исследование неразрешенных, неразрешимых и разрушительных вопросов— об акциях врага человека; а по таким вопросам нет и не может быть догматических определений, ибо враг этот скользкий, хитер и коварен.

Ну, так вот, М. А. Булгаков в образе Афрания возродил и продолжил традицию Достоевского в изучении инквизиции как необходимого и закономерного выхода из тупиков христианско-церковной цивилизации. Видимо, ход мысли писателя можно представить так: «Не надо интеллигенцию, Мастеров, да и непутевых баб-маргариток отдавать на откуп нечистой силе. Да и Воланда с его компанией тоже не надо оставлять без всякого конструктивного дела. Скучно ведь, господа, будет без них. Но нельзя и давать им волю, допускать к власти. Вот здесь как раз и к месту Афраний, который будет следить за поведением инфернальных иностранцев, ибо берлиозам из Союза писателей они не под силу. Воланда с его командой можно использовать для борьбы с коррупцией и бюрократизмом. Сами-то они неприхотливые в плане в плане земных благ, а вот под руководством Афрания они помогут очистить общество от вековой коросты сжившегося с ним зла». Ибо, по словам Андрея Кураева, «не самые темные, а самые просвещенные христиане были инквизиторами.[6] В службах Афрания есть матрицы всех социальных групп; вот поэтому они и могут исследовать, то есть инквизиторствовать, насколько жизнь представителей этих групп соответствует их же эталонам. Инквизиция Афрания охраняет не только веру, а прежде всего общество от всяческого девиантного поведения.

А вообще-то по самому большому счету главным героем романа М. А. Булгакова является вечность… да, да — Вечность. И она судит всех действующих лиц романа, в том числе и Христа, который оказался единственным то ли Богом, то ли человеком (у М. А. Булгакова), который этим судом оправдан, и вновь возвращен в сан судии от вечности. И первым, кого оправдал Христос, был Пилат. Но это оправдание и обретенное бессмертие для Пилата стало самой страшной пыткой, ибо он понимал, что навек останется трусом, предателем и палачом истины. Прокуратор был стоиком и он хорошо знал, что Бог, люди могут простить ему эти пороки, но человек с нормальной душой и характером никогда не сможет простить себе такие деяния; он или наложит на себя руки или же уйдет в безумие. Пилат же не может покинуть бессмертие, а жизнь в бессмертии для него невыносима. А до кантовских антиномий было еще далеко, ох, как далеко.[7] Христос его пожалел и превратил в старого ребенка, который радуется любимому псу и преизбытку незнания.

Мастер и Маргарита не прошли суда вечности, но они и не заслужили возвращения в черные круговороты времени. Ни М. А. Булгаков, ни Воланд, даже Христос не знали, как поступить с этой страдающей нечистой парочкой, творящей иногда и чистые дела. Вот и было принято воландово решение: от вечности им дарится покой без света, а инфернальный мир дает им… а что может дать им инфернальный мир? Ведь вечный покой без света есть на деле вечный мрак! Не так ли? А в вечном мраке, б-р-р!, даже страшно подумать — царит вечный ужас, который покоем никак уж не назовешь? Наши влюбленные попали в какую-то искусственную вечность. И покой им будет только снится, а вот жизнь им даже не приснится! Они вычеркнуты из Книги Жизни, ибо записались вне очереди в Книгу мертвых. Интеллигенцию и ведьм вечность не принимает.

Все остальные персонажи романа не дотягивают до суда вечности, а для суда времени они малоинтересны; поэтому они попадают в инфернальный суд призраков на степень выявления их прогрессирующей призрачности и регрессирующей реальности.

Да, а как там наш Афраний со своими тайновидцами? В романе он исчез бесследно. Ни Воланд, ни Христос, ни воскресший Пилат, ни даже вечность о нем не упоминают ни словом. Все правильно, ибо вечность — не выдает, а навеки скрывает своих слуг и агентов. Вечность же не КГБ!

Афраний на время сокрыт вечностью для новой работы, неприятной, важной и разной. И когда люди так запутаются в своих кровавых временах, что без тайной полиции не будут вращаться колеса жизни, вот тогда Афраний вновь найдет себе место уже в другом романе.

Главный герой потому и главный, что он всегда остается за кадром событий. Обычные люди хотят быть впереди, чтобы их все видели. Тайновидцы Афрания стремятся всегда быть позади, ибо им нужно видеть всех и вся, самим оставаясь невидимыми. Так и главный герой: он все и всех видит, понимает, сам оставаясь скрытым — не физически, а для видения и понимания других героев и читателей.

М. А. Булгаков метафизически, умозрительно, инфернально и промыслительно предвидел и предупреждал людей об опасностях новейшей власти. Власть — первосубстанция мира; но если в древние времена власть была ограничена традицией и мудростью, Богом и церковью, то в новейшие времена власть стала абсолютом, который теперь уже сам ограничивает традицию, мудрость, церковь, дьявола и даже… даже самого Бога, хотя покушение на Бога и будет концом этой власти. Но когда-то еще час возмездный грянет, а как с этой властью жить сейчас, здесь и теперь, когда она все усиливается и не знает никаких ограничений? Тем более, что новейшая власть становится анонимной, скрытой, незаметной, но вездесущей, неотвратимой, неуловимой, ненаказуемой и несвергаемой. В романе с потрясающе серьезным издевательством показано бессилие государства вместе со своими хитрыми органами против новой власти, носителями которой стали Воланд и К˚. Но эта магическая власть Воланда никак не действует на тайную службу Афрания.

Вспомним, почему Синедрион все же простил убийц и разбойников, а послал на казнь философа, учащего, что все люди добрые. Да и был в Синедрионе мудрейший Гамаил, который советовал не трогать Иешуа, аргументируя свою позицию тем, что если дело бродяги от Бога, то он победит вопреки всему, а если оно не от Бога, то оно рухнет само по себе. Но реально он поддержал все-таки решение Синедриона. Почему? Да и Пилат растерялся в общении с Иешуа, почувствовав, что в его присутствии железная власть Рима испаряется. Он сочувствовал Иешуа, он мог … мог спасти его, но уступил Синедриону, и не только из-за страха за свою карьеру. Опять-таки почему? Нет, Синедрион и Пилат поступили правильно и последовательно с точки зрения власти. Ведь Христос своими словами о доброте всех людей прикрывал Царство Божье, где не будет ни власти, ни преступлений, ни кары, а будет лишь истина, которая своей мудростью заменит власть. Вот чего патологически боялись Синедрион и Пилат, устроившие властную истерику. Все правильно, ибо даже в засоренной душе прирожденного и детски невинного атеиста, поэта Иванушки, при встрече с нечистой силой, мгновенно пробилось понимание того, что нечистого можно одолеть лишь с помощью христианства, которое для бедного поэта воплотилось в запыленной свадебной иконке и маленькой свечке. Для сокрушенного Иванушки — это были символы спасения, а для образованнейшей, интеллигентнейшей и культурнейшей публики Массолита — это было безумие.

Но с крушением русской монархии, с погромом христианских святынь возлагать надежды на властный потенциал христианства было прямо невозможно. Поэтому М. А. Булгаков видел выход в ближайшем будущем только в анонимной и мистической власти Афрания, тайно, умело и эффективно использующего богов, Синедрион, государство, Воланда, женщин, предателей, литераторов, апостолов и простых смертных в целях их общего блага, ибо власть обанкротилась уже в Риме. В образе Афрания власть начинает перерождаться в инквизицию.

М. А. Булгаков точно знал, что проблема власти решена лишь христианством. Да, да, христианством, ибо оно признает высшие ценности добра, любви, истины, которые заменяют власть. Христианство же само по себе является выходом из всех неразрешимых тупиков жизни. Если без Бога земная власть не устраивается, если только на небесных началах она тоже не устраивается, то остается один выход: признать такую форму власти, в которой осуществляется единство неба и земли, в которой земные желания и небесные веления суть одно и то же, в которой   будет воля Твоя и на земле, как на небе.

Невероятно, трижды невероятно, но эту правду христианства М. А. Булгаков скрыто, мистически как-то сумел донести до И. В. Сталина, который заложил ее в ряд проектов, имеющих не столько практический, сколько христианско-эзотерический смысл. Освоение Крайнего Севера, полеты в стратосферу, а затем — и в Космос есть практическое воплощение высшего закона Царства Божьего — «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе!». И хотя человеку до единства Неба и Земли далеко, но жить стоит лишь ради опытов в этом направлении.

Альтернативой же христианству может быть лишь Афраний, власть которого со временем достигнет уровня инквизиции. М. А. Булгаков грозно, хотя как-то мимоходом предупреждает, что вне христианства власть может быть лишь у неоинквизиции, которая и организует апокалипсис, уводя все человечество вместе с Москвой в бездну. Вот эта провидческая весть патриота России, промелькнувшая в конце 31 главы романа не от мира сего, но для людей мира сего. Покидая навеки со свитой Воланда Москву, Маргарита оглянулась в последний раз назад. И что же увидела эта ведьма, осознанно мстящая жизни за то, что жизнь по неведомым мотивам отказала ей в материнском счастье? Она узрела, что «сзади нет не только разноцветных башен с разворачивающимся над ними аэропланом, но нет уже давно и самого города, который ушел в землю и оставил по себе только туман (Курсив мой. — Н. Ш.».[8] Обычно ведьмы умны в понимании зла, ну, а ведьмы, отмеченные печатью Вельзевула, ведают зло почти безошибочно. А Правительство Москвы не видит, что у него почти под боком, существует ведьмовское террористическое гнездо, готовящее столице оккультный конец. Оно творит великие дела, не ведая об этом плане, не ведая, что Москва уже измерена, взвешена и осуждена именно тем, кто позволил Москве иметь свое Правительство.

Булгаков обнаружил некий алгоритм революционного безумия, работающего с начала Руси. Алгоритм этот запрятан в театре. Приезжают иностранные артисты на гастроли, устраивают спектакли, а затем офицеры становятся декабристами и поднимают бунт кровавый (Были, были и во времена декабристские свои воланды и маги). Прибывают в 1917 г. в запечатанных вагонах и в заморских кораблях голодные маги и многие культурные силы России вдруг устраивают кровавое революционное варьете. Прилетает в 1990 году иностранец и начинается перестроечное варьете с пожарами и стрельбой на Садовом, с гибелью невинных и со скрытыми казнями понимающих. Правда, сегодня власть эти НПО приучает к серьезной работе на лесоповалах.

Но вырисовывается и некий общий эзотерический проект обоих Булгаковых. С. Н. Булгаков создал философию хозяйства, в который представлен проект софийной экономики, то есть хозяйства; но остался неведомым институт этого софийного хозяйства. М. А. Булгаков в образе Афрания открыл форму современной и близ грядущей власти, которая не знает, чем ей, кроме самой себя, еще бы заняться. Остается лишь… что? Правильно, остается лишь покинуть Русь. И тогда, да здравствует власть «Таможенного Союза» всевозможных народов, а не золотой телец. Да еще неоимперия МЧС; по мере умножения катастроф, их масштабов общество вынуждено будет отдать власть и все ресурсы этим институтам, которые по идеологии и логике своей будут развиваться в исполнительный орган невиданной еще в мире софиократии.

М. А. Булгакова не зря мистически влекло к Сталину, ибо он в своем творчестве уже вышел на этот последний рубеж развития власти, после которого у власти уже не остается будущего, а у людей останется будущее, но без власти. Власть Воланда в романе исчезает в бездне, власть Афрания куда-то прячется. Но, имея будущее, люди, наверное, найдут подобающую для него власть мудрости, а, может быть, кто знает?.. и любви. По крайней мере, все другие оппоненты власти обанкротились. Но без Булгаковых и у России останется одна лишь безответная любовь… К кому? К империи духа, знания, образования! И эта империя призовет на праведную службу своих вещих предтеч.

Ответ на вопрос о будущей любви России искать нужно опять-таки в мистическом симбиозе М. А. Булгакова и Сталина. Оба наших мистика вошли в такие дебри власти, что сам Макиавелли спасовал бы. Для властителя и писателя было ясно, что в ситуации, параметры которой задает князь тьмы, просто уцелеть возможно не посредством любви и гуманности, а лишь посредством усиливающейся и совершенствующейся жестокости. Побеждает тот, кто готов проявить такую жестокость, которая превосходит жестокость врага. Подлинные властители сегодня могут быть лишь воплощениями жестокости. Но сегодня жестокость тщательно маскируется: голодным дают искусственные продукты, больным — опасные лекарства, террор усмиряют убийствами и контролем над людьми.

И этот безмерный рост жестокости тоже предсказал наш вещий Михаил. Речь идет не только о жутких натуралистических сценах гибели Берлиоза и барона Майгеля. Чего стоят бассейны с человеческой кровью, в которых с восторгом принимала целительные процедуры возлюбленная Мастера! Сколько же берлиозов и майгелей нужно прирезать, чтобы наполнить такой бассейн! (Как не вспомнить Пол Пота, наполнявшего пруды человеческой кровью!). А вкушение свежей крови на балу у князя! Предвидел, предвидел вещий Михаил времена, когда людей будут ценить лишь за их биологический субстрат, а кровь понапрасну не будут проливать, а рационально потреблять во благо стратегических людей. И самое главное — остановить этот рост жестокости невозможно, ибо невозможно остановить самовозрастание власти, без жестокости которой социум уже не может жить. Остановить, ограничить власть может лишь другая, еще более сильная и жестокая власть… и так до победного конца, когда власть победит самое себя своей же жестокостью и тем самым сама себя прикончит. Имеющий ум, да уразумеет суть уробороса, освобождающего место софиократии!

 

Литература

 

[1] Булгаков С. Н. Сочинения. В 2 Т. Т. 2. М., 1993.

[2] Известно, что змея прижимает одно ухо к земле, а другое закрывает хвостом; тем самым она слышит грядущее, недоступное органам чувств. Видимо, зло можно обезвреживать пониманием его разрушительной сути, путем обращения этой разрушительности против самого зла. В. И. Ленин видел высшее искусство социалистов-политиков в том, чтобы незаметно вовлечь капиталистов в строительство нового строя, убедив их в том, что это самое прибыльное дело. У. Черчилль в своей речи в парламенте возмущался, что Сталин принуждал империалистов сражаться друг с другом ради его планов.

[3] Христос говорил, что всякая хула простится на Сына Божьего, но не простится вовеки хула на Духа Святого. Думается, что даже талант великий морально не имеет права использовать в отношении Христа прозвища; а Га-Ноцри — это злобная каббалистическая кличка, вроде нынешнего «бомж». Может за это вынужденное богохульное слово М. А. Булгаков завершил свою жизнь просьбой: «Господи, прости меня!»

[4] С. Н. Булгаков ясно осознавал обусловленность мировой мысли феноменом русскости. В поэме «Великий Инквизитор» он увидел «один из самых драгоценных перлов, созданных русской литературой. В этом причудливо гениальном создании соединено величие евангельского образа с вполне современным содержанием, выражены тревожные искания наших дней…». Эта «поэма возносит нас на такую головокружительную высоту, на которую философская мысль поднималась в лице только самых отважных своих служителей». Поэтому отныне там, «где живут Карамазовы, бьется пульс мировой мысли» (Булгаков С. Н. Сочинения. В 2 Т. Т. 1. М., 1993, с. 32, 17, 38).

[5] Вот как современный образованнейший и культурнейший богослов оценивает инквизицию: «…Работу инквизитора я считаю весьма достойным видом трудовой деятельности Задача инквизитора — проверить, соответствует ли то, что рассказывается о христианской вере и от ее имени действительному христианству. Когда рядом нет государственного суда, готового при обнаружении этой разницы арестовать и казнить еретика, то в деятельности инквизитора нет ничего опасного или недостойного. … «Инквизитор» — тот, кто мешает обманывать людей, он мешает принять за церковный голос или церковную веру то, что на самом деле не является ни тем, ни другим. … Инквизитор просто взывает к дисциплинированности мысли» (Диакон Андрей Кураев. Почему православные такие? М., 2006. с. 5, 6, 7).

[6] Там же, с. 6, 7.

[7] Да, вещим духом своим знал М. А. Булгаков все; не знал он лишь того, чего никто не знает. Вот и открытые якобы кантом Антиномии, оказывается знал уже и прокуратор. Но для него антиномии — это ад для мысли; в аду жить нельзя, но и без ада жизнь сама превратиться в ад! Для Канта же антиномии — всего лишь болезнь разума, занявшегося не своими делами. Не зря Воланд общался с Кантом; выдумывать антиномии он этого немца все же обучил!

[8] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2007, с. 394.

Loading