Русское Зарубежье: Антология современной философской мысли.  Бостон, 2018. – 379 с.

 

Русское Зарубежье: Антология современной философской мысли.  Бостон, 2018, 379 с. Составитель Михаил Сергеев

 

Антология посвящается Мыслителям русского Зарубежья – прошлым и будущим.

Участники данной антологии – представители русскоязычных общин, расположенных на трех континентах и в восьми странах мира: США, Германия, Италия, Швеция, Швейцария, Украина, Китай и Израиль. Большинство авторов, включенных в данный сборник, представляют две последние по времени волны русской эмиграции, пришедшиеся на 70-90 годы прошлого столетия.

Поднимаемые в статьях авторов вопросы затрагивают широкий спектр философской проблематики – от эпистемологии, онтологии и философской антропологии, до философии культуры, религии, историософии и социальной философии.

Сборник предваряет краткое, но очень хорошо написанное предисловие доктора философии Университета Искусств (Филадельфия, США) Михаила Сергеева. Оно носит название «Философский пароход – 2» (с.9-13) и, по сути, посвящено истории вынужденной и массовой эмиграции из России.

«В сентябре и ноябре 1922 года два «философских парохода» – «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия» – увезли из советского Петрограда в германский город Штеттин около 160 человек. В вынужденную эмиграцию были отправлены «выдающиеся деятели отечественной философии, культуры и науки», в их числе Николай Бердяев, Семен Франк, Иван Ильин, Лев Карсавин, Николай Лосский и многие другие» (с.9).

Советский Союз, как отмечает Михаил Сергеев, породил четыре волны эмиграции. Первая – это волна «белой эмиграции», которая началась сразу же после революции 1917 года и продолжалась в течение 1920-1930 г.г. За этот период из страны выехало от 2,4 до 4,5 млн человек.

Вторая волна связана с периодом Второй мировой войны и ее хронологическими границами –  можно считать 1939 – середину 50-х гг. Более 5 млн советских военнослужащих и мирных граждан оказалась в немецких лагерях. Многие из них после войны предпочли остаться на Западе. Однако большую часть эмигрантов из СССР в этот период составили не перемещенные лица, а население тех территорий, которые с 1939 по 1945 г.г. вошли в состав СССР. Поэтому общие масштабы второй волны эмиграции оцениваются от 5,5 до 10 млн человек.

Третья волна 1970-1980 гг. была связана с тем, что в 1972 году гражданам еврейской и немецкой принадлежности было разрешено покинуть СССР и уехать на историческую родину. Выехало порядка 1,1 – 2 млн человек, в основном с высшим образованием.

И, наконец, четвертая волна началась после того, как в 1988 году был разрешен свободный выезд из СССР. Этот процесс миграции продолжается и поныне. Поэтому еще рано подводить итоги. К тому же многие уехавшие сохраняют российское гражданство и в любой момент могут вернуться. По сути это географическая миграция населения, приводящая к созданию русскоязычных общин по всему миру – так называемого «Русского зарубежья».

Предисловие краткое, но очень информативное, и заканчивает его Михаил Сергеев такими напутственными словами: « Давайте же пожелаем авторам «Философского парохода -2», представленным в этой книге, счастливого и долгого плавания по безбрежным просторам мировой философии» (с.13).

 

Собственно антология открывается не статьей, а обстоятельным интервью Михаила Аркадьева с Александром Яновым (США), которого Михаил Сергеев именует «легендой русской историософии» (с.13).

Янов А. – убежденный «западник», противоположную позицию он именует «ордынством», т.е. азиатчиной. Эпоха самодержавия, начавшаяся в России около 1560-х годов, на века отрезала Россию от Европы. Но усилиями реформаторов, особенно таких как Петр I, Екатерина Вторая, Александр II, Россия сделала прорыв в Европу и современную Россию Янов считает Европой, только это «Европа с изъяном, дефектная, испорченная Европа» (с.18). До сих пор прорывы в Европу сменялись очередной диктатурой, но последняя рано или поздно сменялась «оттепелью». Таковых он насчитал в политической истории России – 11. По мнению А.Янова диктатура Путина неизбежно кончится «оттепелью», т.е. дальнейшим этапом на пути европеизации России.

Историософские пассажи, несомненно, заслуживают внимания, но минусом интервью является излишнее политизирование.  К тому же, автор как-то игнорирует то обстоятельство, что со времен Чаадаева и Пушкина ситуация в мире радикально изменилась. Во-первых, Азия уже не та. В Японии, Южной Корее, Индии, Сингапуре функционируют демократические режимы, а наукоемкие технологии не хуже европейских. Китай быстро и уверенно наращивает индустриальную мощь. Это явно не «ордынцы». А во-вторых, Европа уже не та. Дважды в ХХ столетии она была детонатором двух мировых войн и по ней прокатилась череда фашистских режимов. В нынешнем столетии Европу заполняют мусульмане с Ближнего и Среднего Востока. Ясно, что исламизация Европы не сулит ничего хорошего для ее демократических традиций.

 

Статья Игоря Ефимова (США) «Скрытые гроздья гнева» затрагивает очень важные проблемы и по сути является приглашением к дискуссии, к серьезному обсуждению. Если кто верит в светлое будущее или считает, что в прошлом был золотой век, как об этом сообщил систематизатор древнегреческой мифологии Гесиод, то вера его после прочтения данной статьи будет поколеблена.

Сен-Симон любил повторять: «Золотой век впереди!» Этот девиз разделяли и другие великие утописты XIX века, полагая, он объективируется в новом социальном строе, который грядет на смену капитализма. А если не придет? На такой исход горячий сторонник сенсимонизма поэт Беранже писал так:

 

«Господа, если к правде святой

Мир дорогу найти не сумеет,

Честь безумцу, который навеет

Человечеству сон золотой».

 

Значит, вместо золотого века золотой сон.  И действительно, предпринятые в ХХ веке попытки реализовать утопию, обернулись мрачными антиутопиями.

В статье обосновывается тезис о неизбывности войн и вражды между людьми, по двум причинам:

  1. Вражда между народами, находящимися на разных ступенях цивилизации;
  2. Вражда между индивидуумами вследствие неравенства их от рождения.

 

Можно, конечно, добавить и другие причины, но с избытком хватает и этих.

Автор выделяет 5 моментов, неизбежно присутствующих в любом переходе от кочевого состояния к оседлому земледелию и подтверждает их фактами из мировой истории. Неизбежны здесь как раскол и вражда внутри кочевников, так и опустошительные набеги на земледельцев. «Моя гипотеза, которую нелегко будет принять традиционной историографии, сводится к следующему. Все пять этапов перехода от кочевого племени к земледельческому государству будут иметь место и при переходе от земледельческой ступени цивилизации к индустриальной» (с.34).

Переход в индустриальную эру у народов Европы и США занял от 200 до 300 лет. После Второй мировой войны настала очередь совершить этот скачок странам Азии, Африки и Южной Америки. И все это время враждебность отставших к ушедшим вперед будет сохраняться. Вопреки этой тенденции индустриальные страны распахивают ворота для новых волн эмигрантов.

О второй причине, порождающей «гроздья гнева», автор пишет так: « В сегодняшнем интеллектуальном мире догматы равноправия, недопустимость дискриминации, равенство всех перед законом настолько сильны, что очевидный факт врожденного неравенства людей по энергии, талантам, умственным и художественным способностям упорно затушевывается, отодвигается на задний план, замалчивается. Между тем именно врожденное неравенство порождает многие социальные разногласия, конфликты, катаклизмы» (с.38).

 

Статья Анатолия Ахутина «Культура и культуры» носит обзорный характер. Это фундаментальный анализ истории понятия культуры, начиная с Цицерона и Варрона  и заканчивая ХХ веком. Вехами данной истории являются европейское Средневековье, Возрождение, 16-17 века, когда происходит «коперниканский переворот не только в астрономии, но и в мире людей» (с.55).

В дальнейшем осмысление культуры (множественной и единой) развертывается двумя путями: один условно назовем картезианским, другой аспект – некартезианский. В начале второго пути – странный труд «миланского затворника» Джамбатисты Вико «Начала Новой науки об общей природе Наций» (с.58-59).

Первый путь ведет к идее универсального прогресса человечества, при этом понятие «культура» замещается понятием «цивилизация». Основополагающим в этой системе идей был труд Ж.Кондорсе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1793 г.).

Антикартезианский путь, намеченный Д.Вико, решительно меняет концепцию культуры. «Разные национальные культуры» образуют не стадии на едином пути совершенствующегося человечества, напротив человечество в истории существовало как «Мир Наций» (с.60). Стало быть, требуется создавать единую «Науку о культуре», что позволит раскрыть общую «Природу» человека.

В эпоху же постмодерна имеют место «культурные вселенные» и в результате этого «идея культуры оказывается пучком идей» (с.63). Ибо современный мир мультикультурен и рост мультикультурности «есть нынче форма возделывания, культивирования человечности человека» (с.64). На этой оптимистической ноте заканчивается статья.

 

Статья Игоря Смирнова (Германия) «В буре страсти» очень содержательна. В ней дан глубокий анализ эмоциональной сферы человеческой психики как, по сути, так и в историко-философском аспекте.

Если естествоиспытатели не обнаруживают в чувствах смысла, то философы субъективизируют и наделяют их ценностным признаком, т.е. либо уничижают, либо, наоборот, абсолютизируют отличие чувств от разума. О самом же составе наших эмоций, как философы, так и ученые не могут договориться уже более 300 лет.

Автор выделяет два типа индивидов. В первом случае имеет место авторефлексия, т.е. индивид владеет собой и в силу самоконтроля может рассчитывать свои действия, видеть их цель и составлять алгоритм ее достижения. Во втором случае идентичность субъекта ввергается в кризис, аффекты выводят человека из себя. Автор дает интересное описание целого ряда эмоций (гнев, печаль, эйфория, влюбленность и т.д.). Вместе с тем в статье подчеркивается взаимодополнительность аффектов и рацио.  «Чем богаче наша эмоциональность, тем меньше страха смерти и тем больше готовности пускаться на риск – воевать, выказывать гражданское мужество, устраивать революции, мыслить in extremis» (с.82). И далее: «… эмоциональность революционна, а рациональность эволюционна» (с.83). Отсюда объединение людей в эффективные или пассионарные коллективы. Первые образуют общество, в котором индивиды солидарны друг с другом. В пассионарном обществе индивиды сплачиваются страстью, будь то толпа, подростковая банда, секта, футбольные фанаты и прочее. Здесь отсутствует рассудочный противовес страсти.

Пассионарность – «вечный спутник человека на протяжении всей его истории, берущий исток в ритуале» (с.88). И неожиданный вывод: «Без признания обществом права на пассионарность не сформировался бы капитализм, базировавшийся… в раннюю пору на взаимодействии жадного до наживы ростовщика и потребителя товаров, наслаждающегося роскошью… С другой стороны, капитализм и трезво-расчетлив до аскетичности (что подчеркивал Макс Вебер), от чего обречен на противоречивость… между рискованным азартом и продуманным прагматизмом» (с.90).

 

Статья Владимира Зелинского (Италия) «П.Я.Чаадаеву. Частное письмо» написана в эпистолярном жанре, что можно считать творческой удачей автора. Мировоззрение русского мыслителя рассматривается с высоты наших дней, но при этом предпринимается попытка адекватно проанализировать взгляды Чаадаева и с позиций его времени, не осовременивая их. И это автору удалось блестяще.

Главным итогом «Философических писем» Чаадаева «…было появлением первого поколения славянофилов» (с.95). И далее: «Вы не просто разбудили, Вы невзначай раскололи Россию на «наших» и «ненаших»… (с.96). Очень точными являются слова В. Зелинского, фиксирующие сложность, противоречивость самой его позиции «западничества».  «Две любви оспаривали Ваше сердце; отсюда одна, обращенная к Западу, упрекает Россию в неисторичности и немоте, другая, как бы противоположная, – исповедует патриотизм крутого раствора имперского. …Сухими слезами оплакав историческое небытие России, в «Апологии сумасшедшего» Вы обещали ей невиданное будущее» (с.99).

О религиозных же воззрениях Чаадаева автор пишет так: «Вы вплотную отступаете к философии Откровения, оставшейся у Вас в загадочном наброске, но великолепно развитой затем в 40-х годах в Берлинском университете Вашим великим другом Шеллингом»… (с.102).

 

Статья Бориса Гройса (Германия – США) «Романтическая бюрократия: постисторическая мудрость Александра Кожева», как и статья предыдущего автора, посвящена персоналии. Но жанр совсем другой, нежели у В. Зелинского. Анализ историософской концепции А.Кожева очень подробный и тщательный. Проделана огромная работа по интерпретации наследия Александра Кожева (настоящая фамилия – Кожевников, он был племянником Василия Кандинского), за что научно-философская общественность должна благодарить автора. Ведь одолеть наследие Кожева нелегко, на русском он изучен плохо, и здесь приходится доверять компетентности Бориса Гройса.

Кожев активно работал над созданием Евросоюза, который мыслился им как однородное наднациональное государство. Проект такого государства не был реализован, а значит и его мечта о грядущей бюрократии такого государства осталась мечтой.

«Фактически современные политические активисты выступают во имя всеобщего и инклюзивного государства как пустой формы, которая не базируется ни на каких общих ценностях и истинах. В этом отношении они продолжают постисторическую политику, начало которой положил Кожев перед  Второй мировой войной; проект противостояния миру в его нынешнем виде, но не во имя Идеи, а скорее во имя государства как всеобщей, инклюзивной для всех пустой формы или во имя романтической бюрократии.  Кожев умер от сердечного приступа во время заседания Европейской комиссии в 1968 году. Это была поистине романтическая смерть. Кожева можно считать Артюром Рембо современной бюрократии – автором, который намеренно стал мучеником постисторического бюрократического порядка» (с.128). Таков вывод автора. Остается добавить, что статья переведена с английского Андреем Фоменко.

 

Статья Карена Свасьяна (Швейцария) «О конце истории философии» очаровывает великолепным знанием историко-философского процесса, начиная с древнегреческой философии и кончая современной.  Доказательству какой идеи служит эта блестящая эрудиция автора?

Общий тон статьи глубоко пессимистичен. История философии видится автору как история деградации философии. Вывод из всей статьи напрашивается сам собой: история философии идет к своему закату. «Нет сомнения, что говорить о конце истории философии можно лишь имея в виду конец самой философии» (с.130). Или: «Итог философского грехопадения: дух бесплотен, соответственно плоть бездуховна» (с.136).

«Этот переход от бытия к сознанию, ознаменовавший с Декарта начало новой философии, стал для философии роковым. Ибо, раз коснувшись сознания, нельзя было уже отвертеться от вопроса о субъекте сознания. … Вопрос – чье сознание? – грозил опрокинуть стройные философские конструкции. Тогда-то и был придуман «трансцендентальный субъект», некое модернизированное подобие старого теистического Бога»… (с.144).

Философия предпослала эволюцию от парменидовского бытия через кантовское сознание вообще до Штирнера.  Его книга, вышедшая в 1844 году, «Единственное Я» как бы подвела итог более чем двухтысячелетней истории философии. «В Штирнере и Ницше философия – когда-то служанка богословия, потом естествознания – решилась служить уже не абстрактному Богу или абстрактной природе, а своему непосредственному автору и творцу»… (с.148). Дальше в лес, как гласит пословица – больше дров. В 30-е годы ХХ столетия Камю, отталкиваясь от Достоевского, доказывал, что самоубийство есть основной вопрос философии, по сравнению с которым все прочие проблемы являются сущим пустяком. И получил Нобелевскую премию по литературе.

Статья Карена Свастьяна написана в 2005 году, но что с тех пор изменилось к лучшему на философском фронте?  Ничего! Для оптимизма действительно очень мало оснований. Имеет место глубокий кризис всей европейской цивилизации, и он не мог обойти стороной философию. Заслуга автора в том, что он смерть философии превратил в статье в философскую проблему.

 

Михаил Блюменкранц (Германия) своею статьёй «Проснувшиеся в Армагеддоне» как бы подхватывает эстафету предыдущего автора. Философия постмодерна, по мнению автора, расшатывает европейскую культуру и традиции, ориентируя на массовое сознание, и тем самым реально провоцирует массовые демонические движения.

Но основная тема статьи, конечно, шире. В ней дается беспощадный анализ судьбы европейской культуры и всей цивилизации через радикальную смену символов культуры. «Проблема заключается в том, что символы способны не только открывать новые уровни реальности, но и успешно камуфлировать существующие. В этом последнем случае, символ становится эффективным средством ценностных подмен и искусным способом манипуляции массовым сознанием» (с.156).

Современную ситуацию в западном мире, по мнению автора, определяют два фактора. С одной стороны, это глубинные внутренние процессы ускоренной модернизации всех форм культуры и техники. С другой – коренные изменения состава народонаселения в результате мощных волн иммиграции из стран третьего мира, прежде всего, из мусульманских. Из этого проистекают два роковых следствия.

В процессе постмодернистской перестройки западного сознания произошло энергетическое истощение символических форм, тогда как религиозное мироощущение населения исламского мира сохраняет высокую энергетику своей сакральной символики. Отсюда и его большая пассионарность. Ведь исламская цивилизация моложе европейской. И вывод автора таков: «Упадок энергетики символических форм, происшедший под  влиянием рационализации отношений человека с окружающим миром, является следствием катастрофического ослабления витального начала современной западной цивилизации, свидетельством ее дряхления» (с.161). К тому же созданное тотальное информационное пространство создает условие расширения и усиления массового сознания, которое стало господствующим во всех сферах социокультурной жизни общества.

Философия экзистенциализма обосновала процесс отчуждения личности, а философия деконструктивизма – процесс ее разложения и распада. Тем самым открыта дорога к победе бессознательного, тех темных ее архетипов, которые несут гибель цивилизации. На данном предупреждении и заканчивается эта замечательная по глубине анализа статья, опубликованная еще в 2006 году в «Вопросах философии» (№ 2, с.201-212). Статья Михаила Блюменкранца фактически принципиально расходится с позицией А. Янова.

 

Если Карен Свасьян размышляет о возможной смерти философии, то Михаил Эпштейн (США) в своей статье «От анализа к синтезу. Призвание философии в ХХI веке», наоборот, полон надежды в ее развитие и продуктивное влияние на социум. Но для этого философия, по мнению автора, должна стать «философией синтеза». «Одностороннее развитие анализа за счет синтеза мне представляется огромной потерей для философии, которая тем самым лишается своего творческого, конструктивного начала» (с.169).

Целью философского синтеза является, как считает автор, – создание новых понятий, терминов, универсалий, идей, суждений, принципов, а также более объемных концептуальных единств: теорий, дисциплин, позиций, мировоззрений. «Цель философии – не приспособление наших мыслей и чувств к наличному бытию, а их расширение за пределы наличного – в область возможного» (с.170).

Синтез – не прямое продолжение анализа, а поворотный момент мышления, так как движение теперь идет от частей к целому. «Ключевую роль в этом повороте играет логическая операция, которую можно назвать проблематизацией» (с.171).  Далее автор приводит убедительные примеры философского синтеза на примерах понятия, суждения, правила, дисциплины. Золотое правило этики автор дополняет алмазным правилом: «Делай для другого то, в чем он нуждается, но чего никто не может сделать лучше тебя» (с.177).

В разделе «Синтез как система» автор оптимистически смотрит на будущее философии и рассматривает такие возможности, которые окажут ее прямое влияние на развитие постиндустриальной цивилизации. Более того, философия наделяется невиданной доселе функцией: «искусством создания миров» и она обретет статус «технософии». «Философия сейчас тоже нуждается в синтетической методологии, которая позволила бы создавать онтологии виртуальных миров, метафизики иных видов бытия и сознания, закладывать основания альтернативных вселенных, т.е. принимать не просто активное, но основополагающее участие в становлении новейшей техносреды» (с.194). Статья Михаила Эпштейна подлинно новаторская и, бесспорно, является украшением сборника.

 

Статья Александра Гениса (США) «Лук и капуста. Парадигмы современной культуры» посвящена, в основном, критике «советской метафизики», под которой понимается все отрицательное в советском образе жизни и мысли. Это манифест антикоммунизма и антисоветизма и гимн демократии, как она понимается в современном западном обществе. По мнению автора, «демократия – это общество возможного, а коммунизм – царство должного»… (с.200). «Коммунизм строился от конца. Историческая необходимость лишила его свободного выбора» (с.201). Советскую реальность он именует «шизореальностью» и ссылается на рукопись романа Владимира Сорокина «Норма» (с.205).

Содержание статьи не совсем соответствует ее названию. Автор на деле анализирует не парадигмы современной культуры, используя метафоры лука и капусты, а парадигмы диссидентского и постперестроечного искусства: живописи, литературы, киноискусства. Этот ретроспективный анализ заслуживает внимания, здесь А.Генис, по сути, выступает в роли искусствоведа.

В заключении «Хронотоп миража» дается точное описание парадигм лука и капусты. Различие между ними вытекает из разного отношения ко времени и пространству. «Для «парадигмы капусты» главным было, бесспорно, время. Коммунизм, вооруженный верой в историческую неизбежность эволюции, знал, что оно работает на него» (с.220). Стало быть, парадигма капусты – это коммунизм с его линейным восприятием времени. В «парадигме лука» время носит циклический характер, а пространство структуризируется. Будущее же не программируется жестко, а открыто для реализации различных возможностей.

Статью А. Гениса даже с натяжкой трудно назвать философской. Она откровенно тенденциозна, заидеологизирована. Написанная в 1994 году, она больше напоминает самиздатовские издания, которые были ходячими 20-30 лет назад, а ныне потеряли былую актуальность.

 

Превосходно написана статья Натальи Шелковой (Украина) «Культуры Запада и Востока: смена парадигмы». Четко поставлена проблема, доказательства убедительны и никакой зауми – этой профессиональной болезни философов.

 

Особенностями западной культуры автор считает:

 

  • примат рационального над чувственным; это культура ума;
  • антропоцентризм, следствием которого является установка на потребительское отношение к природе, насилие над ней вопреки очевидному факту, что сам человек является органической частью природы;
  • господство патриархальной, мужской культуры, ибо господство рационального над чувственным является особенностью мужской физиологии и психологии.

 

Для восточного же мировосприятия характерно:

 

  • природоцентризм, то есть тождество природы и человека, природы и культуры;
  • культура традиции в противовес культу прогресса в западной цивилизации;
  • акцент на ведущую роль сердца, т.е. душевного в жизнедеятельности человека.

 

Душевный склад русского народа «не вписывается ни в западные каноны бездушного прагматизма, ни в гармоническую духовно-душевную органичность Востока» (с.227). Россия не относится ни к Западу, ни к Востоку, а скорее всего, имеет место то и другое, «притаился» в ней андрогинизм (с.228). В отличие от позиции А. Янова, изложенной им в интервью, в статье Н.Шелковой дается резкая критика западной цивилизации.

Интересны пассажи о мужской и женской культурах. Мужская культура опредмечена в западной цивилизации, тогда как женская – в восточной. Вывод статьи логичен: «Мне представляется, что не Запад и Восток, не мужчина и женщина, не ум и сердце, не цивилизация и природность, а их единство… является жизненной и естественной альтернативой существующему сегодня…, несущему деградацию и смерть» (с.238).

 

Статья Валерия Слуцкого (Израиль) «Азы достоверного смысла в шести беседах» написана в 2003 году и представляет собой их перечень: о достоверности, о плюрализме, о критериях, об ответственном знании, о новизне, о перемене ума. Отдельно выделены после бесед «Азы достоверного смысла» (с.263-268). По сути, это эссе в жанре саморазмышления, самособеседования, самодиалога.

«Долго и трудно дается язык достоверного смысла» (с.247), – пишет В. Слуцкий об этой внутренней работе над собой, прибегая к гекзаметру. Сравните: «Гнев, о Богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына». Своим наставником В.Слуцкий считает религиозного философа Ванеева А.А., который в свою очередь считал себя учеником Л.П.Карсавина; с которым свела его судьба в инвалидном лагере в Абези.

Что же понимает Валерий Слуцкий под философией? – Осмысление. «Собственно философия – это не то, что называет себя (в стереотипах профессионального статуса) «философией». Философия не профессия, не объем специальных знаний, не условленный срез и способ мышления, не наработанный аппарат понятийности. Философия – это деятельная нужда в разумной достоверности. Философ и «нищий духом» по сути одно и то же»… (с.252). Автор в этом пункте, конечно, перегибает палку. Профессиональная философия была, есть и будет и, наоборот, не любое осмысление является философией. Например, персонажи многих произведений Горького и особенно Достоевского много философствуют, но тем не менее это литературные персонажи, а не философы.

Сдается мне, что данный материал Валерия Слуцкого затрагивает, некоторым образом, мировоззренческие проблемы, но в целом не выходит за рамки беллетристики.

 

Статья Михаила Аркадьева (Китай) «Беспочвенность и ускользание, или что такое философия?» посвящена Анатолию Ахутину.

Что же понимает автор под философией? Обратимся к тексту.

 

  • «Философия прежде всего вопросительна. … Философия – это системность вопросов, а не системность ответов» (с.272).
  • «В мужестве радикального вопрошания – достоинство философии» (с.273).
  • «Особенность же философствования в открытости стоического вопрошания: в «знании о незнании» Сократа; в «умном незнании» Николая Кузанского; в фундаментальном сомнении Декарта; в антиномиях Канта; в «беспочвенности» Шестова; в «ужасе встречи с Ничто» Хайдеггера; в деконструкции Деррида и т.д.» (с.273).
  • «И радикальный вопрос в философии – не средство, а цель. Именно он имеет смысл» (с.274).
  • «Для многих фундаментальное вопрошание есть только вид философии (как у Декарта или Шеллинга), для меня же – целиком вся философия» (с.282).
  • «Акцент в философии я делаю именно на моменте деструктивном, отрицательном»… (с.284).
  • «В философии негативность – это и есть фундаментальная позитивность» (с.285).

 

Но достаточно цитат, и так ясно, что понимает автор под философией. Сделаем выводы. Главная идея статьи заключается в отрицании плюрализма функций философии. Признается лишь одна – негативная, разделительная, суть которой – разрушить тождество бытия и мышления, мысли и реальности. Автор отталкивается от деконструктивизма, т.е. от постмодернистской философии Дерриды, Делёза, Фуко и др., но это путь ликвидации философии.

 

Материал Евгения Смотрицкого (Германия) обозначен так: «Глобализация: этюды пессимизма». Их четыре. 1. Глобализация социальной и ментальной деструкции; 2. Беженцы; 3. Субъект истории в эпоху глобализации; 4. Анри Бергсон о природе морали и глобальном вызове.

В этих этюдах дается глубокий анализ отрицательных последствий глобализации, которые к тому же имеют тенденцию к нарастанию. Вообще, данная тема интересует Е. Смотрицкого уже давно, начиная с работы над кандидатской диссертацией, которая была связана с экологической проблемой. 10 лет автор читал обзорные лекции учителям школ и студентам вузов по глобалистике. В период с 2001 года по 2008 год им были опубликованы ряд материалов по глобализации, из которых особенно содержательной и информативной была статья «Глобализация и люмпенизация: социальные корни преступности». В принципе ее и надо было публиковать в настоящей антологии. Кроме того, на сайте автора имеется следующий материал: «Глобализация и как я ее понимаю», требующий серьезного обмена мнениями по данной проблеме.

 

Статья Руслана Лошакова(Швеция) «Первая философия» Михаила Бахтина» интересна самой попыткой грамотно прокомментировать смысл незаконченной работы Бахтина «К философии поступка».

«Текст Бахтина вообще может быть осмыслен в его истинном размахе только в том случае, если он сразу понят как критика всех вариантов трансцендентальной метафизики, и именно в этой мере как набросок неклассической онтологии» (с.310). Под поступком Бахтин понимает осуществление смысла. «Следовательно, поступок как явление неотделим в рамках трансцендентальной метафизики, полагающей бытие мыслящего Я как первичный факт онтологии мира» (с.314).

«Смыслом поступка является только сам поступок» (с.316). Отрываясь от своего событийного истока, замыкаясь в мнимой автономии вневременных истин, теоретический мир лишается смысла» (с.316). То, что Бахтин именует «поступком»,  «никоим образом не является категорией этики» (с.320). «Напротив, слово «поступок» несет на себе главную смысловую нагрузку «первой философии» Бахтина, поскольку оно является индикатором радикальной смены метафизической парадигмы» (с.320).

«Скажем еще раз, что подлинное своеобразие и глубина Бахтина как мыслителя, состоит в предпринятой им попытке построения «первой философии» на принципиально ином основании, что в свою очередь, предполагает полную смену метафизической оптики» (с.322). «В этой метафизической оптике человек это не субъект теоретического знания…, а участник бытия» (с.323).

«Итак, основанием теоретических, и вообще, умопостигаемых, истин является действенность решения – поступка. Другими словами, бытие сбывается в событии» (с.326). Однако, здесь возникает вопрос: каким образом объективность теоретического мира целиком и полностью включается в событийность поступка? – Ответа на этот вопрос у Михаила Бахтина нет. В заключении отметим, что на статье Руслана Лошакова лежит подлинная печать философской культуры.

 

Статья Михаила Сергеева (США) «Религия и государство: о соотношении веры и народовластия» затрагивает очень важную и злободневную проблему, обозначенную в ее названии.

По мнению автора, эпоха европейского просвещения ознаменовала начало системного кризиса христианства, который в ХХ веке перерос в кризис религиозного сознания вообще. И это не может не сказаться на общем моральном климате социума. Между тем, в статье четко формулируется тезис: «…религия и мораль нераздельны» (с.334). И далее: «… оторванный от религиозной почвы народ… неминуемо зачахнет. Если у людей, особенно тех, что составляют элиту общества, нет духовно-нравственных ориентиров, то не поможет ничего – ни коммунизм, ни капитализм, ни монархия, ни демократия. Массовое же возрождение нравственности возможно только через обращение к вере. Однако обращение это должно быть реальным и глубоко прочувствованным, а не поверхностным и показным. …Религия призвана быть не целью, а средством к духовно-нравственному подъему общества» (с.335).

Хотя в странах христианского мира церковь отделена от государства, а школа от церкви, но религия на самом деле неразрывно связана с государством.  В этом вопросе автор очень четко и обоснованно излагает свою позицию. А именно: «… полное их разделение в принципе невозможно. Мораль – это та точка пересечения, где религия и государство сходятся, где они имеют общий интерес» (с.338).

Более того, Михаил Сергеев отстаивает позицию о возможности религиозной демократии. Примеры клерикальной диктатуры хорошо известны, но как, в принципе, могут быть взаимосвязаны религия и народовластие? – Автор обращается к самой молодой мировой религии – бахаизму и дает описание демократических механизмов организации внутренней жизни религии бахаи (с.345-346).

 

Любопытна статья Николая Плотникова (Германия) «Понятия «государства» и «личности» в русской интеллектуальной истории». Понятия эти, по мнению автора, не стыкуются, взаимно отрицают друг друга. Принудительная европеизация, исходящая со стороны государства, порождала неограниченную власть, которая рассматривалась верхами как совершенно необходимая и, якобы, временная, подобная чрезвычайному положению. Ограничение такой власти рассматривалось как препятствие к осуществлению идеалов, поэтому ограничение властных компетенций совершенно не предусматривалось.

Ясно, что такое государство, функционирующее в режиме чрезвычайного положения или «перманентной революции», враждебно индивиду. Не удивительно поэтому, что все концепции «личности», которых придерживалась радикальная интеллигенция, демонстрировали отчужденность от государства. Одна крайность с неизбежностью порождала другую.

«В результате оба радикализма – государства и личности – обуславливают друг друга, увековечивая в дискурсивной форме ситуацию чрезвычайного положения» (с.368).

 

Материал Владислава Златогорова (Германия) «Философия религии во имя человека» не вписывается ни в какой жанр. Это и не статья, и не трактат, а скорее – самоинтервью в форме глоссария. Имеет место явное подражание «Этике» Спинозы: примечание, добавление, пояснение, следствие. Некоторые рубрики удачны и могут претендовать на включение в философский словарь.

Но в целом в «трактате», как это именует сам автор, никакой новизны нет ни в философском, ни в религиозном аспектах. И тем более нет нового гностицизма. Ведь автор именует себя «неогностиком» и отталкивается от Штирнера и Ницше, но ведь это проповедники антропотеизма, т.е. человекобожия. Но тогда уж лучше старый гностицизм в его обеих формах: языческой и христианской. В принципе, материал автора не вписывается ни в прежнюю, ни в современную философию.

 

Подведем итоги

 

Акцию «Философский пароход -2» можно смело оценивать как творческую удачу составителя – редактора и авторского коллектива. Проблематика антологии разнообразна и отражает тенденции в современной философии. Представлены разные поколения из третьей и четвертой волн эмиграции. Внутри авторского коллектива имеет место, как согласованность позиций, так и полемика.

Но нет плюсов без минусов. В антологию не вписываются четыре автора. Интервью А.Янова и статья А.Гениса излишне политизированы; в них первенство политики над философией. В статье В.Слуцкого и в «трактате» Златогорова нет четкой постановки философской проблемы. В первом случае эссеистика на грани с беллетристикой; во втором случае – сплошная риторика, которая прикрывается названием «Философия религии».

Что же дальше? – Разумеется, желательно продолжить начатую акцию. Было бы интересно подготовить и издать «Философский пароход -3» по какой-то одной проблеме, которую нетрудно выбрать из тематики настоящей антологии.

 

В. И. Шубин

к.ф.н., профессор

Днепропетровск

февраль-июль 2019

 

Loading